Не время для человечности

XXV. Архитектор. Сингулярность

– Патрик, почему вы держитесь за это странное название? Неужели так сложно выбрать другое?

– Если книга о том, как человек может умереть, то зачем менять название?

– А разве она об этом?

– Она только об этом.

– Снова не могу заснуть. Уже который месяц это продолжается – я или физически отрубаюсь, потому что не спал сутки или двое, или лежу как сейчас, глядя в потолок и беспомощно пытаясь успокоиться. Перестать думать. Расслабиться. Закрыть глаза хоть на полчаса. Перестать говорить с людьми, которых тут нет. Нихрена не выходит, и в итоге я опять усну за час до будильника, а потом или весь день буду еще мертвее обычного, или все просплю к херам. Сны, когда я их запоминаю, не лучше – сплошь сюрреалистичные кошмары, в которых я постоянно умираю ну или хотя бы испытываю сильную боль. И ладно бы проблемы ограничивались только сном и усталостью, но они уже всерьез поселились в моей башке и чувствуют там себя как дома. Приступы паники и злости, срывы на случайных людях, постоянная паранойя насчет всего вокруг, провалы в памяти, галлюцинации, физическая агрессия, состояния транса по нескольку часов, фантомные боли, суицидальные порывы, сверхценные идеи и одержимости – блядь, да я просто парк развлечений для мозгоправа, и чем дальше, тем яснее я понимаю, что без помощи этих людей я уже не выберусь, да и с помощью, возможно, тоже. Вся проблема в том, насколько я становлюсь хитер, когда дело доходит до становления на путь истинный – я обведу вокруг пальца и семью, и врачей, и себя самого, наебу так, что никто даже этого не поймет, лишь бы не сходить с этой тропинки саморазрушения. У меня правда очень серьезные проблемы, и я правда не знаю, кто и как может мне помочь – и это бессилие и потерянность делают все еще страшнее. Мне кажется, у *** могло бы получиться – *** для меня, и ***, как иногда кажется, заставить сделать что угодно, будто управляя куклой. Но этот вариант очевидно недоступен – я слишком горд, чтобы просить помощи у тех, кто не хотел бы этого, и слишком ***, чтобы делиться этим грузом, так что я могу позволить себе только ***. Что тогда? Пробовать все сделать самому, вырвать каждый больной кусок с мясом, стараясь не задеть еще здоровые участки? Ничем хорошим это не закончится, прям уже вижу. Видимо, остается только с ужасом ждать, что произойдет дальше, но тут притаилась серьезная опасность: дальше может произойти что угодно, и я даже примерно не представляю границы этого “чего угодно”, при том, что если в итоге пострадаю от этого только я сам, то это будет еще наилучший расклад. Кто знает, как быстро деградирует мой разум, не утратит ли он окончательно связь с реальностью, границы допустимого, моральные ориентиры, страх наказания, в конце концов? Я представляю, что мог бы подумать кто-нибудь, услышь он эту исповедь. На меня тут же бы настучали, обличая во мне террориста-смертника или что-то в этом роде. Здорово, что это слышишь только ты – молчаливая, принимающая все и несуществующая. Вот ты настоящая сказала бы, наверное, что я ее пугаю, и что мне нужно ***, или просто назвала бы все это ***. *** сказал бы, что я опять все выдумываю, и что все со мной в порядке. ***… Блядь, я даже представлять не хочу. Знаешь, ужасно так говорить, но иногда я жалею, что я не сирота – семейные узы ведь называют узами не просто так, они связывают тебя заботой и обязанностями перед семьей. Ты не можешь дать волю чувствам, не можешь пропасть куда-то бесследно, не можешь спалиться со всеми своими пороками, не можешь послать нахер все и катиться вниз еще быстрее, не можешь умереть, в конце концов. Я боюсь попасть в больницу с психическим диагнозом, потому что это *** кого-нибудь из ***. Я боюсь подсесть на тяжелые, потому что когда это вскроется, это *** ***. Я столького боюсь, потому что боюсь за ***, что это давит как пудовая гиря на груди, не дающая глубоко вдохнуть. Все это звучит пафосно и преувеличенно, правда? Ну какие могут быть у меня проблемы, ха-ха, это все фантазия, я так развлекаюсь, придумывая перед сном несуществующие симптомы и зависимости, ха-ха-ха, ведь это так весело – представлять, что ты в двадцать с хвостиком какой-нибудь наркоман, шизик и потенциальный труп в скором времени. Такой классный налет крутизны, все как у взрослых, крупные ставки, серьезные дела, большая жизнь, это в сто раз круче, чем в детстве играть в пиратов. Ух, аж дух захватывает. Господи, да когда же я, наконец, усну?! Ладно, надо успокоиться, иначе так и проваляюсь до утра. Давай просто поговорим, хорошо? Расскажи что-нибудь, что у тебя нового, как ты вообще? Ты так давно ничего не рассказывала, мы *** не обсуждали ***. Окей, давай я первый. Ел сегодня на завтрак ***, прикинь. С салатом. Не так уж и плохо, вполне съедобно, хотя еда из фастфудов и пицца все равно вкуснее. Часа два возился с hdmi-кабелем, пытался телик к компу подрубить. Прикол был в том, что на системнике над гнездом была какая-то алюминиевая ***, из-за которой, как оказалось, штекер не входил в разъем до конца, пришлось плоскогубцами разворотить эту хрень, тогда все заработало. Купил ***. Мне кажется, что кто-то на втором этаже в доме напротив наблюдает за мной, вчера полчаса пытался разглядеть в бинокль, кто это, но тогда его как раз и не было. Сегодня в первый раз за эти шесть дней отдыха закончился ром в шкафу, и вечер был трезвым – возможно, это было ошибкой. Когда выносил мусор, пытался погладить дворового кота – тот даже не подошел. Они все так же не доверяют мне, может, вокруг меня просто сильная аура ***, и они чувствуют ее. Кстати, мозг кошки всегда находится в диапазоне альфа-волн, ты знаешь? Никак не могу выкинуть из головы ту встречу со странным стариком, которая мне то ли приснилась, то ли… Да нет, это невозможно. Я просто увидел очень подробный и жутковатый сон, хотя иногда теперь ловлю себя на мысли, что уже не смогу выкинуть его из головы. Пытался посмотреть фильм вечером. Не получилось, попробую завтра. Скучал сегодня по *** *** и тому, как ***. По ***. Черт!

Челюсть свело в знакомой судороге, и я сел в постели, принявшись тереть глаза. Отлично поговорили. Надо пойти прогуляться – все равно уже час ночи, а просыпаться мне нужно в пять. Замечательно, значит, посплю в автобусе – и не нужно будет смотреть никакие фильмы или пялиться в окно, просто отрублюсь на двенадцать часов.

Зазвонил телефон, я снял трубку и ответил. Если честно, не помню, с кем говорил, да и о чем. Вообще ничего не помню, как будто затмение какое-то нашло на пару минут – а потом я кладу трубку. Вдруг захотелось прогуляться.

Я нацепил домашнюю майку со следами крови и кетчупа, а на спине носящую память о встрече с побелкой неделю назад, накинул на нее джинсовую рубашку, сунул ноги в шорты и, проверив по карманам ключи, карточку и телефон с наушниками, вышел из дома, заперев дверь на два оборота. Я постоянно говорил родственникам, что не имеет значения, на сколько оборотов ты закрыл дверь, потому что если ее захотят взломать – ее взломают, а они, как мне казалось, думали, что, наткнувшись на второй оборот, грабители задумаются, уйдут и вообще исправятся и станут хорошими людьми. А теперь мне самому психологически легче, когда ключ в замке я повернул два раза. Меня это бесило, потому что я не мог найти этому спокойствию объяснения. Впрочем, я многому не мог найти объяснения, так что проще, наверное, смириться и не приумножать число раздражителей.

