поэмы криминальной хроники
поэмы криминальной хроники
Павел Бельдюгов
Nos habitat non tartara, sad nec sidera coeli,
Spiritus in nobles qui viget, illa facit.
Agrippa von NettesheimTo the hustlers, killers, murderers,
drug dealers, even the scrippers.
Jesus walk for them.
Kanye West© Павел Бельдюгов, 2016
Дизайн обложки Игорь Черченко
Предисловие Дарья Дорохина
Корректор Виктория Майорникова
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
путешествие мимо покинутых траурных мест
Мы родились в 80-е, но начались гораздо раньше. Любой из нашего поколения не раз представлял собственную смерть «в безымянном болоте» подо Ржевом или на Курской дуге. Умирал там десяток раз, из года в год, под кадры чёрно-белой кинохроники, под будоражащий марш прощался со славянкой и не возвращался больше никогда. Прежним – никогда. Представление, которое я пытаюсь описать, представление о собственном прошлом, – не фантазия и не миф о кармическом перерождении, не идея о переселении душ, а нечто включённое в наше присутствие – рождалось вопреки организованному забвению. На опустошённых школьных торжествах мы обретали опыт невозможного, мы обретали плоть. Через выхолощенные, празднично-траурные даты нам открывалось иное измерение – не административно-назидательное, не приторно-пафосное, не мифотворно-лицемерное, но то, где «мёртвый равен живому», где герои несуществующего прошлого плотно связаны с нами, настоящими. Так мы становились «живыми», секретно, по-шпионски, прорастали из безымянных могил. Взрослеть нам выдалось в странное время: прошлое, словно «обескровленную мумию» прятали за бронированное стекло, чтобы не дай б-г… Чтобы случайно не вспомнили, или случайно не забыли. Да, вспоминать и забывать нам «не рекомендовалось» в равной мере. Как оказалось, эти процессы сущностно близки, оба действия множат непредсказуемые последствия, которых всеми силами старались избежать наши уставшие «наставники». Пренебрежение – эффективное средство от нежелательных последствий. Нам предлагалось, не разрешив задачи времени, вновь и вновь заходить на тот же круг забвения, где места нет ни мёртвым, ни живым. Из года в год мы декламировали одни и те же строки, от которых, как по сигналу, у наших перепуганных «наставников» текли «сладкие слёзы». Они знали: нет в той поэзии рифмы, которой они бы ни предали. И мы это знали. Всё, что от нас требовалось – раз в год помахать белым платочком «неизвестному солдату» на «безымянной высоте».
Когда тебя лишают прошлого, тебя лишают плоти и возможности непосредственного восприятия мира. Перед тобой возникает толстая выпуклая линза кинескопа. Ты больше не участник события, ты лишь смотришь разнообразное кино. Как правило, мелькающая картинка уводит за собой, гипнотизируя, увлекает в страну грёз, заставляет забыть о твоём собственном желании, ставит перед формальным выбором, закаляет послушного потребителя, пригодного для жизни в ситуации затянувшейся субботы. Когда воскресенье назначено на завтра, которое не наступит никогда. Мы взрослели в мире, где «чтобы научиться жить сегодня надо умереть вчера». Но как быть тому, кто не хочет забывать? Что остаётся тому, кто не утратил способность различения? Смотреть на тот же самый экран, но видеть совершенно иное. С особым вкусом рафинировать сюжеты, созидать и наполнять смыслом грошовые базарные постановки, полагаясь только на себя. Взять всю ответственность за них на себя: «Эй, Джимми! Ты умрёшь за меня? – Я умру за кого угодно». Так мы открывали новые пути к классическим сюжетам, пути к «не своему» прошлому.
Наши предки, чьи имена, выписанные в столбик, мы ежегодно зачитывали с гранитной мемориальной плиты, стояли с титанами плечом к плечу. Наше взросление выпало на странное время: все механические титаны были сданы в металлолом. Рухлядь обшарпанных дворов, разрушенные промки и непотребные подвалы становились ландшафтами для героического эпоса, но несколько иного толка.
