Приключения северянина. Сборник рассказов

– Ставь колено.

Окружающие жеребцы заржали, довольные тем, что подкололи умника.

Потапенко набрал толпу, и мы все перетащили эти щиты за кузню, чтобы они не лежали на дороге.

– Скоро выпадет снежок, ты про них забудешь, и кто-нибудь обязательно переедет эти щиты. Скорей всего, это будет к седьмому ноября как подарок к годовщине Октября.

Снежок выпал гораздо раньше и к шестому лежал плотным покрывалом, скрывая не только щиты, но и старые движки и колеса, стоящие торчмя. Шестого, как обычно, началась предпраздничная уборка. Потапенская «семьдесятипятка» утаскивала ненужный хлам на свалку за поселком, которую в народе называли 9-м складом, потому что среди ненужного можно было найти очень много полезного, чего не было даже на закрытых складах.

– Подгони трактор к заправке, – распорядился Остап Петрович, показывая на тарахтящего у кузни «таракана».

– Никогда не сяду на чужой трактор, потому что обязательно что-нибудь сломается, а я буду виноват.

– А-а! – психанул Петрович. – Пошел ты…

Сам запрыгнул в кабину и дал с места пятую и полный газ. Пройдя с шумом и треском расстояние между кузней и бочкой, вылез и уставился немигающим взглядом на торчащие из-под снега остатки от щитов. Переварив, что же случилось, он заголосил не хуже деревенской бабы:

– Это ты, это ты меня направил сюда. Ты специально ждал, когда я забуду, и поэтому не сел в трактор! Что ты ржешь, падла! Я вспомнил, ты еще тогда говорил, что к седьмому ноября я раздавлю эти бл… щиты. Ты это предвидел, и меня специально не предупредил! Это ты виноват! Кончай ржать, гад!

– При чем милиция, что куры дохнут? Кто раздавил – ты или я? Я тоже забыл про эти щиты, а предсказать было нетрудно: если положить вещь не на место, она обязательно себя покажет.

– Но ты даже день знал!

– Совпадение.

– Слишком много совпадений! Ты за это ответишь! – Перед любым судом.

Заколдованная культбаза

В первых числах ноября три грохочущие машины встали на старт у конторы. Два «газона» 47-х и 71-й, арендованный у московской экспедиции. Пастухи и набранные рабочие из местных с мамушками стали грузить кимитаны, рюкзаки, связки юколы, нарты и собак. Почти все в том еще состоянии. Александра Айнавье несли двое специалистов – один за руки, другой за ноги. Он брыкался, но после загрузки выбраться уже не смог – не хватило сил. Через пять минут это стало невозможно даже трезвому, если бы он таковым был. На каждом пятачке что-то живое: или человек, или собака – все впритирку, утрамбовано барахлом и юколой.

Наконец-то в путь.

Будь проклят день и час, когда изобрели водку! Пусть будут прокляты те, кто завез эту гадость на Север! Пусть будут прокляты те, кто пьет ее! В этой орущей, блюющей, дерущейся, потерявшей человеческий облик ораве можно сойти с ума. Кто-то пытается выяснять отношения, кто-то упал и остался в снегу, кому-то хочется показать удаль, и он лезет на крышу, рискуя быть намотанным на гусеницу. Каждое движение надо соразмерять с непредсказуемым поступком сзади, вне поля зрения. Сутки, пока не выйдет хмель и не кончатся все запасы, будет продолжаться содом, затем люди снова станут людьми.

До культбазы Алексея двадцать три километра. Понемногу масса утрясается и ход нормализуется. Потеряли только Никиту Татро, но он умудрился обогнать по насту вездеход и неожиданно появился впереди. Впервые невозмутимый Вельгоша вышел из себя и сорвался на крик. Есть от чего. Не будь наста, Татро остался бы на морозе между культбазой и поселком. Его бы хватились по приезде, и то не сразу. Это верная смерть: в вездеходе он снял кухлянку.

