Чужая земля

– Будет тебе совет друга, – засмеялась я. Машка оставалась Машкой, и эта стабильность мне нравилась. Должно же хоть что-то в этом безумном мире быть неизменным. – Мишка минут через двадцать уснет, я его на балконе уложу, и мы поговорим. Правда, извини, не за чашкой чая, а за варкой обеда. Тебе, правда, я чаю налью, если захочешь.

– Домашние хлопоты. Понимаю, – кивнула Машка. Моя подруга, как прекрасная хозяйка, мать двоих подростков и жена своего мужа, знает, что это такое – управляться с маленьким ребенком и с бытом одновременно. – А на улицу вы не ходите? На балконе спите?

– Если погода позволяет, то ходим, конечно, – вздохнула я. – Но зачем приучать ребенка спать только на ходу? Я с Сашкой в этом вопросе ужасно намучилась. Она спала, только когда коляска ехала. А Мишка прекрасно спит на балконе, давая мне возможность за это время переделать кучу дел.

Через полчаса, одев сына потеплее и уложив его в выставленную на балкон коляску, я усадила Машку за кухонный стол, поставила перед ней чашку с чаем и тарелку с печеньем курабье, которое подруга очень любит, а сама вернулась к процессу варки бульона, с которого так и не успела снять пену.

– И какое замысловатое дело тебе подсуропил Плевакин в этот раз?

Машка вздохнула.

– Квартиру, купленную у фальшивой наследницы. Ты представляешь, почти девять лет этой истории. Ответчица в 2015 году купила однокомнатную квартиру в центре Москвы за без малого семь миллионов рублей.

Я вздохнула, потому что прекрасно знала, сколько стоят такие квартиры сейчас. Даже вторичка в убитой хрущевке обходится в девятнадцать миллионов минимум.

– Сделку удостоверил нотариус, – продолжала свой рассказ Машка. – А через восемь с лишним лет, то есть сейчас, Департамент городского имущества подал иск о признании права собственности на эту однушку за муниципалитетом.

– На каком основании? Квартира что, была не приватизирована?

– Нет, квартира находилась в собственности у пожилой дамы, коренной москвички. Вот только она была старая дева, одинокая и бездетная. А квартиру продала мошенница, у которой не было никаких прав на это жилье. Она подделала свое свидетельство о рождении, выдала себя за дочь умершей женщины, а нотариус не проверила документ и в положенный законом срок без вопросов оформила этой мошеннице свидетельство о праве на наследство. Та, не став долго ждать, тут же продала эту квартиру. А ты же понимаешь, что, если умирает одинокий человек, то его собственность переходит государству? В данном случае Департаменту городского имущества. Вот он и пытается отсудить эту квартиру у покупательницы.

– Сложная тема, – пожала плечами я. – С моей точки зрения, ответчица является добросовестным приобретателем. Она купила квартиру, заключив договор купли-продажи, заверенный официальным лицом. Что с того, что продавец не имел никаких прав на сделку? Против мошенницы нужно возбуждать уголовное дело, а в рамках суда потребовать возмещения убытков в адрес ДГИ. Она же нанесла ущерб бюджету, вот пусть его и компенсирует. Причем в нынешних ценах, разумеется. Что тебя смущает?

– Меня смущает тот факт, что мы не знаем, была покупательница заодно с мошенницей или нет, – ответила Машка, отхлебнув чай. – Ой, горячо. Даже если и нет, то, с моей точки зрения, эта женщина сама виновата в том, что недостаточно хорошо проверила жилье перед покупкой. И поэтому считаться добросовестной приобретательницей не может.

– Спорно, – не согласилась я. – У подобного решения, если ты его вынесешь, есть все шансы не устоять в кассационной инстанции. А уж в Верховном суде, если до него дойдет, и подавно. Кроме того, Маш, есть же простая справедливость. Отнять квартиру, рекомендовать покупательнице обратиться в суд с собственным иском к продавцу в целях компенсации ущерба. Это будет длиться невесть сколько времени, потребует денег на адвоката, а закончится компенсацией в лучшем случае потраченных восемь лет назад денег и судебных издержек. Что эта бедолага сегодня купит на семь миллионов? Это у бюджета есть хотя бы минимальный шанс отсудить деньги с учетом коэффициента инфляции, а у простой гражданки его нет. Да и что с мошенницы взять? На ней наверняка не числится никакого имущества.

– И почему меня, как судью, должно это волновать? – повысила голос Машка.

– Ты спросила мое мнение, я тебе ответила. Департамент городского имущества имеет полное право обращаться с иском о возмещении понесенного материального ущерба к виновнице всего этого безобразия. Это будет по совести. А отнимать квартиру у несчастной, которой «повезло» напороться на негодяйку, ну это так себе справедливость.

– Вот всегда ты так, – Машка явно расстроилась. – Я думала, ты скажешь, что я здорово придумала, как пополнить казну квартирой. Ее можно было бы отдать нуждающимся или отправить в маневренный фонд. По закону это квартира государства.