А кинескоп, тем временем, исполнял желания почтенной публики. За несколько последних веков в сознании каждого обывателя, от Берлина до Порт-Артура, закрепилось понимание – перечень возможностей неисчерпаем. Выбор между Guссi и Prada, между красной таблеткой и синей таблеткой – это и есть существо жизни. Я выбираю, значит, я существую. Выбор есть всегда, тупиковых ситуаций не бывает – учит нас трёхкопеечная мораль так называемого постиндустриального общества. Но есть и другие зрители круглосуточного шоу, зрители с бездонным взором, те, кто остаётся вплоть до самого конца финальных титров, в тайне надеясь дождаться, когда же включат свет. Так вот, эти зрители, принявшие на себя весь перечень ролей, с придирчивостью учёных-энциклопедистов, вдруг пробудились и переместились в своём вопрошании на самый крайний рубеж: что бывает после исполнения всех желаний? «Мелкие мечты всегда сбываются – все, что можно купить за деньги». А что если одна возможность ничем не лучше и не хуже другой? Фабрика исполнения желаний вдруг начала сбавлять темп, на секундочку стало можно отвести взгляд от конвейера и оглянуться на себя: «мы становимся старше, но не становимся лучше». Кажется, пришло время поставить под вопрос суть романтического свободного выбора, а значит и самой субъективности. Вдруг появился некто, невозмутимо склонившийся над трупом романтического героя из голливудского блок. Тот, кто не желает примерять на себя поношенное «верблюжье пальто» мертвеца из Бентли, при этом сохраняя особо тонкое восприятие, оголённый и продлённый во вне нерв: «но зато если быть до конца откровенным по ночам я действительно слышу мелодию ветра».
Европейский ХХ век вышел из кровавой реки Первой мировой и, по мере своего продвижения, пополнял мемориальный список умерщвлённых субъектов. Наконец, речь зашла и о смерти самого романтического из них. Для выяснения причин потребуется полноценная криминологическая процедура. И вот, он пришёл, патологоанатом собственной плоти. Патологоанатом текста и нормы – сам вчерашний мертвец. Сколько таких не уместилось на кончике иглы – не сосчитать.
Патологоанатом, исследователь «траурных мест», препарирует, делает срез, берёт опытный образец, в котором можно рассмотреть следы былого – останки, насекомую мелюзгу, черепки и мусор. Материал, по которому мы судим о жителях предыдущих эпох. Всё смешалось в единый, не расщепляемый ком – и исследователи «бурь минувшего столетия с безнадёжно испорченным вкусом», и «глашатаи современности» – ото всех них остается одно и то же – куча гумуса и мелких камешков. Да растрескавшийся портрет на покосившейся стенке. Но для патологоанатома лицо смерти – повседневность, он заглядывает в него регулярно, поэтому ему не страшно. Он описывает смерть не в романтическом ключе, будто это мотив ускользания в подлинный мир, а как пронзительный финал, как «жирную точку пули», как неизбежность, как кульминацию мужества и сдержанности:
«чужие секреты оставались зарытыми с ними
в их помыслах о третьем риме
прорастает трава и корни рябины
потом наступает зима»
или
«дуло в рот и щелчок
спуск предохранителя
деревенский дурачок
обслюнявил родителя»
Исследователь «траурных мест» ответственно подходит к своему делу, он тщательно исследует архив древности и способен ответить на любой вопрос. Кроме тех, что касаются его самого. Как описать себя, оставаясь отстранённым? Или остаться слепым пятном – то ли ангелом в белом одеянии, то ли строгим доктором в медицинском халате? Какие слова подобрать, «чтобы стать похожим на героя», но, продолжая делать своё дело, не утратить контроль, не начать изображать кого-то другого, играть чью-то роль. Как, оставаясь внутри пространства экспрессии, внутри мечты, среди собственных снов, обезопаситься от чужих врачебных интерпретаций, чтобы безнаказанно видеть «африканских птиц» по ночам. Как, оставаясь открытым, продолжать отделять самость от обобщенной нормы. Как удержать свою тайну, которую не хочется раскрывать. Как начать и перестать в одной точке, ведь так не хочется о себе. Вдруг выяснится, что ты и есть тот романтический субъект.
