– Предлагаю перейти на «ты», раз уж выяснилось, что я не хулиган.
– По-вашему этого достаточно?
– А Ника Кондратьевна полагает иначе?
– Что-то вас, Пётр, кидает из крайности в крайность.
Я пожал плечами.
– Нет, так нет… Помнится, я обещал угостить вас мороженым!
Мы заказали две порции посыпанного шоколадной крошкой пломбира, и я торопиться с расспросами не стал, вместо этого взялся беззастенчиво разглядывать Нику.
Лицо её отличалось тонкими и очень правильными чертами, светлые волосы вновь были затянуты в косу, в ушах посверкивали неброские золотые серёжки. И столь же неброской оказалась губная помада. Шерстяная юбка, блуза, жакет.
Стройная и строгая. При этом весьма привлекательная и даже красивая.
Утончённая.
– Так зачем же Виктории понадобилось приглашать в дом хулигана?
Барышня закатила глаза.
– А стоит ли об этом?
– Вы обещали рассказать.
– И что с того? Вы, к примеру, обещали Вике непременно прийти, а мне – обратное.
– Нет, – мягко и вместе с тем предельно решительно возразил я. – Никому из вас я ничего подобного не обещал. Разумеется, мои фразы можно истолковать и подобным образом, но это будет лишь одна из возможных трактовок, не более того.
Ника озадаченно глянула на меня и задумалась, затем покачала головой.
– А с вами, Пётр, надо держать ухо востро!
– Несомненно, – признал я. – Впрочем, не только со мной. Уж извините за банальность, люди бывают разные.
– Учту, – пообещала Ника, отодвинула от себя вазочку и вздохнула. После сказала: – Вика поссорилась с мачехой, даже не знаю из-за чего на этот раз, вот и решила ей насолить. Когда Ольга узнает…
– Ольга – это ваша мачеха? – уточнил я.
– Да, – подтвердила барышня, и в голосе её не прозвучало ни малейшего намёка на теплоту. – Так вот, когда Ольга узнает о том, что Вика кого-то привела, то немедленно отправит секретаря отца выставить незваного гостя. В этом случае точно не обойдётся без скандала, и появится повод нажаловаться папеньке.
– С секретарём отца у Вики отношения, надо понимать, тоже не ахти? – предположил я, напряжённо размышляя над услышанным.
– Терпеть его не может, – спокойно подтвердила Ника.
– Коварно, – хмыкнул я, полез во внутренний карман за бумажником, извлёк из него визитку и протянул собеседнице. – Возвращаю.
Ника приняла у меня картонный прямоугольник, миг помедлила, а потом спросила:
– Так вы не придёте?
Я покачал головой.
– Не могу этого гарантировать. А вдруг меня удостоят приглашением? Не хотелось бы расстраивать вашего папеньку отказом из-за сего опрометчивого обещания. Но если вам будет неприятен мой визит…
– Нет, – улыбнулась Ника, оценив шутку. – Вовсе нет.
Её определённо насмешила самоуверенность какого-то там секретаря дисциплинарного комитета студсовета, но я не обиделся и предложил:
– Ещё мороженого? Или чаю?
– Нет, спасибо, – отказалась барышня и достала кошелёк.
– Я заплачу по счёту.
– Не нужно. Всегда плачу за себя сама.
Я поморщился.
– Ох уж мне эта эмансипация…
– Что-то имеете против?
– Вовсе нет. Просто не вижу смысла растрачивать принципы на копеечную ерунду.
– Большое начинается с малого! – отрезала Ника, отсчитывая нужную сумму.
Я заплатил за себя, помог барышне с шубкой и спросил:
– Так понимаю, вы учитесь в институте?
– Да, пришлось перевестись в РИИФС.
– На каком факультете, если не секрет?
Ника глянула в ответ с улыбкой, показалось даже, будто посоветует выяснить это самостоятельно, но нет, она сказала:
– На филологическом. Кафедра журналистики.
– Ах вот что! Тогда без эмансипации и в самом деле никак не обойтись.
Реакции на эту реплику не последовало, мы вышли на улицу, и я спросил:
– Вас проводить?
– Спасибо, не нужно, – отказалась Ника, и уж тут дело было отнюдь не в излишнем увлечении идеалами суфражизма.