– Да, – согласилась я. – Но государство в лице нотариуса ее прошляпило, а ДГИ в свое время не почесалось, чтобы проследить за своим потенциальным имуществом. А наказать за это ты хочешь ни в чем не повинную женщину, которая выложила за квартиру огромные деньги, а сейчас может ее потерять за здорово живешь. А если тебя расстраивает мое мнение, так ты его и не спрашивай. Принимай решение сама. Ты же федеральный судья.

– То есть, думаешь, в кассации не устоит? – на всякий случай уточнила Машка.

– Уверена.

– Ладно, подумаю еще, – сдалась Машка. – Налей мне, пожалуйста, еще чаю.

Дожидаться обеда подруга не стала, потому что дома ее ждали собственные семейные дела. Пообедали мы вдвоем с Сашкой. К счастью, дочкины закидоны, связанные со здоровым питанием, остались в прошлом, что теперь очень кстати. С Мишкой на руках готовить отдельно пророщенную пшеницу и соевые котлеты мне было бы затруднительно. То ли дело куриный супчик с фрикадельками и запеченная под сыром цветная капуста на второе. После обеда Сашка убежала к подружке, а я снова покормила веселого и улыбающегося Мишку, выждала положенное до следующего сна время, собралась и пошла с коляской на улицу, чтобы тоже подышать свежим воздухом.

Вечером должен был приехать Миронов, и надо признать, о его визите я думала с улыбкой и даже некоторым удовольствием. Нет, окончательно его простить я еще пока не готова, но то, что он занимает важное место в моей жизни, признавала. И не хотела снова это менять.

* * *

У Натки голова шла кругом. Пост председателя ТСЖ она занимала уже год и вроде бы за это время научилась справляться и с документами, и с отчетностью, и с собраниями жильцов, и с уборкой подъездов, и с управлением сантехниками, электриками и прочим мужским персоналом, изначально вгонявшим ее в ступор.

Натка всегда считала, что она «девочка-девочка», а тут принимаемые решения должны быть по-мужски быстрыми, да и сленг такой – брутальный, в общем. Немного поразмыслив и испробовав разные модели поведения, Наталья Сергеевна Кузнецова выбрала свою собственную, здраво решив остаться собой.

Она по-прежнему ходила на работу в коротких юбках, обтягивающих кофточках и на каблуках, используя свою яркую внешность, но руководила твердо и бескомпромиссно, умея в случае необходимости и мат применить, и томный взгляд из-под ресниц. Бояться ее не боялись, но уважали и даже по-своему любили. Все работающие в ТСЖ мужчины считали своим долгом защищать и оберегать Наталью Сергеевну, так что разборки с нерадивыми исполнителями устраивали зачастую сами, не втягивая в них начальницу.

С жильцами трех домов комплекса «РАЙ-ОН» у нее тоже установились чудесные отношения. После того беспредела, которое творило прежнее руководство?[2 - Читайте об этом в романе Татьяны Устиновой и Павла Астахова «Квартира в раю».], Натку были готовы носить на руках только за то, что она вместе со своим мужем-полицейским избавила жильцов от этой напасти и огромных поборов. Ну, и то, что в домах и на территории все время было чисто, стриглась трава летом, вывозился снег зимой, исправно работали все лифты и камеры видеонаблюдения, а в квартирах сохранились тепло и вода, сказывалось на позитивном настрое жителей комплекса. В общем, Наталью Кузнецову на работе любили.

Она так привыкла к своему спокойному существованию, когда ежедневные дела давно превратились в рутину, не требующую не только нервного напряжения, но даже и личного присутствия в офисе пять дней в неделю, что внезапно надвинувшиеся перемены этого спокойного графика наполняли ее душу ужасом.

Дело в том, что в ее ТСЖ начался ремонт. Сданные несколько лет назад дома требовали обновления краски на стенах подъездов и ремонта кое-где пооббившейся плитки. Деньги на это были, как и бригада ремонтников, которую удалось вовремя найти. Конечно, Натка бы предпочла делать ремонт не в начале весны, а летом, когда люди в отпусках или на дачах, да и общая картина за окном повышает настроение. Сейчас, в конце марта, талые грязные сугробы, голые ветви деревьев, мокрый снег, переходящий в дождь, вводили в легкую депрессию даже такое позитивное существо, как Наташка. А тут еще и ремонт в подъездах. Однако ремонтные бригады на весь летний период давно расписаны, и найти маляров-штукатуров и плиточников она могла только сейчас, с конца марта по начало мая. Среди мигрантов, разумеется.

Когда она только заикнулась подрядчику, взявшемуся за организацию ремонта, что хотела бы, чтобы на ее объекте работали местные, он поднял ее на смех.