Тем не менее, криминалистическая экспертиза проведена. Заключение готово. Вскрытие текста показало – на момент смерти память ещё была жива.
Дарья Дорохина,магистр философии РГГУот двух до восьми
маленькие города без названий
маленькие города без названийвечера глухи как бутылка водкина ржавых гербах снега да инейи идешь вне зависимости от походкипочему-то сутулясь всегда в раскачкув окнах тают немые старухипосуда звенит ожидая жрачкутишина и в плафоне сгоревшие мухиулицы давятся грязью воронына столбах отбивают фокстротыв миске слипшиеся макароныза стеною любовь до икотынапевает под нос зашивает колготыноски может думает глядя в телекпосле пятниц приходят субботывместе с пивом кино про калекили славных героев с пистолетамисны тревожны а если и снитсято бабы по-зимнему одетыеа к утру – африканские птицы2002чтобы стать похожим на героя
чтобы стать похожим на героянужно быть хмурым и сильнымизображать шопенгауэра или ковбояпахнуть потом мылом юзать кокаинтанцевать аргентинское танго и питьтолько белую водку мечтать о сыненосить тяжелые ботинки иногда ночеватьв гостинице или чужой машиненужно уметь стрелять чтобыпули непременно летели в десяткузнать всех местных шлюх помогатьстарухам заправлять панталоныкурить безразлично но любить – тебяи лишь для одной тебя быть героемпрочие герои маршируют строеммаршируют строем в дальние края2006человек не с ружьем
человек не с ружьемно дурак с пистолетомдевка слезы ручьеми куплет не допетыйкап по каплям в асфальтпышнотелой столицыупадет синий мартв лужу талой водицыи такая тоскачто не сохнет стаканчто дуло у вискаи не сунешь в карманмостовую и светздесь замерз на стеклечтобы пьяный поэттак и плакал а мне —мне бы просто шагатьмне бы просто глазетьи глаголы считатьплавя солнце на медь2006завтрак царствующей особы
царствующая особаготовится к раннему завтракуподогретый фарфоротражает лица прислугибьет восемьптицы снимаются с елейсовершая круг почетанад заснеженной резиденциейрозовощекий караулпереминается с ноги на ногушуршание салфеткиповязываемой на шеюподобно команде смирнои мир – замираетнесут яичницу2007вторая линия
когда-то клялся больше не писать тебе стиховздесь дело даже не в столь странном чувствесвязующем в одно тебя тот город сито сновменя дымящуюся чашку кофе реку в январездесь дело даже не в любви и кнопках телефонасловах делах разлуке ожидании иных запретахошибках времени уловках скользкого перронапромокших спичках и забытых сигаретахтак долго не писал тебе стихов что думалне осталось места в голове для зимнего пейзажакак пьяный землемер я рисовал волной овалпустынной площади и каждый угол метил сажейчтоб защитить свое и уберечь твое пространствомне не стать другим но в этом трепетном стилераспрощаюсь с тобой и вернусь в свое самозванствопозабыв между строф о суровом зубастом зоилеу бога выменяв уменье исповедоваться в строчкахстав невидимкой тенью на стене немного психопатомпроезжим заплутавшим в позабытых адресахя плох в ипостаси героя товарища старшего братаправоведа и библиомана любителя модного ретроно зато если быть до конца откровеннымпо ночам я действительно слышу мелодию ветрано навеки останусь для этого камня чужимтолько прошлое заботит слух золотого мальчикалишь зима определит порог его беспечностив этюднике плохого рисовальщикаего дым – и тот стремится к вящей бесконечностикому как не мне отдать сполна тебе должноекому как не мне сесть в полуденный поездвсю дорогу считая столбы и смеясь невозможномупутешествовать мимо покинутых траурных мест2007деда