Обжегшись на молоке, дуют водку. Когда к ночи машины уперлись впритирку к южной стене культбазы, Илья Иванович первым делом пересчитал всех и только после этого успокоился. Культбаза, пустовавшая в течение года, ожила. Пройти, не наступив на кого-то, довольно трудно. Кроватей хватило только на пятерых.

Остальные же прочие «узбеки человек на человеке» – в общем, кто где.

С утра установка кораля.

– Илья Иванович, я пойду прогуляюсь.

В рюкзак баночку рагу на всякий случай и две пачки патронов.

Компас и спички всегда в клапане рюкзака.

– Смотри, в поселок не упори!

Юре обязательно надо подкусить.

На улице Рома Ольха обкатывает ездового оленя. На шее животного ошейник типа строгого собачьего, шипами внутрь. От ошейника идет веревка к балде типа палицы, которая в руках у учетчика. Рома резко бьет балдой, как кнутом, ошейник захлестывается, шипы впиваются в шею оленя. Человек поднимает балду, ошейник расслабляется, затем снова при рывке захлестывается. Интервал – секунд пять-десять. На животное больно смотреть, глаза говорят о невыносимой боли, рот открыт, изо рта слюна. А у укротителя на лице явное удовольствие. Зрелище не для любителей четвероногих.

Ветер северный, пасмурно, изредка снежные заряды. Скучновато ходить по такой погоде. Куропатка близко не подпускает, но можно напороться на лису или росомаху. Во всяком случае, веселее, чем мешать кому-то на переполненной культбазе. Прямо от подошвы сопки идет куюл, по нему и надо держать путь. Снег по щиколотку, идти легко, следы печатаются, видно издалека. Ориентиры и не нужны: пока не начнется пурга, десять раз можно выйти обратно.

И табун слышно, кружит недалеко, напрямую нет и километра.

Заячьих следов мало, троп нет, только редкие одинокие стежки. Весь заяц в пойме. В предгорье редкий кустарник, да и тот скоро заметет. Куропачий табунок штук в тридцать повел по бугоркам и озерцам. Метрах в семидесяти взмывает какая-то одна нервная и всех за собой уводит. Шансы есть – если ее вовремя увидеть, то можно и положить. В молоке она растворяется, возникает из белизны и сразу вне выстрела. Тут глаза острые нужны.

Вроде юг потянул. Уже и есть хочется, да и ветер на пургу, пора домой. Что-то табун не слышно? Естественно – север звук наносил, а юг уносит. Крепчает быстро. Накрутил следы – будь здоров, придется распутывать. Уже и не срежешь. Даже выйдя на цепочку следов, не поймешь направление. А вот и снежный заряд очередной. Пелена снега закрыла не только гряду гор, служащую основным ориентиром, но и ближнюю сопку метрах в ста. Как он пройдет, надо будет взять направление по компасу. Пройдет, держи карман шире! Крепкий ветер переходит в свист и вой, пелена снега – в снежное месиво. Старые следы, где они? А свежие? Виден четвертый след, пятый уже растворился в молоке. Раз, два, три, четыре, пять… десять. Большой привет! На счет десять ни спереди, ни сзади следов нет. Взял ориентиры: шум табуна, дальние сопки и собственный след. В этом грохоте пушечный выстрел будет хлопком, след исчезает через десять секунд. А дальние сопки? Вроде куст был метрах в десяти? Ветер южный, но на него надежа, как на ежа. Меж сопок и озер такую круговерть устроит – будешь ходить на пятачке в сто метров и все время ветер в спину. Пора и компас достать. Будем надеяться, что магнитных аномалий нет, а человеческие на стрелку не влияют. Так, надо держать на северо-восток. Километра через четыре, если не упрусь в сопку, буду ночевать. Время четыре часа. Рукавицы остались на культбазе. Так быстрей выстрелишь и компас часто смотреть удобнее. Руки в рукава. Поближе к глазам и щелочку только для компаса меж ладоней. Пока ветер и стрелка совпадают, значит, не очень крутит. Ох и толкает, только ноги переставляй. Хоть бы не началась мокрая пурга, такая еще терпима. Сухой снег отскакивает от меховой куртки, крытой брезентом. Брюки на сапоги – в ноги тоже не попадет. Идти потихоньку, стараться не падать, не вспотеть, не провалиться. Скорость не нужна, иди как идется, спешить уже некуда. Вопрос уже не в том, выйдешь или нет на культбазу вообще. Задача только одна: остаться в живых. Каждый шаг – внимание. Можно провалиться на озере, на куюле. Можно сломать ногу или руку в кедрачах. Можно потянуть мышцы или связки. Каждый шаг без спешки и паники. В такой свистопляске с неделю выдержишь без еды вообще. Есть еще ружье и двадцать патронов. И заяц, и куропатка вполне реальны, на худой конец пойдут и кедровки. Есть еще волк, шатун и рысь. Ну да бог не выдаст – свинья не съест. Когда сил не станет, надо задымить костер. Пурга сильная – больше трех дней не продержится. Дым увидят – вывезут. Главное – не намокнуть, иначе смерть от переохлаждения.

