Фосс

В некоторых вещах он явно ничего не смыслил.

– Английский пакетбот. И погоду.

– И овощи. И овец.

По мере того как они спускались, опасения девушек подвернуть ногу порой покрывали трещинами эмалевую уверенность их голосов. При подобных обстоятельствах они не отказались бы от надежной мужской руки. А у мистера Фосса были крепкие запястья. Он ринулся на помощь с готовностью, проистекавшей не столько из галантности, сколько из желания хоть чем-то себя занять.

Наконец они прибыли к месту. Джентльмены сверлили их взглядами, потому что еще не решили, какие укрепления следует воздвигнуть.

Лишь мистер Боннер смел все новоявленные баррикады, хлопнул своего протеже по плечу и надтреснутым голосом вскричал:

– Добро пожаловать, Фосс! Если я не предложил вам предпринять шагов, которые вы и так предприняли, то лишь потому, что у меня создалось впечатление, будто вам подобные мероприятия не по нутру. Хотя сам я придерживаюсь мнения, что каждому человеку есть чем удивить своих собратьев, и вопрос лишь в том, чтобы эту его особенность обнаружить. В общем, присоединяйтесь!

Подобным образом мистер Боннер отгородился извинениями от любого, кто мог бы их пожелать.

Некоторые из молодых людей, с крепкой юной кожей и отсутствующим взглядами, подскочили и обменялись с иностранцем твердыми рукопожатиями. Двое же самых пожилых и важных джентльменов, мистер Прингл и неизвестный Лоре мистер Питт, чьи животы были слишком велики, а суставы гораздо менее подвижны, чем у молодых людей, вежливо покашляли и поерзали на камнях. Далее последовал рассказ о том, как появился Фосс. Он много улыбался, пытаясь выглядеть дружелюбным, однако вместо этого казался голодным.

– Его нам сам Бог послал, – заметила Лора, слыша в своем голосе неестественные нотки, вызванные неловкостью ситуации, – для защиты от беглых каторжников.

Молодые люди расхохотались. Тем из них, кто знал Лору Тревельян, не было до нее дела, ведь она имела склонность к чтению книг.

Мистер Прингл и мистер Питт отреагировали не так поспешно и более скептично, поскольку вели поразительно пустопорожнюю беседу, прерванную столь бесцеремонно.

Мистер Боннер стоял с красным лицом. Гордость за немца не могла превзойти в нем стыд. Так мужчины переживают из-за какого-нибудь тайного дара, коим обладают и не рискуют заявить об этом в открытую, в связи с чем тонкими намеками пытаются публично осудить то, что им дорого.

– Фосс, знаете ли, возглавит экспедицию, которую мы устраиваем. За ней стоит Сандерсон, Бойл из Джилдры и еще пара человек. Среди участников – молодой Ангус из Далвертона, – добавил он для той части компании, которая была того же возраста и склада характера, что и отважный помещик.

Молодые люди, все как один в праздничных костюмах превосходного качества, улыбались недоверчиво. Они сложили руки на груди, швы и мышцы затрещали.

– Это великое событие, – проговорил багровый мистер Боннер, – и оно вполне может оказаться событием историческим! Если только они принесут свои кости назад. Так ведь, Фосс?

Все засмеялись, и мистер Боннер почувствовал с облегчением, что принес свою жертву почти незаметным движением ножа.

При необходимости Фосс умел не обращать на такие вещи внимания. Но раны саднят, особенно на соленом воздухе. Он улыбался и щурил глаза в огромном театре света и воды. Некоторые его жалели. Некоторые презирали, видя в нем лишь нелепого иностранца. Никто, понял он, содрогаясь от гнева, не осознает его силы. Посредственности, скоты – они даже не подозревают о мощи камня или огня, пока не наступит последний миг, и эти изначальные элементы не обратят их в ничто! Вот самое блеклое и самое ясное из всех слов, которое как нельзя лучше отражает завершенность…

Мистер Прингл прочистил горло. Поскольку материальное положение давало ему право на предупредительное внимание присутствующих, говорил он медленно и долго.

– Впрочем, думается мне, исходя из собранных свидетельств – коих не так уж и много, прошу заметить, – сделанных во время кратковременных вылазок по окраинам, так сказать, создается впечатление, будто эта страна чрезвычайно враждебна по отношению к любым попыткам планового освоения. Доказано, что пустыни не поддаются изменениям и развиваются в соответствии со своими собственными закономерностями. Как я уже отметил, нам мало что известно. Вполне возможно, в центре континента скрывается истинный рай. Кто знает? Лично я считаю, мистер Фосс, что вы обнаружите там лишь аборигенов, толику мух и нечто вроде дна моря. Таково мое скромное мнение.

Живот мистера Прингла, который был не столь уж скромен, заурчал.

– Вам доводилось бывать на дне моря, мистер Прингл? – спросил немец.

– Что? – удивился мистер Прингл. – Нет.

Однако во взгляде его появилась непривычная глубина.

– Лично мне – не доводилось, – проговорил Фосс. – Кроме как во снах, разумеется. Поэтому я заворожен лежащими предо мной перспективами. Даже если будущее бескрайних песков лежит исключительно в дебрях метафизики.

Немец подбросил камешек, сменивший цвет в его ладони с бледно-лавандового на пурпурный, и поймал его прежде, чем тот достиг солнца.

Публика в виде солидных молодых людей лишь посмеялась над этой немецкой блажью, и их сложенные на груди руки еще сильнее натянули материю на спинах.