в 19 годуему семнадцать лет.в моем родуон самый древний дед.на чахлой кобылкес трофейным наганомлицо без ухмылкииз своего карманаслов не тянеттам табак да крошкиднем делом занятвечерком на гармошкемальчиков забавитте отвечают ласкойдеревенщина домовиткуркулек пшено в каскусыплет с горкойа крови не боитсязакусит коркойи не снятся лицамертвых братикови смерть работапо воде круговбез счета.когда он умеря еще не были не стал пионерно знак носили говорили матери:«так похож на Ленина!»мне было трии снилась целинаветер по траветела распятыетрубил на трубеставил запятыесвоего соседадружка финалодин и что ждеда, деда!и я бы резалдайте нож.2007королева умирает
кире нейман
вечность – в подарок
холстам и маслу прочим артефактамстоль трепетно возлюбленным инымипраздными гуляками с монмартразаполнившим стаканы зимним солнцемзалившим в позолоченные рамы вечностьв прощальной судороге кусающих распятьеона предпочитала менуэты с манекеномоскалы псов из длинных сновиденийказались ей предвестниками пресной мукиа боль не больше чем органом Иоганнаведь музыка рождает только звукипоклоны скорби не подвластны ухуно – объяв сетчатку в абсолютепроложенным последует маршрутомнемому богу указав на дверьсвою судьбу загнав в пространствомеж четырех морей поправших камниразмазывая по картону экскрементыкровь и слезы ладонью ласковойпрощенья не даруя царствие приблизивс колен крича воздевши к небу дланиона молила бесконечность неистово поклоныотбивая именам не знавшим начертаньясвою литанию служа как панихидуне став свободной но приблизив точкупревосходства над вселеннойв тот день она достала из обитого комодаобласканный триумфами смит—вессонсорок четвертый русский браво щелкнулпрекрасная эпоха и ее конецвошли во все учебники историикусты азалии под тем окномцветут по-прежнемуа более – ни слова2007живое ископаемое
убогим жителям продажных городовпоколениям серых невинных увлеченныхбурями минувшего столетияс безнадежно испорченным вкусомвыжившим выкарабкавшимся извлеченнымеще живым но похожим на древние костисвоей обреченностью и непригодностьюностальгирующим всухомяткутеплые ляжки и животы ласкающимвечерами темными под красным абажуроминтеллигентишки молодящиеся дедушкив фетровых шляпах старушонкизубастые с пьяными лицами художникисловоблуды и внимательные читателикомментаторы пыльные и другиемлекопитающие временем напуганныебезвозвратно раскуроченные себяпродавшие на откуп современностивыблядки цивилизации и освещенныхлюдных сторон улиц трусоватыеглашатаи свободы новой эрыстолбенеющие от щелчка затвораблеском извлеченного ножазавороженные прячущие лицав толстые умные книжицытак страшащиеся запачкатьсяот грязных и сальных прикосновенийтакого же жалкого но менее сметливогоболее несчастного и все жемлекопитающего ваши костикогда-то извлекут из недрсрытых безымянных кладбищукроют стеклянными колпакамив музеях древней историимои потомки станут в тех залахскучать совершая экскурсииюные и счастливые смеясьдруг друга поддевая локоткамитолпясь толкаясь и говоря:вот были же люди!2007респектабельный сэр
респектабельный сэрчеловек большого достаткадзэн-буддист в верблюжьем пальтоотложив немецкий томик юнгеразадумчиво смотрит в свой молескинКонец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера: