Ненужные люди. Сборник непутевых рассказов

Александр возил «сетевиков» уже неделю. Утром собирал команду у крыльца офиса, напротив урны, помогал составить в багажник пакеты с товаром, вёз в кафешку на рынке, а оттуда, сытых и довольно рыгающих, отвозил «на работу». После Углегорска зарядили поездки в Саянск, за восемьдесят километров от Абалаково. За час с небольшим, пока ехали, «Теодор» расспрашивал новичков-стажёров о их жизни и травил похабные анекдоты, разбавляя их для разнообразия загадками: «А вот отгадайте эту – «Сверху чёрно, внутри красно, как засунешь, так прекрасно». Что это?» И хохотал, глядя как краснеют девушки.

Крепыш просил тормознуть у магазина на выезде из города, приносил в машину ворох бутылок «Абалаковского крепкого», и они с Теодором пили его всю дорогу, иногда делясь с юной Катей. Василиса неодобрительно материлась себе под нос насчёт трудовой дисциплины, а Фёдор проникновенно оглядывал новичков (их обычно было двое) и говорил, прижимая руку к сердцу: «Тяжёлый был вечер, простите. Это не каждый день, но сегодня надо. Только вы никому не рассказывайте, ладно? Пусть это будет наш маленький общий секрет». А Василису хлопал по плечу: «Вась, да брось. Чё ты начинаешь, нормально ведь общались…»

Доехав, выбирали микрорайон, проводили рекогносцировку, и, разобрав пакеты и стажёров, расползались по подъездам. Александр запирал машину и гулял кругами, не отходя далеко, чтобы его не ждали, если нужно было попасть к запасным пакетам. Вставив наушники, слушал лекции по богословию, потом, забравшись в машину, читал, потом снова ходил кругами. Иногда думал, что скажет прихожанам, если встретит их тут (в Саянске был лютеранский приход, который когда-то давно начинал ещё он, Александр), но так никого за неделю не встретил. Обедал бутербродом и термосом чая и снова слушал, ходил, читал. Иногда приходили «сетевики», добирали товар и уходили. Пару раз оставались ждать отъезда стажёры, которым «не вкатывало», как говорил Теодор, но чаще он был один. Ближе к четырём приходил «откидавшийся» Крепыш, откупоривал своё «Абалаковское» и забирался с ним в машину. Крепышу хотелось пообщаться, и Александр выключал плеер на телефоне или закрывал книжку. Общение выражалось, по большей части, в его, Крепыша, рассказах, как он «откидался» и сколько заработал. Потом приходили Теодор или Васька со стажёрами, курили у машины, спрашивали у умотанных новичков: «Ну что, заметили что-то сложное или непонятное в работе? Видите, всё просто: берёте товар и отдаёте его людям. А они вам несут деньги, из которых четверть – ваша. Чем больше отнесёте и отдадите, тем больше заработаете. Не, конечно будет негатив. Будут посылать и дверью хлопать перед носом. Но у вас есть инструмент, который сработает всегда, если вы выйдите на диалог. Заметили, как это действует, там, где люди готовы общаться? Это «пять шагов», они работают всегда. Запомните, первое – приветствие. Всегда смотрите в глаза, улыбаетесь, представляетесь. Если вам ответили, назвали имя – всё, клиент ваш. Можно идти дальше, к следующему шагу, «представлению». Вы лицо фирмы, вы дистрибьютер, который принёс клиенту подарок. Коротко и убедительно, что вы – не хрен с горы, а представитель солидной конторы. Третий шаг – представить товар, это – презентация. Достаньте из пакета, дайте подержать. Человек, когда берет в руки красиво упакованный товар, он уже его хочет. Расскажите, какой это товар за@#ательский, как вы сами им пользуетесь уже много времени. Четвертое – «вилка цен». Нельзя говорить, что вы продаёте этот массажёр за столько-то. Во-первых, мы ничего не продаём. Это всё – подарки от фирмы. Начните с ярмарки, где весь этот пакет будет стоить тысяч двадцать. Сковородка, ножи, массажёр, ланч-бокс, а вы как думали? Качество товара – немецкое, фирма серьёзная. Но вам сейчас мы всё это готовы подарить, вы платите только за доставку и рекламу. Всего-то семь тысяч. Треть от суммы, что будет на ярмарке. Если упрутся – тогда «пичьте» на разбивку. Впаривайте, что подороже. Обычно сковородки и ножи отлетают всегда. Тут тоже своя «вилка цен». Ну и пятый шаг – сделка. Товар уже у клиента, он должен вам вынести деньги и отдать, а вы его радостно поздравить с приобретением очень нужных вещей. Вот и вся наука. Сегодня вечером сдадите экзамен по «пяти шагам» Людмиле Владимировне, директору офиса, а завтра можете уже сами пробовать, текст спича мы вам дадим, подучите – и вперёд, к заработкам!»

