100 дней Фолклендов. Тэтчер против Аргентины

Я прекрасно понимал, что, воспользовавшись нашим замешательством, достаточно организованный противник может и должен как можно скорее нанести повторный удар. Мы полагали, что находимся на предельной дальности возможных атак «Этандаров». Поэтому я отдал приказ ударной группе спокойно следовать на восток. В тоже время мы продолжали бороться за живучесть охваченного пламенем «Шеффилда» и жизнь его экипажа.

Пожар на корабле, кажется, выходил из-под контроля. Люди капитана 1 ранга Солта просили переносные помпы, которые мы им отправили вертолетами. Персонал поста обслуживания компьютеров оставался на своих местах до последнего, чтобы обеспечить работу систем обороны корабля. Все они погибли. Главный старшина Бригс несколько раз возвращался в помещение носовой аварийной партии, чтобы вытащить оттуда оборудование, и погиб от угарного газа.

Вертолеты «Си Кинг» доставили на палубу «Шеффилда» газотурбинные водяные насосы вместе со специальными противопожарными средствами и дыхательными аппаратами. «Ярмут» поливал «Шеффилд» с правого борта, а «Эрроу» – с левого из всех доступных пожарных стволов. Передавались пожарные рукава. Это была ужасная битва, и ее мы проигрывали. Пламя неумолимо подбиралось к ракетному погребу «Си Дарт».

В какой-то момент гидроакустикам «Ярмута» показалось, что они слышат шум торпеды. Прекратив спасательные работы, «Ярмут» начал поиск подводной лодки. Это повторялось снова и снова, девять раз. Девять торпед! Впоследствии мы поняли, что это были за «торпеды». Это были шумы маленькой надувной спасательной лодки, жужжащей вокруг «Шеффилда» и помогающей бороться с огнем. Командир корабля капитан 2 ранга Тони Моргон не мог в это поверить, возможно, не верит и по сей день!

После полудня командир Солт, принимая во внимание все возрастающую опасность взрыва, отдал приказ оставить корабль. Команда была снята вертолетами и доставлена на фрегаты.

Сэм Солт прибыл на борт «Гермеса» сразу после этого. Я увидел слезы на его глазах, но, несмотря на это, мужество не покидало его. Мы старались вести разговор в обычном соответствующим обстановке тоне, чтобы не выпустить из-под контроля ситуацию, но, боюсь, из-за волнения я менее всего сочувствовал ему. Годы спустя Сэм поведал мне, что я ему тогда прямо сказал: «Я подозреваю, что кто-то был чертовски беспечен». Точно помню, что в разговоре с Солтом я понимал, что он и я не имели права терять самообладание.

Крик «адмирал, вы должны что-нибудь предпринять», девять ложных торпед, потрясение Сэма Солта, равно как и мое, – все это были травмы сражения. Они по-разному отражались на каждом из нас, но для всех этот день был общей болью. Паника, беспокойство и стресс – все это очень заразительно. Но потеря эсминца не должна была затуманить наш разум.

При ликвидации кризисной ситуации ключевым элементом является управление. В этой ситуации лично для меня было важно продолжать управление ударной группой и, в частности, ситуацией с «Шеффилдом». Необходимо было спасти людей, избежать ненужного риска. Но в первую очередь важен был самоконтроль, подавление паники во всех ее формах, любыми средствами. Я принял как факт, что «Шеффилд» более не числится в боевом составе моей группы. Его экипаж не мог быть пожарной командой на борту корабля, который в любой момент может взлететь на воздух от взрыва ракетного погреба. В то же время оставить корабль как трофей для врага я не мог, а попытка отбуксировать его грозила в любой момент закончиться взрывом и повреждением другого корабля.

В некотором смысле аргентинцы сами решили проблему «Шеффилда». Мы получили информацию о том, что их подводная лодка, возможно, направляется в район атаки «Шеффилда» для уничтожения кораблей, оказывающих ему помощь. Такой поворот событии был мне на руку. Я организовал своего рода «теплый прием» для аргентинцев, если они вдруг пожелают прийти. «Шеффилд» внезапно перестал быть нашей проблемой. Его новая роль состояла в том, чтобы стать необычным, сделанным из горящего металла, «козлом на привязи», только на плаву. Не пропадать же ему зря.

Однако на этом наши неприятности не закончились. Через час после удара по «Шеффилду» три «Си Харриера» поднялись с «Гермеса» для атаки аэродрома Гус Грин в надежде застигнуть там несколько самолетов. Возвратилось только два, третий был сбит огнем средств ПВО, когда летел над самой водой. Он упал, объятый пламенем, в воду у самого берега и пропахал пляж и поросшие травой дюны у взлетно-посадочной полосы. Оставшиеся в живых пилоты были уверены в том, что пилот морской авиации лейтенант Ник Тейлор был убит снарядом, поскольку он не катапультировался. На кораблях ударной группы скорбили о его гибели и, должен признаться, к исходу дня я был очень подавлен.

Я решил, что не должен больше рисковать нашими драгоценными «Харриерами», посылая их для бомбардировки хорошо защищенных аргентинских позиций кассетными бомбами с малых высот. Просто я не мог позволить себе терять самолеты ПВО (их количество и так было ограничено, а во всей стране их насчитывалось только тридцать четыре) при выполнении задач, которые они решают не очень эффективно. Лучше подождать прибытия «Хар-риеров GR 3» Королевских ВВС, от которых пользы для ПВО мало, но которые предназначены для атак наземных целей. И если «Си Харриерам» все же придется бомбить, то только отдельные, очень важные, цели или действовать с больших высот. Это не очень точно, зато намного безопаснее.

* * *

Тем временем «Шеффилд» продолжал гореть. Пламя медленно пожирало корабль, палуба раскалилась, краска на надстройке выгорела или вздулась пузырями, но огонь пока еще не дошел до ракетного погреба. Сэм Солт хотел возвратиться на корабль и оценить возможности возобновления спасательных работ. Решение было отложено до следующего дня: я не хотел рисковать людьми и вертолетом. Кроме того, несчастный «Шеффилд» даже в случае ликвидации пожара был настолько сильно поврежден, что уже не имел не только никакой военной ценности, но и не годился даже как металлолом.

Тогда у меня было много поводов для расстройства, слишком много забот, чтобы позволить себе роскошь поддаться потрясению, сантиментам и любым другим эмоциям и чувствам о корабле, который когда-то был моим «домом». Теперь он для меня стал только статистикой. Я, конечно, понимал, что его потеря будет иметь далеко идущие последствия для тех, кого это касается непосредственно, а также повлияет на тактику борьбы с воздушным противником в будущем.

Повреждения «Шеффилда»

В глубине души я считал, что такого не должно было случиться, и, возможно, резко высказал Сэму Солту свое мнение. Мы встали перед необходимостью повысить боеготовность для того, чтобы выжить. Гибель «Шеффилда» была жестоким уроком, из которого мы должны сделать правильные выводы. Внезапная смерть в этих холодных, неуютных, продуваемых ветрами южных морях по меньшей мере непривлекательна, как бы ни диктовал это долг, особенно если учесть многие годы подготовки, которую мы прошли для того, чтобы избежать такой неприятной «возможности».

Поэтому я спокойно работал в своей стальной небольшой каюте в надстройке «Гермеса», которую называют «островом». Окруженный первоклассными офицерами штаба, я все*таки чувствовал себя одиноким. Я составил список уроков, которые мы должны извлечь из атак «Экзосет». Это будет основой первичного оперативного анализа сегодняшних событий. Что произошло на самом деле? Откуда прилетели «Этандары»? Как они сюда долетели? Можем ли мы среагировать на них быстрее? Почему «Шеффилд» не поставил ложные отвлекающие цели? Сможем ли мы перехватить самолеты после атаки? Правилен ли наш боевой порядок? Являются ли наши мероприятия достаточно продуманными? Много вопросов, но пока не слишком много ответов на них. А эти ответы нужно срочно найти.

Вечером, когда «Шеффилд» все еще горел, мы возобновили нашу повседневную деятельность. Высадка разведгрупп прошла по плану, спецназ высаживается на острова по расписанию, все вертолеты возвращаются вовремя. Жизнь ударной группы входит в нормальное русло. Резко возросла бдительность в отношении новых атак ракет «Экзосет». Я смог начать планирование наших дальнейших действий не в последнюю очередь потому, что был удовлетворен тем, что ударная группа снова сбалансирована и ситуация с «Шеффилдом» под контролем.