А есть хочется, аж переночевать негде! Кстати, вот гостиница медведю на зависть. Маленький обрывчик, а на кромке куст кедрача такие коряжины наплел – целая медвежья семья спрячется. Внутри тишина, сухо, тихо парят легкие снежинки, а вверху свист, вой, рев. Когда еще такая хижина попадется? По идее надо бы нарубить зеленых веток, сделать мягкую подстилку, жечь костер потихоньку и ждать конца пурги. Но Вельгоша сейчас подхватится, выгонит всех в этот кошмар, и вроде неудобно ловить кайф, когда из-за тебя люди мучаются. Надо идти ближе к культбазе, больше шансов встретиться с поисковиками. Не растерялись бы сами. Пастухи не потеряются, знают каждый куст, не то что горочку или озерцо. Не зря Гиргольтагин подкусил, знал, что места лихие. Еще бы словарик с собой взять, самое время чукотский поучить. Попадется ли еще такое место? Уходить не хочется. Был бы другой главным, сидел бы спокойно. Но Вельгоша же переживать будет, и так в сорок седой наполовину, все принимает близко к сердцу. Человек для него на первом месте, за все отвечает, за всех думает. Интересно, почему он в партию не вступает? Самое время политикой заняться.

Так и тянет влезть туда, в логово. Хватит переживать, это тоже потеря энергии, она еще нужна. Все равно этот куст уже исчез и найти его, что культбазу. Последнюю даже легче. Да, хорошо бы открыть дверь, зайти в тепло и приговорить мисочку с ребрышками. А больше ничего не хочешь? Пурга – не директор, с ней не поконфликтуешь. И поклонишься, и убежишь, и спрячешься – все не стыдно.

Идти все тяжелее, снег насыпает быстро. Уже темно, хорошо, что стрелка компаса светится. Сколько времени, интересно? Надо вытаскивать спички из внутреннего кармана, тепла много уйдет.

Склон начался – неужели сопка? Если она, то слева на ее подошве культбаза. Вверх шажочки еще короче. Нащупать ногой опору, толчок всеми мышцами, и снова нога ищет опору. Склон должен быть все круче, а идти все легче, даже спуск начался. Это не сопка – сопочка, каких в этих местах сотни. На сегодня хватит лазить, пора и о ночевке подумать. Вот кустик, пойдет. Конечно, не то, что тот гигант с корнями-змеями на обрыве. Если присесть, то не очень дует и не крутит, пламя костра будет держать в одну сторону и дымом не задушит. Костер еще развести надо.

Веточки на кедрачах у основания сухие и тонкие, они и подойдут на розжиг. Разгрести снег, тоненькие веточки кучкой на лишайник; лбом упереться в рюкзак и куртку расстегнуть, чтобы создать мертвое для ветра пространство под собой. Положение на четырех, как сказал бы Борис Сергеевич, рачком-с. Спичек штук пять-шесть – в правую руку, коробок – в левую. По одной пламя не потянет, сразу потухнет. Где-то подсасывает: пламя колышется на пределе. Вот палочки взялись, начали потрескивать, покрываясь пепельным налетом. Теперь подложить сверху еще веточки толщиной в палец. Пора на бок ложиться, иначе свитер загорится, а это вроде ни к чему.