Новички молча слушали, кивали, иногда кто-то, чаще девочки, робко говорили о том, что в основном клиенты – пожилые старухи, и жалко у них забирать последние деньги. «Они-то готовы, им лишь бы пообщаться с кем-то, рассказать за жизнь, а вдруг у них и впрямь нет больше денег на хлеб да молоко?» Крепыш обычно при таких словах ярился, начинал орать: «Жалко? А что, у них детей своих нет, чтобы их жалеть? Если дети на них забили болт, то нам что? Мы зарабатываем, нам своих стариков надо содержать. Вот и пусть их дети покупают им сковородки и ножи. А если не покупают, то мы поможем!» Логики здесь было мало, но всех почему-то успокаивало, особенно то, что «мы ведь не отнимаем, мы предлагаем, а люди берут сами».

Александр, слушая этот «птичий язык», не всё понимал, но «спич» и «пичить» звучало постоянно, и он как-то спросил у Васьки, пришедшей добирать товар, что это значит. Васька глянула на него внимательно, заулыбалась и сказала: «Кто-то думает, что это просто речь такая, заготовка типа, но тут всё сложнее. Слыхал про «цыганский гипноз»? Ну вот, это он и есть, этот самый «спич» – система подавления инициативы человека то бишь. Это как рыбалка: ты говоришь-говоришь и видишь – клиент «поплыл», готов нести деньги. И тут главное не останавливаться и не дать с крючка соскочить, иначе очухается и поймёт, что ему вся эта хрень на@#й не нужна. Подсекай и тяни, понял, дядя? Слушай, а давай ты с нами походишь, а? Может, и тебе это зайдёт, будешь тоже зарабатывать не только с машины, но и с продаж?»

Он отшутился тогда, и Васька ушла, дымя очередной сигаретой, а Александр почувствовал вдруг неодолимое желание помыться, забыть весь этот циничный маркетинг, включить в уши лекцию о сотворении мира, воткнуть глаза в хорошую добрую книжку… «Эскапист хренов», – выругался он на себя. – «Вот он, реальный мир, смотри. Одни «пичуют», другие отдают последнее. А ты возишь товар и делаешь вид, что ты ни при чём. Ты хотел смысла? Хотел быть востребованным? Вот тебе идея и паства. И учение о «пяти шагах», бери и делай. А не можешь – делай, что умеешь. Работай «мулом», вози и слушай».

Как-то под конец дня прибежал Теодор с бабушкой, бережно поддерживая её под локоток, усадил в машину. Кинул ему: «Забей в навигаторе: пятое отделение Сбербанка?», и всю дорогу, не умолкая, трещал старушке в ухо о ярмарке, о товаре, о качестве и солидности фирмы, а когда подкатили к отделению, выскочил открывать двери и повёл под ручку, прямо до кассы. Минут через десять вернулся, сияющий, подмигнул Александру заговорщицки, усадил старушку назад и снова пошёл говорить, до самого подъезда. Вышел оттуда с пустым пакетом, прищурил и без того узкие глаза, сказал бодро: «Ну что, заслужил я ещё бутылочку пивка? Второй комплект откидал!» и исчез в ближайшем магазине.