На улице было еще не безлюдно, как я люблю, когда полчаса идешь, и не встречаешь ни единого прохожего, лишь машины раз в пару минут проезжают мимо, когда можно включить музыку без наушников, можно залезть на крышу остановки, можно спокойно пить пиво. Кстати, о выпивке. Раз уж я все равно буду спать в автобусе, то сесть в него можно и пьяным, да и за эту неделю я уже привык к ночи быть в размазанном, пофигистическом состоянии – зачем нарушать традицию? Слово “традиция” мне кое-что напомнило, и я поморщился. Вот так это и работает: как ни старайся не думать о чем-то, рано или поздно из головы всплывает воспоминание, ассоциация, фантазия. Не знаю, как именно нужно забывать определенные вещи, но пока что я явно делаю это неправильно.

Пока что было еще тепло, и по икрам не бегали мурашки от ветра – замечательно, хоть погода не дерьмовая. Пока я стоял на остановке и выбирал, пойти пешком или подъехать, к тротуару причалил троллейбус, и мне стало так лениво, что я зашел внутрь и плюхнулся на заднее сиденье у окна. Все, пора отбывать в мир музыки.

Diary of Dreams – одна из самых подходящих групп для меланхолии. Если Emptyself – это скорее разрыв души, музыка для вхождения в транс через боль, Lifehouse – саундтрек к светлой грусти, Аффинаж – естественная, почти природная печаль, HIM хорошо заходил с тоской по потерянной любви, а Кертис пел для истерических припадков притворного веселья на грани с суицидом, то Дневник Снов был просто очень задумчивой музыкой, которую хочется слушать в моменты, когда душа не рвется наружу, не разбивается, а бессильно сидит в углу и смотрит в стену напротив, бросая в костер, на котором ты горишь, спички из рассказа про замерзшую девочку. Вот бы быть таким же экспертом хоть в чем-то полезном, а не в классификации грустной музыки. А теперь немного декодинга песни “Nevermore”, пока я еду.

Нужно сказать, что просьбы героя в этой песне весьма противоречивы. С одной стороны, он хочет отпустить ту, кому посвящает эти слова, с другой – нуждается в ее помощи, чтобы пройти через боль. Разве станет она помогать ему, если он ее отпустит? Она просто уйдет, навсегда, бесследно, ведь этого она и хочет – пропасть из его жизни, и чтобы он пропал из ее. Если он отпустит, он упадет.

Все то же – он просит показать ему путь, который ведет к миру в душе, и провести по нему, ведь сам он не может этого сделать.

А вот и саморазрушение. Ну почти – он скорее описывает то, что она и так делает, и тут читается, что ему это вовсе не нравится, это скорее такой фатализм отчаявшегося в стиле “плевать, продолжай, раз уж все равно это делаешь”.

Вот тут уже искренняя просьба. Ему больно, он видит источник боли в ней и просит прекратить, что бы она там ни делала. Может, это у них такое стоп-слово?

Просит разделить с ним его хобби и сразу же – снова проглядывают следы тяги к саморазрушению. Он хочет умереть, захлебнувшись вином. Не самый худший вариант.

Ну и как же он собирается отпустить ее, если столь много просит?

Если она будет лгать ему, уверяя, что они вместе, и она останется с ним, или просто давая какую-то надежду, то в итоге все закончится очень плохо, разве нет? В таких случаях нужно душить все на корню – выжечь так, чтобы было понятно навсегда, и не осталось ни единой иллюзии? С другой стороны, это просто его фантазии – да, он мечтал бы услышать от нее такое.

Все просто – обвиняет ее в краже сердечка с его последующей порчей путем разбивания.

Это уже мольба – он уверен, что только она может помочь ему, и шепчет ее имя по ночам, надеясь, что она отзовется и придет на помощь.