Так закончился этот трагический день войны. Что в это время происходило в Лондоне, лучше знают другие. Мы обычно узнаем об этом от наших семей. Что касается моей семьи, то в этот день она была в Кавалерийском клубе. Мою сестру и жену Шарлотту пригласил на обед мой шурин, должно быть, по какому-то радостному поводу. Новости из района боевых действий были хорошие, и это давало повод полагать, что вскоре я буду дома. Но среди обеда жена заметила официанта, который тихо переходил от одного стола к другому, сообщая какие-то, довольно важные новости. Когда в конце концов он подошел к их столу, то сказал: «Я очень сожалею, эсминец Ее Величества «Шеффилд» потоплен в районе Фолклендских островов». Это было шоком, тяжким известием для всех в зале, где многие были связаны с военными. Они поняли, что аргентинцы на самом деле реальный и хорошо оснащенный противник. «С этого момента, – припоминает Шарлотта, – я перестала относиться к Аргентинским ВМС, как к чему-то из Гилберта и Салливана

.

Мои чувства лучше всего выражает запись в дневнике, датированная тем днем. «Пасмурный день. Незначительные события до 14.15, когда запущенная с «Этандара» ракета «Экзосет», поразила мой старый «Шеффилд». Пишу эти строки через 10 часов после трагедии. Эсминец все еще горит, и я надеюсь, что они непременно придут полюбоваться своей победой, и тогда я их порублю».

Это, собственно, все, что я написал той ночью. Почти все. Следующие пять строк были по поводу излишне нервозных действий «Ярмута» и его «девяти торпед», самой невероятной последовательности событий. «Никто никого не поразил, – записал я. – Строгий сигнал, переданный мной на корабли соединения, сделал свое дело». Три строчки, которые я пропустил, позволили мне выпустить пар и почувствовать себя значительно лучше. Сегодня они не имеют существенного значения.

В полночь я вышел подышать свежим воздухом на мой небольшой открытый мостик на «острове» над палубой. Я смотрел в ночное небо на юго-запад, туда, откуда сегодня прилетели «Этандары». Там далеко, на большом пустынном острове Огненная Земля – крайней точке Южной Америки, где скалистые Анды спускаются к самым бушующим водам мирового океана, где находится кладбище моряков, отмеченное призрачным мысом Горн, расположена их база. Немногим больше 430 миль от места, где я сейчас стою.

Я ощущал готовность к битве. Моя деятельность как командующего на театре военных действий была четко определена. Я должен находиться сзади и следить за всем, что происходит, оценивать шансы, достижения, потери и определять, как склонить баланс в нашу пользу. Я не должен вникать в детали и принимать поспешные решения, основанные на неподтвержденных данных. Я знал, многие из моих подчиненных, особенно молодые офицеры, горели желанием ударить по аргентинцам немедленно всем тем, что мы имеем. Но я не играл в эту игру. В соответствии с главной директивой на операцию «Корпорейт»

я должен достичь трех целей: нейтрализовать ВМС и ВВС противника; успешно высадить наши войска на берег и потом оказать им всестороннюю воздушную, огневую, материально-техническую поддержку для того, чтобы наши войска вынудили аргентинские силы на островах безоговорочно капитулировать. Это необходимо выполнить к середине-концу июня и, конечно, с минимальными для нас потерями.

Я напомнил себе принципы ведения войны, особенно тот, который называется «удержание инициативы». Он в частности гласит: если ваши действия заставляют противника принять непредусмотренные им решения в условиях дефицита времени на их обдумывание, то есть вероятность, что более половины этих решений окажутся ошибочными. Если же вы даете противнику возможность действовать по подготовленному им сценарию, то ошибаться он будет редко. Подталкивайте его, беспокойте его, изматывайте его, заставляйте его спешить.

Точно так же в условиях обороны. Если противник наносит по вам удар, как это произошло с «Шеффилдом», нельзя поддаваться ему. Его инициатива не должна влиять на вас. Спишите со счетов «Шеффилд», но не списывайте еще два корабля только потому, что вы пошли ошибочным путем в результате инстинктивной реакции на неожиданный удар.