…В пятницу ехали из Саянска усталые и довольные. «Откидались» все, кроме Катьки, у которой не взяли ничего. Это на языке «сетевиков» назвалось «обосраться». Остальные сбросили по пакету, оба Фёдора – по два. Крепыш утешал Катю «Абаканским крепким» на заднем ряду, Василиса сидела впереди, рядом с Александром, слушала его «Аквариум», а потом вдруг хлопнула себя по лбу и полезла шарить по карманам. Нашла AUX-шнур, воткнула в свой телефон и в магнитолу: «Давай, дядя, мою музыку послушаем?» Он молча переключил режим, и машину наполнила Васькина музыка: «Я закрою твоё сердце из лепестков полотенцем, как воспоминания из детства, я люблю тебя пи@#ец как…»

«Вот это музыка!» – отозвался сзади из темноты Крепыш. «Лирика, ёпт!» – одобрительно подтвердил Теодор, отхлебнул «Абалаковского» и громко отрыгнул. А Васька, стеклянно уставившись на дорогу, покачивалась в такт и подпевала:

«Тихими двориками мимо старых лавочек

Иду влюблённый в глазки твои и на щёчках ямочки

В руках цветочки, ботиночки начищены

Сигаретка дымит, настроение отличное

Птички поют, детишки ходят с мамочками

А я думаю о тебе, моя русалочка…»

Не могу, подумал Александр, сцепив зубы. Лучше крутить баранку в такси. Как-то всё это… похабно, что ли? Неделю доработаю, и уйду. И уставился в белёсый туман, пробиваемый фарами метров на пять, не больше…

7.

Стажировался Сима у Петровича первые пару дней после выздоровления, в самом Абалакове. Ходил, смотрел, запоминал. Выучил про пять шагов. Выучил про восемь ступеней. Слушал, как хрустят купюры за «откиданные» комплекты Петровича, обонял их запах. Деньги пахли. Это был запах свободы, запах мечты.

На третий день Петрович с сожалением отдал его Крепышу: «Парень готов. Пусть начинает, у него получится, я знаю». Крепыш хлопнул Симу по плечу: «Ну, не получится, я его трахну в зад, да, Мобильный?» И улыбнулся своей обычной улыбкой: губы в гримасе, а глаза стеклянные, смотрят сквозь тебя.

Мобильным его прозвала Васька, мол «симка» – она ж в «мобиле», так и приклеилось, а он не возражал. Главное, что он обрёл дом и семью, и его мечта стояла сейчас у дверей. Не нужно учиться, не нужно вкалывать по восемь часов у станка. «Пять шагов» – и деньги в кармане. Три-четыре удачных клиента за день – и ты отбил свой взнос за хату и еду, и отложил еще косарь на свой счёт. Триста шестьдесят пять дней – триста шестьдесят пять косарей за год, ну, минус выходные, но всё равно.

День был солнечный, пах весной и грядущими заработками. Он покурил со всеми на крыльце, расслабил незаметно узел на одолженном у Крепыша синем галстуке поверх одолженной у Петровича белой рубашки, пошёл таскать с третьего этажа пакеты. Грузил в багажник белого «Одиссея», заодно познакомился с водителем, хмурым и неразговорчивым Александром. По просьбе Теодора усадил назад, на третий ряд, высокого парня, стажёра Ваню. Покурил ещё, пока все собирались – оба Фёдора, Васька, Катя. Сегодня он впервые был на планёрке, увидел, как их много: человек двадцать. Большинство уходили по Абалакову, как Петрович, им не надо было оплачивать машину, но было и три выездных экипажа, их команда ехала в Саянск. На планёрке поиграли в разные игры, покричали кричалки, почувствовали себя единым целым.