– Вы что, Наталья Сергеевна, с луны свалились? – иронически уточнил он. – Если мы вам привезем бригаду из Вологды или, скажем, Пскова, так ваше ТСЖ по миру пойдет. Наши мужики жить в неотапливаемых вагончиках и питаться дошираком за копейки не будут. Да и нет там таких бригад. Работать руками и дышать краской никто не хочет. Проще курьером устроиться и пиццу развозить или продукты из магазина. У курьеров заработки от ста тысяч рублей в месяц. А труд гастарбайтеров фактически очень дешев. Это ж удобно. Выполнил объем работы – получил деньги. И никакой тебе социалки, медицины и ответственности.

В общем, вот уже неделю каждое утро на территорию ТСЖ заезжал автобус с бригадой, состоящей из трудовых мигрантов, приехавших в Россию из Таджикистана и Киргизии. Наверное, они чем-то отличались между собой, но для Натки все были на одно лицо, и это вносило в процесс управления рабочими некоторую путаницу.

Да, Наталья сама руководила ремонтом и принимала все работы, не очень доверяя подрядчику, все больше казавшемуся ей слишком ушлым и, как бы это помягче выразиться, чересчур предприимчивым. Поэтому она снова каждое утро приезжала в «РАЙ-ОН» и обходила все подъезды, определяя фронт работ, которые к вечеру самолично и принимала. Работающих в подъездах людей она никак не могла запомнить. Ей все время казалось, что каждое утро она видит совершенно разных людей, и собственная неспособность запоминать лица ее удручала.

– Кость, это совершенно невозможно, – рассказывала она за ужином вернувшемуся с работы мужу. – Как будто передо мной колония муравьев. Все одинаковые, снуют туда-сюда, быстро так, ловко, шустро.

– Наташ, а какая тебе разница? Если те задачи, которые ты утром нарезала, к вечеру выполнены, то имеет ли значение, кем именно.

– Ну, это же неправильно, – возмутилась Натка. – У каждого косяка есть автор, я должна знать, с кого мне спрашивать. Там же, помимо всего прочего, еще и материальные ценности. Краска, плитка, клей, смеси… Это все на деньги жильцов куплено, а потому я должна понимать, кому и что выдается.

– Ты все выдаешь подрядчику, и это его забота отвечать, чтобы материалы не растащили, – не согласился Таганцев. – Ты просто по своей привычке быть со всеми вежливой хочешь здороваться с каждым работником по имени, а такой возможности у тебя нет. Вот ты и злишься. А эти ремонтники – не твои сантехники и электрики, у которых ты знаешь не только их имена, но еще и жен с детьми.

Конечно, в чем-то Костя был прав, но Натка все равно чувствовала себя совершенно запутавшейся.

– Мы, когда эта бригада зашла на объект, собрали их паспорта и ксерокопии сделали, – проговорила она, вздохнув. – И вот вроде там и фотографии есть, и имена, а все равно мне это не помогает. Словно все эти документы на одно лицо.

Таганцев неожиданно засмеялся.

– Наташ, ты не поверишь, но вполне возможно, что так оно и есть.

– В смысле? – не поняла Натка.

– В прямом. Помнишь анекдот, старый такой, с бородой, еще из нашего советского детства. Оленеводам в тундре решили выдать паспорта. Но никак не могли собрать их для того, чтобы сфотографировать. Они то на пастбищах, то на охоте, то пьяные. В общем, сфотографировали одного и вклеили всем в документы. Спустя месяц приезжает один недовольный оленевод, спрашивает, почему ему чужой паспорт выдали. А участковый ему отвечает: «Имя твое?» – «Мое». – «Фамилия твоя?» – «Моя». – «Дата рождения твоя?» – «Моя». – «Лицо твое?» – «Похоже, мое, начальник». – «Тогда что не так?» – «Рубашка не моя, однако».

Натка смеяться не стала, потому что ей было не смешно.

– Не горюй, Натуся, – мягко успокаивал Костя. – Составь их список по именам и разбей на столбцы в таблице, кто у тебя на каком объекте работает. В конце концов, человек важнее бумаги.

Так Натка и сделала, хотя проблемы с запоминанием лиц это не решило. Работали мигранты хорошо. Перекуры устраивали строго по часам, пьяными не являлись, без дела не сидели, к жильцам не приставали. И все-таки ощущение, что это все неправильно, не проходило.

– Лена, это какая-то кривая реальность, – рассказывала она по телефону сестре во время ежевечернего разговора.

Обычно их беседа крутилась вокруг Мишки, ну, и, конечно, Наткиных детей Сеньки и Настеньки, а также вокруг душевного состояния Сашки, недавно расставшейся со своим молодым человеком Фомой Гороховым. Именно эти семейные темы волновали обеих сестер больше всего, но в последнее время Натка не могла удержаться, чтобы не обсудить с разумной и спокойной Леной свое нервное напряжение в связи с работой.

– Что именно? – уточнила Лена.