А теперь можно все класть. Гуляй, Маша! Пламя вытягивается, жадно пожирая зеленые иголочки. Тепло чувствуется. Темнота отступает, но за пределами костра сгущается еще больше.

Хорошо, что нож тяжелый – любые ветки срубит не больше чем за пять минут. Их длина роли не играет, костер поделит все на любое количество до нуля, так что лишней рубки можно избежать. Хватит махать – и на подстилку, и на постель, и на костер веток с избытком. Ночью только подкладывай, вставать ох как не захочется.

Ружье – только руку протянуть и сдвинуть вперед предохранитель. Вряд ли оно понадобится, но движение к прикладу надо прочувствовать. Расслабиться и закрыть глаза. Главное – костер не прозевать, разжигать – трагедия.

Семь утра. Число девятнадцатое, месяц ноябрь. В этот день обязательно что-то происходит, с любым знаком, но происходит.

Баночка лосося – не такой уж плохой завтрак. Не мог пару положить и сухарей хотя бы. Уходил-то на два часа… Кабы знал, где упасть, соломки бы подостлал. Хорошо, хоть баночка есть, можно воды вскипятить с брусничником – несколько кустиков попалось.

Запах брусничника, мха и дыма. Рюкзачок полегчал на четверть килограмма, а ружье вроде бы потяжелело. От мороза, что ли? Восемь часов, можно и в путь.

Метет уже не сплошь. Соседние сопки проглядываются, и следы остаются надолго. Надо подняться на вершинку и оглядеться.

Ну вот, можно сказать, что повезло, – путешествие кончилось. Стало быть, сегодняшнее девятнадцатое счастливое. В километре фары «газона» 47-го, это Потапенко. Через полчаса Мария протянет миску с горячей похлебкой, а Остап Петрович с Юрой будут подкусывать:

– Ну как погулял, охотничек? Ничего не отморозил?

Ради первого можно потерпеть и второе. Да, но эта сопка двухвершинная, вездеход пройдет под той, дальней, вершинкой и, конечно же, не заметит в этом молоке человеческую фигуру. Стрелять бесполезно. Вездеход ревет, выстрел в кузове, в кабине – это слабый хлопок. Костер затушен, на разведение уйдет как минимум час. Минут через пять он пройдет, можно добежать, тут метров триста – ерунда! Ерунда по гаревой дорожке, а по рыхлому снегу выше колена с кедрачом под ним – не совсем. Через пятьдесят метров весь мокрый, а еще через пятьдесят – падение и резкая боль в колене. Нога попала в хитросплетение под снегом и стала на излом. А вездеход рычит где-то за вершиной и уже уходит. Можно не спешить – поезд ушел. Нога цела, ни вывиха, ни перелома. Тянущая боль в левом колене, небольшой ушиб. Вот весь мокрый – это похуже, есть шансы простыть. Похромаем дальше; выйдя на след, направим стопы по нему. Еще полчаса хода до следа. Вездеход, конечно, упорол. Поисковики! Глаза вытаращили и давят на газ. Нет чтобы вылезти на вершину, заглушить керосинку и прислушаться. В десяти метрах ничего не видно, что ж носиться?

Вот он, след. Ну и что? Теперь можно и подумать. В след две ноги не входят, надо балансировать. Проще по целику. Если идти за ним, неизвестно, куда упорет. По ходу, то бишь откуда вышел, один господь знает, когда вышли с культбазы и сколько с утра накатали, гребешков от траков уже нет. И что же делать?

Культбаза недалеко, в пределе километра-двух. Компасу можно верить, круговерти не было, прямая на северо-восток выдерживалась. Хоть бы немного прояснилось. Идти тяжело, нога болит. Самое время зажигать сигнальный костер, рано или поздно его заметят. Погаси костер на десять минут позже, был бы уже на культбазе. Или «газон» прошел бы на десять минут раньше.

А-а, девятнадцатое есть девятнадцатое, от судьбы не уйдешь. Ладно, вперед на штурм вершины, с которой только что слез.