Перед выездом в Саянск поели «У Гиви» («За счёт организации сегодня! – толкнул его в бок Крепыш и подмигнул. – Но не отработаешь, сам знаешь – трахну!» И заржал). Покурили снова и тронулись. Сима смотрел на степи, уже слегка зазеленевшие, на синее, как Катины глаза, небо и улыбался. Играла музыка, впереди колбасилась Васька, Крепыш молча пил пиво, а Теодор, вполоборота к ним с Ваней, расспрашивал Ивана о его семье, работе, шутил и балагурил. «А вот ещё анекдот. Идет солдат с войны – голодный, замерзший. Ищет, где бы переночевать. Заходит в хату, а там старушка. Пусти, говорит бабуля, на ночлег? Да ночуй, сынок, говорит бабка, только голодно у нас в деревне, накормить я тебя не смогу. – Что, совсем ничего нет? – Ничего, сынок, сама уже три дня не ела… – В общем, бабка, так: ежели чего съедобное найду, то съем. – Хорошо, сынок, ищи. Искал солдат, искал, смотрит – под кроватью тарелка, а там холодец. Солдат половину съел, половину на утро оставил и говорит старушке, мол, говоришь ничего поесть нет, а у самой под кроватью тарелка с холодцом! – Эх, сынок, не холодец это… – А что? – Да туберкулез у меня, я уже лет десять туда схаркиваю…» – «Тьфу на тебя, говнюк! – ткнула Теодора в бок Катя и сморщилась, несмотря на всеобщий ржач. – Поели же только, как можно? Я сейчас всю машину заблюю!» – «Да ладно, – Катю приобнял сидящий рядом Крепыш, протянул бутылку «Абалаковского». – Хлебни вот, пройдёт. Кстати, про «отхлебни» я знаю за@#тельский анекдот, слушайте. Летит самолет, стюардесса выходит к пассажирам и видит: один блюет, а остальные смеются. Ну, думает, у него сейчас перельется, пойду еще пакет принесу. Приходит, все блюют, а он смеется сидит, ну тот, что блевал. Она спрашивает его: Что случилось? А он отвечает: Они думали у меня перельется, а я взял и отхлебнул!»

Все снова зашлись от смеха, включая Катю и Симу. Было мерзко, но смешно. «От… отхлебнул… Ой, я не могу! – повизгивая заходился от смеха Теодор. – Надо запомнить, буду перед едой рассказывать!»

Город Сима увидел не сразу, когда уже подъехали, а горы разглядел совсем издали. Они шли стеной, пиками бодали небо и были ещё совсем снежные, без проталин, несмотря на то что стояла уже середина марта, и степи растаяли и зазеленели. Он подался вперёд, тычась носом в Катины волосы, та недовольно покосилась, но ничего не сказала на его восторженное: «Смотрите, горы!» Только дремлющий Крепыш приобнял Катю за талию и буркнул: «Ну, горы и горы, подумаешь…»

…В Саянске Симе определили три подъезда большой стены–девятиэтажки. «Жмёшь кнопки квартир и пи@#ишь что-нибудь про ЖЭК или про прокладку кабеля оптоволокна для интернета, ну, сам изобрети, – наставляла его Васька, затягиваясь стрельнутой у него же сигаретой. – Потом на лифте пи@#уй на девятый и оттуда стучись по хатам. Спич выучил?» Он кивнул, докуривая свою сигарету до фильтра и ёжась на холодном, пришедшем с Саян, ветре. «Давай! Джуса тебе, братан!» – и она звонко хлопнула его в подставленную ладошку. Он взял пакет и прошелся по ладоням остальных, слыша: «Джуса… Джуса тебе, Мобила! Да пребудет с тобой Джус!»

Про Джуса ему рассказал Петрович, пока он с ним стажировался. По-английски «Джус» – это аббревиатура девиза сетевиков «Раздели с нами наш успех», втолковывал ему Петрович. «Как молитва, что ли?» – не понял Сима. «Ну, типа того. А вообще, это такое чувство… Знаешь, когда ты идёшь и видишь, что вот этот чувак точно возьмёт, всё возьмёт у тебя. Ну, это не передать словами, это надо почувствовать. Да ты сам поймёшь, когда будешь на джусе в продажах».