А сейчас я должен, несмотря на пережитое, попытаться заснуть. С этих пор наши действия должны быть тщательно спланированы. Ключевым словом является «управление»: управление нашими действиями, управление нашей обороной и управление людьми перед лицом опасности.

С какой бы стороны ни смотреть, я готовился к этому в течение большей части моей жизни, хотя и надеялся, что такого не случится. Однако этот день уже оставил свой след в военно-морской и военной истории. Британский боевой корабль поражен крылатой ракетой. Это первое серьезное нападение на британский военно-морской флаг за последние десятилетия. Я спрашивал себя, как же я оказался в центре этих событий. Я никогда не претендовал на особое место в истории. Не претендовал на него и экипаж «Шеффилда», двадцать человек из экипажа которого погибли.

Глава 2

Подводник

Особенные амбиции никогда не были присущи семье Вудвордов. У моего покойного отца, Тома Вудворда, сына лейтенанта морской артиллерии, их точно было немного. Он закончил свою скромную банковскую карьеру достаточно успешно – главным кассиром отделения Барклай – банка в Ланчестоне. Насколько я понял, это был его собственный выбор, возможно, связанный с любовью к Западной Англии. Моя мать была согласна с ним.

Может быть, к этому имели отношение три года, проведенные отцом в траншеях первой мировой. За всю историю моей семьи, которая прослеживается на протяжении 300 лет, только один человек – генерал Форстер, который в восемнадцатом веке был сторонником Бонни Принца Чарли

и чью фамилию я ношу между Джоном и Вудвордом, может считаться важной персоной. Но надо признать, что он был довольно далеким родственником по линии матери моего отца.

Я почти не сомневаюсь в том, что у генерала не было особенных военных успехов – за свою жизнь он не выиграл ни одного сражения. Он был, скорее, «придворным генералом», что было модно в ранней Георгианской Англии. Его главным талантом оказалось то, что он появился в нужном месте в то время, когда Принц Чарли решил включить в свою команду видного протестантского военного. И хотя это не предотвратило жестокого поражения якобитов в сражении у Куллоден

, я не могу насмехаться над карьерой офицера, которому выпадает случай оказаться в нужном месте в нужное время.

Как и все Вудворды, я с рождения не стремился в лидеры, до присвоения мне в 1981 году звания контр-адмирала оставался обыкновенным военно-морским офицером, и, как большинство корнуэльцев, был вполне доволен своей судьбой. Я действительно никогда особо не задумывался о своем дальнейшем продвижении по службе. Когда был лейтенантом, то думал о том, что неплохо бы стать и капитан-лейтенантом, а будучи капитаном 2 ранга надеялся стать капитаном 1 ранга. Однако за всю свою карьеру я не потратил и секунды для поиска пути, который привел бы к назначению в Совет Адмиралтейства. Впрочем, так и произошло: меня туда не назначили.

После всего вышеизложенного многие читатели могут удивиться (я уверен, что большинство моих сверстников удивлялись): тот ли Сэнди Вудворд из Роял Боро оф Кингстон находился той роковой ночью в Южной Атлантике на мостике авианосца «Гермес», командовал военно-морским флотом стоимостью в миллиарды фунтов стерлингов и несколькими тысячами моряков, а вся нация внимательно следила за ним? В то время я особо об этом не думал. Стечение обстоятельств и нескольких маловероятных событий сыграли свою роль. Для кого-то все сложилось неудачно, а мне повезло.

Возможно, это даже вызовет у вас мысль о странном способе управления военно-морскими силами. Но истина заключается в том, что нужно учитывать такие важные факторы, как учеба, техническая подготовка, принципы руководства и традиции, которые были проверены и отшлифованы Королевским флотом на протяжении столетий. Создание резерва хорошо подготовленных старших офицеров, каждый из которых в любой момент мог бы принять командование оперативным соединением британских ВМС, было основой политики адмиралтейства, начиная еще со времен Дрейка. Были, к примеру, два других плавающих адмирала

, которые, безусловно, могли командовать оперативными группами Фолклендского соединения не хуже, а может быть, даже лучше, чем я. Было также несколько адмиралов высшего ранга с большим опытом и знаниями, отнюдь не меньшими, чем у каждого из нас. Но когда флоту Ее Величества приказывают выйти в море, это выполняется исключительно быстро, а я, проводивший в то время учения флота в районе Гибралтара, был ближе других из плавающих командующих к Южной Атлантике.