Снова мечты пополам с реальностью. У героя включается режим эпичности – он называет свои чувства святыми.

Немного мазохизма не повредит. Очень красиво.

Он хочет просто отклика, без разницы, какого – большей боли или спасения, хоть чего-то кроме безразличия, потому что оно больнее всего. Главное – чтобы это было направлено на него, осознанно, чтобы она думала о нем, когда делала это, чтобы оставаться в ее мыслях. Очень сильная и болезненная песня, особенно таким голосом под такую музыку.

Еще пара песен и остановок, и я вышел. Дневник Снов почти полностью овладел моим разумом, и прошло какое-то время, прежде чем я заметил несколько странностей различной степени сюрреалистичности.

Странность первая: я стою посреди пустоши, усеянной руинами зданий и остовами еще дымящихся машин. В воздухе столько пыли, что при каждом вдохе она оседает слоем на зубах и языке.

Странность вторая: ни троллейбуса, ни остановки нет и в помине.

Странность третья: совсем рядом со мной, в пределах четкой видимости даже сквозь завесу пыли, идет перестрелка. Несколько промелькнувших лиц и прозвучавшее в одном из криков имя – точнее, прозвище – до ужаса знакомы. Твою ж налево, так тот старик мне не приснился?! Бог, множества реальностей, своя вселенная, второй рассказчик… Стоп.

Странность четвертая: а она тут что делает? Мое тело инстинктивно дергается, собираясь рвануть к Бетс и вытащить ее из этого безумия. А дальше все происходит покадрово.

Она оборачивается и замечает меня.

Прежде даже, чем тень узнавания промелькнет на лице, за ее спиной вскипает алый всполох, и оттуда кто-то появляется, его лицо хищно зависает над ее плечом – серые ледяные глаза, под левым в свете вспышки виднеется тонкий шрам, под правым – я знаю, что за слова там вытатуированы, и ужас сковывает меня, не давая ни вздохнуть, ни моргнуть.

А ее лицо превращается в застывшую маску потрясения, чтобы через долю секунды исчезнуть в языках алого огня.

Мир застывает, и в голове остается только одна мысль: точка невозврата позади.

XXIV. Ворон 3. Чего найдешь первое

Нельзя сказать прозревшему: “Насмотрелся? А сейчас выколи себе глаза”.

Как-то мне уже надоело за последние несколько часов терять сознание. В этот раз я еще и застрял в чем-то… Твою мать! Не просто застрял, меня почти утащили в землю какие-то черные скользкие корни. С трудом освободившись из их тисков, я отполз подальше, наблюдая, как пучок корней недовольно сворачивается и зарывается под землю.

Вокруг была новая локация – лес сменился болотом, топкая поверхность которого транслировала эпизоды из жизни каких-то людей. Так, что-то у меня нет желания тут задерживаться. Я терпеливо ждал на берегу островка, на котором пришел в себя, пока картинки на болоте сменялись другими. Ждал, ждал… И вот, наконец, увидел что-то знакомое – зал, в котором меня недавно убили. Отлично, то, что надо! Надеюсь, это работает именно так, как я думаю.

Не без замирания в груди я шагнул вперед, прямо в картинку. К счастью, я оказался прав, и это был портал, и через секунду мои пятки стукнулись о деревянный пол гостиной Аватара. Вот только ни его самого, ни Видока с Ловцом тут уже не было – как не было и каких-либо признаков того, что тут не так давно убили пятерых человек и вообще происходили разборки с ножами и пистолетами. Ну, пока я разберусь, в чем тут дело, я потеряю время, так что нужно идти дальше. На выходе из дома я сразу понял, куда именно – в одном из соседних зданий, ниже по улице, происходила какая-то дьявольщина: воздух вокруг дома был багровым и плотным, в крышу били молнии, а в окнах мигал желтый цвет. Естественно, я тут же направился туда.

Так вот в чем дело. В лесу я видел приквел того кошмара, который уже случился в реальном мире, кошмара, истоки которого я наблюдаю сейчас. Я старался не думать, что еще совсем недавно мог как-то предотвратить это.