Бедняга мистер Боннер отчаянно стыдился. Он с радостью запихнул бы этого типа куда подальше и в будущем намеревался свести роскошь их общения к приватным беседам, хотя в данном случае был ни в коей мере не виноват.

Он подумал о жене. И неодобрительно покосился на племянницу.

Лора Тревельян водила кончиком туфельки по длинному ребристому следу какого-то морского червя, будто это было важно. В тот замечательный день чрезвычайно важным казалось все: и пытливые рты анемонов, окруженные щупальцами, и перекрученные корни плавника на мелководье, и сиреневая пена, лижущая песок, и солнце – солнце, бьющее прямо в голову. Разумеется, Лоре было слишком жарко в теплом платье, которое она надела на случай более холодной погоды, в результате чего все слова превращались в круглые тяжелые гирьки. Когда разговаривал немец, она не поднимала головы, зато слышала, как падают его слова, и любовалась их формой. Покинув плоскость рациональности, которой Лора намеревалась придерживаться, ее мысли и сами приняли причудливые и даже дикие формы. Ну и пускай. Прелестное чувство. Ей хотелось сидеть на камне и слушать слова, только не любые, а особенные, таинственные, поэтичные слова, чей смысл понимает лишь она, благодаря способности, обретенной во сне. И сама она бесплотна. Воздух соединяется с воздухом, испытывая удовольствие ничуть не меньшее, чем тела из плоти и крови.

Она чуть улыбнулась этому решению моря и солнечных бликов. Лицо девушки раскраснелось. Подол платья стал неровным, набухнув черными фестонами там, где на него попала вода.

– Послушай, Лора, – сказал Вилли Прингл, подходя, – на этом пикнике мы еще не состязались в беге, а какой без этого пикник! Что скажешь?

Вилли Прингл был юношей или даже молодым человеком (судя по его учтивости), довольно непринужденным или же он пока не ожесточился. Влажные, добродушно изогнутые губы, невинный взгляд. Он лишь недавно поступил младшим клерком в компанию своего отца и дядьев, поверенных, и потому еще испытывал чувство собственной значимости.

– Ты действительно считаешь, что состязаться обязательно? – спросила Лора.

Ранее она тоже увлекалась забегами, но теперь видела некую неспешную необходимость в том, чтобы водить носком туфельки по следу морского червя.

– Э-э, нет. Только разве на пикниках не принято состязаться в беге? – воскликнул Вилли, который желал заниматься именно тем, что делают все люди.

– Глупыш Вилли! – ласково засмеялась разомлевшая Лора.

Вилли тоже рассмеялся.

Ему хотелось обмениваться с Лорой затейливыми шутками, разделять ее непростые увлечения. Однажды он нарисовал ее портрет – не потому, что был влюблен, об этом юноша не думал, просто потому, что образ девушки заполонил его мысли безмерной силой и задумчивой грустью. Рисунок вышел неудачный – он не смог ничего передать, и Вилли быстро порвал его в клочья.

– Нет! – громко прозвучал его собственный голос, возвращая к пикнику. – Вовсе не обязательно. Просто все этого ждут – все эти дети. Давай что-нибудь сделаем!

Лора предпочла остаться в стороне.

Миссис Боннер жалела, что Вилли Прингл не родился несколькими годами ранее – возможно, это многое бы упростило, ведь совместное времяпрепровождение способствует сближению, а Вилли был старшим сыном и обладал хорошими перспективами, пусть и не отличался физической привлекательностью. Однако миссис Прингл вовсе не разделяла иллюзий миссис Боннер. Будучи более чем богатой, она, разумеется, стремилась подыскать своему сыну невесту с деньгами. Кроме того, она придерживалась личного мнения – надо сказать, очень личного, что Лора Тревельян – девица ушлая.

Какой-то молодой человек, костлявый и с бугристой кожей, принялся вещать о проблемах гельминтоза в стаде его мериносовых овец в Кэмдене. Старшие джентльмены следили за рассказом с явным облегчением на лицах. Все были рады отвлечься от тягостных откровений одержимого немца, который продолжал стоять в их кругу, удрученно грызя ногти.

«Еще немного, и я вытолкал бы его отсюда взашей», – сказал себе мистер Боннер, в конечном итоге встав на сторону овец.

– Мы обязаны сделать хоть что-нибудь! – настаивал Вилли Прингл. – Если не бег, то что? Ну же, Лора, помогай! Придумай игру или занятие. Пусть дети соберут плавника, сложим его в кучу и устроим костер.

– Тебе и правда так неймется? – спросила Лора Тревельян.

Она попала в точку, хотя сам он этого пока не осознавал.

– Они же бесцельно тратят время!

Юноша попытался добавить что-нибудь или рассмеяться, но умолк.

Еще в раннем детстве у Вилли Прингла появилось подозрение: от него зависит многое, хотя он так и не выяснил, что именно. До сих пор его усилия ограничивались отчаянными попытками подражать поведению старших и выявлять в нем отличительные черты своего класса – таким образом он надеялся познать самого себя. Однако истины ему не открывались. Поэтому он смотрел на щемящую красоту и простоту обычного стола или кухонного стула и понимал, что в некоем самом важном смысле сущность этих предметов будет по-прежнему от него ускользать, если только он не найдет выхода из тюрьмы собственного разума. Иногда он бился как эпилептик духа, пытаясь вырваться на волю. В результате ладони у него становились влажными, руки и ноги – ватными, усугубляя тем самым его природную нескладность. Над ним много смеялись. Люди пока не поняли, что он из себя представляет: то ли чудовище, то ли лунатик, то ли еще кто. Позже, выяснив это, они бы, вероятно, его отвергли.