Большинство людей полагает, что процесс, в результате которого британские ВМС делают из школьника в коротких штанишках командующего, способного возглавить самый большой со времен второй мировой войны флот, который отправляется от берегов Британии, является достаточно совершенным. Без сомнения, когда британское командование решило послать меня на юг, я для них не был «темной лошадкой». Я служил вместе с ними на разных должностях в течение тридцати шести лет и был одним из той вымирающей породы офицеров, которые начинали службу в темно-синей форме сразу после подготовительной школы в возрасте тринадцати лет. В моем случае – с 1946 года. И произошло это, как и все со мной, немного случайно.

Мои родители дали частное образование моему волевому и независимому старшему брату Джиму и такой же самостоятельной, по-своему независимой, сестре Лиз и в результате исчерпали все свои личные сбережения. Они смогли послать меня только в Стаббингтон Хауз – подготовительную школу с репутацией военно-морского «питомника», несколько выпускников которой стали адмиралами, а двое – кавалерами креста Виктории. Я неплохо окончил школу с развитой способностью к элементарной математике благодаря терпению и вдохновению моего исключительного преподавателя – г-на Вуда.

Поэтому было решено, что лучший способ получить частное образование за небольшую плату – выиграть стипендию в королевский военно-морской колледж Дартмут, известный как «Британия». Он располагался среди эдвардианского великолепия примерно в сорока пяти милях на юго-восток от Дартмура, на южном побережье Девона. В то время они предлагали порядка тридцати стипендий в год, требуя для поступления проходной балл, равный восьмидесяти процентам от стандартного вступительного экзамена в общественную школу. Я едва получил этот балл, думаю, как раз достаточный для последнего места, и был приглашен пройти медкомиссию и ужасное собеседование. Испытываемый мной ужас отнюдь не уменьшился от появления по дороге к старому зданию Адмиралтейства в Уайтхолле на пятке моего носка огромной дырки.

Я сидел перед группой офицеров с непроницаемыми лицами, практически парализованный беспокойством о своем носке. Без сомнения, проводившие собеседование старались быть максимально дружелюбными, но я едва мог давать вразумительные ответы на вопросы. Когда, наконец, пришло время покинуть комнату, я позаботился о том, чтобы, пятясь к выходу из комнаты, скрыть голую пятку. Мне показалось, что до двери полторы мили, а офицерам, вероятно, что я был подобострастен перед ними. Долгое время мне думалось, что офицеры должны были многозначительно кивать друг другу: «Это хороший, воспитанный мальчик… знает свое место… не хочет поворачиваться задом к старшим по возрасту и положению… таких не так-то много теперь… Мы возьмем его».

Так в самых первых числах нового, 1946 года, я стал первокурсником в Королевском военно-морском колледже «Британия». Это большое учреждение – основа Британских ВМС двадцатого столетия. Даже название «Британия» имеет имперский оттенок, хотя на самом деле колледж назван в честь одноименного большого старого трехпалубного линейного корабля, отслужившего полстолетия основным учебным судном Флота и ошвартованного в устье реки Дарт. В 1905 году колледж открыл король Эдвард VII. Его огромное здание из красного кирпича и белого камня было спроектировано сэром Астоном Веббом, создателем фасада Букингемского Дворца. На лужайке размещалась громадная, вырезанная из дерева раскрашенная голова, когда-то украшавшая форштевень старой «Британии», а куранты на часовой башне в течение суток отбивали не часы, а вахтенные склянки – обязательно не больше восьми за исключением Новогодней полночи.

В колледже в мирное и военное время поддерживались все лучшие флотские традиции. Ожидалось, что каждый из кадетов получит обширные знания по военно-морской истории наряду со знаниями по общеобразовательным предметам: географии, математике, английской литературе, иностранным языкам и так далее. Нам преподавали искусство мореплавания, основы инженерной подготовки, учили маршировать и выполнять упражнения с винтовкой, ходить под парусом и управлять моторными лодками, плавать и стрелять, подавать сигналы световым и флажным семафором и еще многим полезным для молодых офицеров вещам.