Потому что если мог – зря не предотвратил.

Это было похоже на групповое жертвоприношение. На полу лежали четыре изуродованных до неузнаваемости тела, весь зал был в крови, внутренностях и начертанных светящейся жидкостью символах – то ли сатанинских, то ли каббалистических. В потолке зияла такая же червоточина, что я видел в доме на холме, только эта была менее аккуратной, похожей на отверстие в гигантском внутреннем органе чудовища, сквозь которое что-то вырвалось наружу.

То, что вырвалось, сейчас склонилось над одним из трупов и жадно, с причмокиваниями и хрустом пожирало его. Это был очень массивный, покрытый переливающейся черным чешуей антропоморфный силуэт – антропоморфный лишь в том смысле, что он имел характерное для человека строение. Однако помимо головы, ног и рук, нечто было укомплектовано крыльеобразными наростами на спине, хвостом и вытянутой крокодильей мордой, на которой находились три дополнительные пары глаз. Одна из пар была обращена назад, так что не оставалось никаких сомнений, что оно видело меня – впрочем, пока что никак не реагировало, не желая, видимо, прерывать свою трапезу.

Я старался не поддаваться панике и искал способ если не убить тварь каким-нибудь быстрым способом, то хотя бы выбраться из дома так, чтобы она меня не догнала. Как будто в ответ на мои мысли за спиной громко захлопнулась входная дверь – так в фильмах ужасов обычно захлопываются двери, которые уже нельзя открыть.

Тем временем монстр доел труп, медленно поднялся на ноги и повернулся ко мне. Хвост грузно скользил по полу, оставляя на нем след, расправленные за спиной кожистые крылья царапали потолок. В тот момент, когда мой взгляд встретился с восемью неистово вращающимися инфернальными торнадо в его буркалах, время замерло и подернулось инеем.

В воздухе материализовался еще один силуэт – на этот раз стопроцентно человеческий, только вот слишком прозрачный, чтобы можно было разглядеть какие-то определенные черты. Он огляделся, сел на пол, вытянул ноги и закурил.

– Ну вот, ты опять за свое.

Обращался он явно ко мне, потому что смотрел прямо на меня.

– Да при чем тут ты, ты просто на пути. Я говорю с тем, кто стоит за тобой. Так что, старик, какого черта? Я думал, что с этим покончено еще тогда, когда ты куда-то там шел ночью по полю и смотрел на звезды. Потом – тогда, когда ты героически пропал в варп-воронке на асфальте. Хотя следовало догадаться. Никогда не было такого – и вот опять, как говорится. Давай обсудим кое-что, пока ты еще только начинаешь и не вошел во вкус, ладно?

Если этому человеку кто-то и отвечал, то я не слышал. Однако судя по тому, как внимательно вслушивался призрак в тишину, у него с этим проблем не было.

– О чем, как не о твоих мотивах? О том, зачем ты это все делаешь. Знаешь, сначала я думал, что ты просто балуешься, пробуешь себя в роли бога, так сказать, потом мне казалось, что ты хочешь выговориться, потом – что желаешь донести какое-то очень важное послание, превращая все действие в один большой шифр. Теперь же я думаю, что ты просто ебучий псих, который не совсем контролирует свои слова, мысли и действия, и ты хочешь вывернуться наизнанку, что-то этим кому-то доказав. Подумай вот о чем: то, что ты делаешь – преступление над совестью, надругательство над свободой воли. Ты вообще нормальный?

Очередная минута тишины, призрак все так же сидел и курил, качая головой.