В подъезд он проскочил вслед за семьей, шедшей, похоже, с прогулки. Мамаша покосилась на него подозрительно, когда он обогнул её и старательно вышагивающего карапуза, и Сима улыбнулся ей, открыто и доброжелательно, вызвав в ответ лёгкую растерянность, переходящую в ответную улыбку. Сима вызвал лифт и пропустил мать с ребёнком вперёд («Вам на какой? Отлично, а мне выше!») Пока ехали, строил ребёнку рожи, а тот заливисто хохотал. На девятом, куда приехал уже один, выдохнул, перекрестился и позвонил в левую дверь. Никакой реакции. Позвонил ещё, настойчивее. Дверь молчала. Ладно. Сима повернулся к соседней двери, только собрался звонить, как услышал старушечий напряжённый голос: «Вам кого?» – «Здравствуйте!» – Сима улыбнулся в глазок, пригладил волосы, зажав пакет между ног. – Меня зовут Серафим. Я представляю международную компанию «Территория», и меня отправили к вам, чтобы поздравить вас и вручить вам подарок» – «Какой такой подарок? Я ничего не заказывала! – забеспокоилась старушка за дверью. – Уходите, а то я милицию вызову!» Сима растерялся: «Вы не хотите посмотреть подарок? Тут есть очень интересные и полезные вещи!» Старушка замолчала, потом неуверенно ответила: «Ничего я смотреть не буду. Уходите». Сима вздохнул: «Ну, не хотите – как хотите. Отдам подарок вашим соседям». И отошёл к блоку напротив, где было три квартиры, перекрытые одной большой железной дверью с тремя звонками. Упрямая старушка щёлкнула замком, выглянула наружу: «Что, правда подарки?» – «Конечно! – развернулся к ней Сима. – Давайте, я вам всё сейчас покажу!»

…До второго этажа Сима так ничего и не продал. Даже любопытной старушке. Та, как услышала про «всего семь тысяч за доставку», сразу юркнула за дверь и загрохотала замком. «Уходите! Вы мошенник, молодой человек! Обещали подарок, а сами…» Где-то посылали матом, где-то куражились, где-то слушали и смотрели, цокали и вынимали из коробок, но не покупали: «Денег нет. Пенсию-то ещё не возили. Вот с пенсии бы взяли, а так…» Но на втором этаже Симе подфартило. Дверь открыл бодрый такой старичок, крепкий, лысый, с трубкой в зубах, в тельняшке на коротком туловище. «Заходи, заходи земляк!» Он зашёл, улыбаясь, ловя взгляд старичка. Взгляд был добрый, но расфокусированный. От дедушки пахло чем-то спиртным и вкусным. Пока Сима представлялся и презентовал товар, дед рылся в шкафчике на кухне, звенел рюмками, потом вынул графинчик с рубинового цвета жидкостью и выставил на стол, где Сима уже начал раскладывать содержимое своего пакета. «Ты погоди, земляк, погоди. Я всё посмотрю, обещаю тебе. Но сначала ты со мной выпьешь. Во-от, видишь какая наливочка? Эх, не наливочка, а просто песня! Сам делал, на малинке. Вкусная!» Дед зажмурился, потом открыл глаза, уставился на Симу, рассмеялся: «Ты что, боишься, что отравлю? Так я и себе налью, смотри». И старичок набулькал в две стопки красивой малиновой наливки. По кухне поплыл аромат и Сима сглотнул. Он не знал, можно ли так – пить с клиентом, но звонить и спрашивать было глупо, тем более дед собирался товар посмотреть, и он махнул рукой: «А, давайте!»

После первой дед стразу наполнил рюмки и стал рассказывать Симе, как он служил на Северном флоте в пятидесятых, после войны, как летал на Новую Землю с геологами. «Ну, давай по второй! Хороша ведь, зараза, а?» Сима опрокинул вторую, закусил сушкой из вазочки и уверенно стал выкладывать товар на стол: «Вот, смотрите, это для вас подарок от нашей фирмы…»

Моряк отложил сковородку и ножи. Массажёр покрутил, воткнул в розетку, посмотрел, как вибрирует наконечник и вдруг хихикнул, прерывая Симин спич о пользе этого агрегата для здоровья. «Взять, штоль, бабке… Будет баловаться, массажировать себе одно место…» Сима аж поперхнулся словами. «Сколько стоит?» – «Да вы, считай, всё и взяли, – сказал Сима торопливо, – осталась только футболка да козырёк, но это по отдельности если брать, получается дороже. А так, весь набор – всего за семь» – «Давай! – дед хлопнул по столу, опрокинув рюмку, насупил брови. – Но ты со мной еще одну выпьешь, идёт?» – «Идёт!» – «Сейчас, принесу тебе деньги…»

8.

«Ну чё, братишки и сестрички, пора отваливать от славного города Саянска, принёсшего нам сегодня почти полтинник. Вечер пятницы требует – чего?» Уже осоловевший от выпитого «Абалаковского», Крепыш обвёл всех, собравшихся у машины, торжествующим взглядом. Теодор облизнул губы: «Ясно чего! Да и у нас сегодня ещё есть повод». И он неожиданно и звонко хлопнул по спине новичка: «С почином тебя, Мобильный!» Все сразу полезли обнимать зардевшегося Симу. «Почти два косаря урвал, молоток. Так-то ты должен нам проставляться, ну да ладно, я угощаю!» – и Крепыш театральным движением вытащил из внутреннего кармана куртки бутылку коньяка. – «Выпьем за нового обитателя Территории! Ведь Территория – это что? Думаете название фирмы? Нее! – Крепыш покрутил круглой головой на короткой шее, обвёл всех взглядом, облизнулся. – Территория, братики и сестрички, это всё, что вокруг нас. Везде лежат деньги. Везде! А нам надо только пойти и взять их!»

Александр крякнул и полез в машину, за руль. Последняя поездка, подумал он. Завтра – суббота, выйду таксовать. В зеркало увидел, как пускают по кругу бутылку коньяка, поморщился – не стошнило бы никого в машине, а то эти бизнесмены не обедают, а коньяк натощак…

Пока ехали по весенним сумеркам (сегодня подзадержались на час, потом еще на сорок минут, отзвонились в офис, отпросились с отчёта), бутылку прикончили. В салоне сладко пахло клопами и конфетами, которые раздавала всем Катя. Симу по случаю не стали загонять в хвост машины, к Ивану, туда забрались Крепыш с Катей, а Сима сидел посередине, на втором ряду, крутился между Иваном и Теодором, делился впечатлениями. Его не слушали, перебивали, пьяно смеялись, шутили что-то про Симину мечту. Александр косился в зеркало, вздыхал: Эй, народ, вы там поосторожнее, не перемажьте мне машину конфетами!» – «Не боись, шеф, всё будет чисто, я слежу», – отозвался сзади Крепыш. – Я их всех щас даже пристегну, чтоб никуда не делись!» И полез тянуть ремни на Теодора, потом на Ваню.

Васька старательно крутила на телефоне трек-лист, выбирала песни, аж слюнку пустила с уголка губ. Александр всматривался вперёд, в дорогу, которая опять утонула в плотном тумане, пришедшем с Енисея. Ехали под девяносто, не больше, на ближнем свете и противотуманках, угадывая повороты дороги. Потом догнали какую-то легковушку, приклеились к её красным огням, и Александр перевёл дух. Туман выматывал ещё больше, чем кислотная среда его клиентов. Он вспомнил сон – не сон про бездну с таким же серо-белым сумраком на краю, поёжился. Депрессировать или размышлять о смысле жизни в машине с пьяными сетевиками не очень-то хотелось.

Вылетели к холмам, и там туман исчез. Он обогнул легковушку, мигнул ей аварийками «спасибо», за то, что проводила, стал набирать скорость на подъем. Магнитола, связанная пуповиной с Васкиным телефоном, пела что-то про нейротоксин, про петельку на шее, он сначала вслушивался, но потом перестал, было противно.

«А Мобильный-то нормальный пацан. – вдруг качнуло Ваську в его сторону. – Несмотря на то, что его папаша поп». – «Кто?» – удивился Александр. «Батя Мобилы… Ну, Симы. Он поп. Сима от него сбежал, и правильно сделал. Как жить с попом?» Александр усмехнулся. Знала бы ты, Василиса, кто тебя возит, вот бы позабавилась!

Дорога была угольно чёрной, как и небо, как и степь вокруг, только белые полосы на дороге змеились ориентиром. Будто в космосе летим, подумал он. Ни право, ни лево, ни верха, ни низа, только белые полоски, да красным пролетают мимо спутники-машины.

«О! Вот песня! Прям про нас, слышь, бродяги? – ожила вдруг Васька и прибавила звук. – Ну-ка, подпевайте!»

Все твои подруги суки

Часто ездят заграницу

Чтобы фоточки в Фейсбуке

Залепить, как говорится,

В Инстаграме свои рожи

Похудевшие @#ячат

Мы с тобой поедем тоже

По путевке по горящей

Все сзади завозились-зашевелились, стали подпевать:

На фоне Эйфелевой башни

С айфона селфи за@#ашим,

А на @#я ж ещё нам наш вояж…

«Эх… А может, правда, накопим деньжат, да на Бали? Или хоть в Тайланд? Оторвёмся там по полной!»

Слова Теодора были последним, что Александр услышал до удара. Нет, успел ещё увидеть – слева, на обочине его космоса мелькнули мигающие огни, а потом был удар и полёт. Он уже не понарошку, а действительно не понимал, где верх, где низ, только мир существовал как бы отдельно от его сознания, а оно, сознание, замерло удивлённо и наблюдало. Вот полетели стёкла в лицо, и он заставил себя зажмуриться и почувствовал, как будто осы кусают его лоб, нос и щёки. Что-то скользнуло мимо него, большое, как огромная рыба, зацепив плавником за ухо (откуда в космосе рыбы? – успела мелькнуть в голове мысль). Вот обожгло болью грудь и откинуло назад (это руль, наверное, сломал рёбра). Потом начало крутить (что, если посадить кота в стиральную машинку? – вспомнил он давний-предавний вопрос сына) и вдруг понял, что и сын Коля и жена его Марина сейчас так далеко от него, как будто он не на полпути в Абалаково, километрах примерно в сорока, а на другом конце вселенной. От этой мысли стало страшно и захотелось заплакать. И он открыл глаза.

Их заливала кровь из рассечённого лба и брови. Машина лежала на боку, лобового стекла не было. Непроданная сковородка из багажника лежала у него на коленях. Он пошевелился. Грудь горела огнём, но было терпимо.

На фоне Эйфелевой башни

С айфона селфи за@#ашим,

А на @#я ж ещё нам наш вояж…

Удивительно, но магнитола играла. Хороший шнур у Василисы. И телефон тоже ничего. Он протянул руку к разбитому экрану, ткнул наугад. Визгливый голос умолк. Теперь двигатель. Он повернул ключ и заглушил машину. Наступила тишина. Будто он один. В космосе. И потерпел аварию. (Эй, Хьюстон, у нас проблемы – всплыло в его голове.)

«Народ! Как вы? Отзовитесь? Можете отстегнуться и открыть двери?»

Сзади застонал Крепыш: «М-м… башку ушиб. Тут ремней же нет. Катя, ты как?» – «Живая. Ногу только очень больно, зажало сиденьем. Может, перелом».

Замычала Василиса, затрясла головой, высыпая осколки лобового стекла, отозвались сзади стонами Теодор и Иван. Он нажал на кнопку отсёгивания ремня и развернулся, чтобы не упасть на Ваську, оглянулся назад: «А… где этот…Мобильный?» И, поняв всё, полез в выбитое, обдирая ладони. Кто-то выбивал ногами боковую дверь, кажется, Ваня-новичок, тянул из машины Теодора и Ваську. Он кинул ему: «Пусть кто-то позвонит ментам и в скорую, слышь, Иван?» и помчался к насыпи дороги, еле видимой во мраке.

Первой он увидел лошадь, огромную, с лопнувшим животом. Лошадь умирала, иногда перебирала передними ногами, царапая асфальт, и тяжело дышала. Из её большого глаза катились слёзы. «Почему я это вижу? Откуда здесь свет?» – Александр, кажется, сказал это вслух, потом понял, откуда свет: машина, что сбила лошадь и выбросила её на встречку, на их полосу, стояла на обочине, вся мятая, но почти целая и светила на лошадь одной уцелевшей фарой. От машины к нему бежал человек. Он обошёл лошадь и шагнул в полумрак, по своему следу шин. Впереди горбатилось что-то маленькое, по сравнению с лошадью, и он побежал к этой кучке, упал на колени, всмотрелся, потом взял маленькую ладонь, наклонился совсем близко к лицу, так что увидел и вывернутую неестественно шею, и даже дорожку слёз на располосованной щеке. Сжал ладонь, она отозвалась, глаз моргнул.