Колледж был не только местом обучения, но и символом британской морской мощи. Даже его местоположение было тщательно выбрано. Он находился на высоком утесе, возвышающемся над устьем реки. За ним были воды Английского канала – воды Джервиса и Худа, Хоука и Родни, Хау и Нельсона, Фишера и Джеллико, Паунда и Каннингема. Нас не учили (как это, возможно, делалось для наших сверстников в мире привилегированных частных учебных заведений или в средних школах), что такие люди должны восприниматься как герои. Нашей инструкцией было нечто вроде: «Такие люди всегда командовали флотами Королевских ВМС, и с них вы должны брать пример».

Не припомню, чтобы я был восхищен кем-то из них, но тем не менее отдельные истории остались в памяти. Про адмирала лорда Хау, который разбил французов в Атлантике «героического первого июня» 1794 года; про адмирала Кодрингтона, капитана «Ориона» при Трафальгаре, который преподнес туркам тяжелый урок; про адмирала Джона Джервиса, наставника Нельсона, человека, который способствовал его продвижению на должность командира эскадры и которому был пожалован титул графа Сент-Винсента после известной победы в 1797 году над испанцами в Атлантике к юго-западу от Португалии. Меня также учили военно-морскому фольклору: словам адмирала лорда Хоука перед сражением в бухте Киберон, когда он, предупрежденный одним из своих офицеров о чрезвычайной опасности штормового мелководья, которое защищало французский флот, сказал: «Я благодарю вас за выполнение ваших обязанностей – предупреждение меня об опасности. А теперь поверните меня лицом к врагу». Я знал о подвигах адмирала Виконта Худа в Вест-Индии и о большой победе адмирала сэра Джорджа Родни у берегов Доминики в 1782 году. Мне было известно о безвыходном положении, в которое попали адмиралы Джеллико и Битти в боевых действиях против немецкого океанского флота в Ютландском сражении первой мировой войны. Я знал об удивительных подвигах адмирала Каннингема у мыса Матапан и Таранто в период второй мировой войны. Смерть адмирала Нельсона и его прощальные слова: «Слава богу, я исполнил свой долг» – производили на нас огромное впечатление. Лично меня всегда глубоко трогало письмо Нельсона, которое он послал своему прежнему боссу, адмиралу Джервису перед последним сражением. «Без Вас я ничто», – написал он. Так оно воспринималось всеми нами.

Несмотря на внимание ко всем прекрасным традициям, хорошо помню, что с самого начала у меня на это была своя точка зрения. Первое, что ты должен сделать, узнав о традиции, спросить, какое отношение это имеет к сегодняшнему дню, подвергнуть ответ сомнению, поинтересоваться, существуют ли причины для того, чтобы хранить эти традиции сегодня, спустя много лет. Это плохой обычай, поскольку он не воспринимался благожелательно и не распространялся на приказы прошлой недели так же, как на указы прошлого столетия. Я держал эти мысли при себе и эту свою точку зрения сохранил по сегодняшний день.

Кроме поддержания традиций, большая часть жизни флота организуется по правилу: «Это мы всегда делали так и обычно были правы». Отклонение от этой линии осуждается. Я называю это синдромом «няне это не понравилось бы». Однако и «мнение няни» должно подвергаться сомнению. Хотя няня, скорее всего, в целом права, она может ошибаться в конкретном случае. Я не люблю утверждения о непогрешимости, даже своей, и подобно многим психиатрам, полагаю, что отсутствие сомнения в себе – первый признак безумия. Сначала это было моим интуитивным подходом, а в последующие годы стало осознанным правилом. Ничто не может быть гарантировано на 100 процентов только потому, что «так говорит няня». И я строго возражаю против такого предположения. Я считаю это интеллектуальной ленью. Всякий раз, когда мы говорили об истории и традициях в Дартмуте, я часто задавал несколько неудобный вопрос, почему эта традиция все еще применима, а если она не применяется, то почему мы ее вообще обсуждаем. Но задать этот вопрос вслух я не мог – не хватало храбрости отстаивать свои юношеские убеждения, меня хватало только на бормотание.