– А чья тогда? У тебя есть свобода, есть выбор не делать этого. Но ты ненавидишь себя не зря – сам-то ты понимаешь, что ты действительно так плох, как себе кажешься, и это никакие не наговоры или самоедство. Давай я тебе немного расскажу о том, что тебя ожидает впереди. Буду краток. Ты думаешь, что потерял все, потерял смысл жить дальше, но – поверь – ты еще не знаешь, насколько больше можешь потерять. В конечном счете из-за своего безволия, ошибок восприятия реальности и наивности ты лишишься того, ради чего все это делаешь. Затем ты потеряешь последних людей, кого можешь считать друзьями. Потом ты потеряешь семью. После этого станешь пить по-настоящему, этого будет мало, и ты перейдешь на другие, более интересные вещи. Из-за этого лишишься работы и денег. Чуть позже – и дома. В самом конце, который не так уж и далеко, ты останешься совершенно один – и это будет уже не твоя пафосная поза в стиле “Я одинок, потому что мне некому открыть душу”, а одиночество в прямом смысле, в мире просто не будет человека, кто помнил бы о твоем существовании на дне жизни, ставшем существованием животного. А потом, как вишенка на торте, ты потеряешь надежду, даже тот тоненький луч света, который видишь сейчас. И ты будешь рад потерять и жизнь тоже, но будет уже поздно – ты потеряешь разум, который ты так обожаешь и которым восхищаешься, потеряешь способность не то, что придумывать вселенные и создавать запутанные абстрактные концепции, ты даже слова в предложение не сможешь составить. Почувствуй эту перспективу. Это твое будущее, и оно совершенно реально, ты никуда от него не денешься, даже не пытайся принять это за бредящий голос в голове, нет, это абсолютная истина и совершенно точная модель твоей жизни. Уверен, ты не можешь осознать это, ведь люди так оптимистичны, а ты пока еще человек. Но скоро, уже довольно скоро, твой вечный кошмар претворится в жизнь, и ты умрешь после того, как красный шар столкнется с черным. Так что же ты делаешь? Пытаешься утащить кого-то с собой, просишь о помощи, ищешь ответ, учишь других, хочешь успеть разобраться в себе? Ничего не выйдет. Последняя глава твоих фантазий станет твоей предсмертной запиской.

Тишина. Я не знаю почему, но все, что сказал призрак, так сильно задело меня, что я не мог сделать и вдох, сердце сдавили тиски, а перед глазами все плыло.

– Знаю, что страшно. Я могу предложить тебе только один выход, и ты уже давно понимаешь, какой. Жизнь пуста и бессмысленна, жестока и холодна к нашим душевным порывам, и ей совершенно наплевать, как скоро мы из нее уйдем. Все заканчивается, и ты много раз пережил подобное, так неужели ты не готов для самого главного завершения? Я знаю, тебе надоело – сколько ни выплескивай боль и страх, непонимание и отчуждение, злобу и отчаяние, в тебе их меньше не становится. Подумай над этим. Я поднимаю эту тему только один раз, сейчас, и до конца не скажу ни слова – решай все сам и, если хочешь, продолжай свою драму. Но помни, что у тебя еще есть выбор. Пока что.

И вдруг все пропало. Дом, монстр, призрак – все исчезло, и я оказался совершенно в другом месте – на распутье большой дороги. Передо мной лежат три пути, два из которых завалены камнями, а третий подобен дороге в ад – земля испещрена трещинами, из которых выплескивается лава и вырываются столбы дыма, небо в том направлении затянуто багровыми тучами, в глубине которых то и дело сверкают молнии. Очень похоже на то, что я опоздал, и они снова привели программу в действие, и моя роль опять не дотянула даже до середины нейромодели. Неужели это будет происходить в каждом цикле? Сучье племя, в этот раз я так вжился, что уже почти забыл, что я на работе.

Болезненно скрипнув зубами, я быстрым шагом двинулся прочь от катаклизма, судорожно набирая на клавиатуре старой раскладушки номер, который был бы не прочь забыть, как только выйду отсюда. Абонент не заставил себя ждать, и гудки почти сразу сменились напряженным молчанием, которое все равно звучало хрипло и устало. Я глубоко вздохнул и откашлялся.