На прицеле

ГЛАВА VII. Эхо каменных сводов

Каменные стены, стоявшие здесь века, были свидетелями чего-то большего, чем людская жизнь. Тот, кто первым построил монастырь, знал, что здесь не будет ни молитвы, ни покаяния. Эти своды не видели веры, они только принимали шепот тех, кто ступал по их темным коридорам. Они слушали, как внутри, в груди каждого, терзалась совесть. Они знались с тайной, невыносимо сильной, которая цепляла за душу и не отпускала.

Карла не знала, что именно привело ее сюда. Лиа была так далеко, ее след исчезал в лабиринте их недавней встречи, но Карла все еще чувствовала ее дыхание – где-то рядом, в воздухе, где её имя было невыносимо близким, но неуловимым. Шёпот Лии шёл откуда-то издалека, смешивался с эхо прошлого, но не мог найти её. Уходя, она оставила частицы своего сердца там, в этих каменных залах, так что Карла с каждым шагом становилась всё более уверенной: ей не нужно искать Лию, она найдёт её сама. В монастыре каждый камень был подслушан, каждое эхо говорило свой язык, и она чувствовала, как стены говорили ей то, что она должна была услышать.

Тёмные коридоры были мертвы, но воздух здесь всё ещё был влажным от дыхания предков, оставшихся в этом месте как теневые призраки. Ступени, покрытые пылью, вели вглубь, и Карла шла по ним, как будто у каждого шага был свой смысл. В каждом её движении было какое-то предзнаменование, словно этот шаг был уже предсказан кем-то, кто ходил здесь сотни лет назад. Стены с их холодной плотностью не делали её усталой. Они поддерживали её, словно каркас забытой судьбы.

И вот она остановилась перед залом, где тени были особенно плотными. Здесь не было света, не было жизни, но что-то всё-таки дышало в этом месте. Это было место, где стояли монахи, не совершавшие молитвы, где когда-то прятались те, кто сбежал от мира и был забытым даже для бога. Только воздух всё ещё оставался живым – живым для тех, кто мог почувствовать его.

«Здесь», – подумала Карла, – «здесь я найду ответ».

Она подняла руку, пальцы ощущали влажную поверхность стены, холодной и гладкой, как скальпель, который вырезает память. Никакого вдохновения, никаких воспоминаний. Лишь тишина. В тишине было много чего, гораздо больше, чем в любом слове. В тишине была любовь, потерянная в этих сводах, любовь, которая всё ещё оставалась живой – и которая не могла быть забыта.

Но в этом месте её чувства становились двусмысленными. Всё было загадочно, и в этом было что-то тягостное. Здесь было нечто большее, чем то, что Карла могла понять. Это не была просто любовь. Это была жертва. Это было не только желание, но и страх. И в этом страхе скрывалась не только она, но и Лиа. Всё переплеталось, как витки в старой цепи, ржавеющей и изнашивающейся с каждым годом, но не исчезавшей, а только становящейся всё более напряженной.

«Лиа…», – прошептала Карла, но её голос утонул в эхо. Стены не отозвались. Здесь, в этом месте, не было ни жизни, ни боли. Только молчание, которое замирало в воздухе, чтобы вновь наполнить его тысячей голосов, которых она не могла понять.

Она сделала ещё шаг, и в этот момент тень, едва заметная, коснулась её плеча. Карла вздрогнула, но не повернулась. Стена знала больше, чем она. Стена слышала всё, что она не могла вспомнить, но, возможно, должна была. Тёмный зал наполнился ещё более тяжёлой тишиной.

И тогда Карла поняла: здесь, в этих сводах, ни одно имя не исчезало. Оно пряталось в камне, в каждом шаге, в каждом взгляде, который оставлял след. Эти своды помнили. И Карла почувствовала, как на её сердце ложится не просто камень, а звезда, давно потухшая, но всё ещё горящая для тех, кто готов взглянуть в тёмную пустоту, открывая её секреты.

Только вот Карла не знала, что на пути этого открытия её ждёт не только её собственная тень, но и тень Лии, которой она, возможно, никогда не догонит.

Лиа стояла, не делая ни шага вперёд, не бросаясь в объятия и не отворачиваясь. Она смотрела – так, как смотрят те, кто всё понял, прежде чем спросили. Словно за эти месяцы, пока Карла искала её, пока строила маршруты, вытаскивала обрывки сообщений, анализировала зашифрованные фото – Лиа ни на секунду не теряла ощущение её присутствия. Будто весь этот путь был не спасением, а неизбежностью.

Карла медленно приблизилась, на полшага, потом ещё. Глаза не отводила – так смотрят только те, кому прощение не нужно, но признание необходимо.

– Я не пришла за тобой, – сказала Карла тихо, и это было ложью лишь наполовину. – Я пришла за ответами.

Лиа усмехнулась, уголки губ дрогнули, как будто она услышала не только слова, но весь внутренний диалог, который Карла вела с собой, пока шла по этому подземелью.

– Тогда ты не туда пришла, – её голос стал чуть глуше, будто сам камень впитывал каждую интонацию. – Ответы… они там, наверху. Где кровь. Где ложь в костюмах и присягах. Здесь – только остатки.

Карла подошла ближе. Теперь между ними было всего два шага.

– Остатки чего?

– Нас, – прошептала Лиа. – Или того, что от нас сделали.

Она медленно опустилась на колени у коробки с документами. Взяла одну из пленок, поднесла к свече. Лучи проходили сквозь неё, словно сквозь фильтр прошлого, и на стене дрогнули очертания: лица людей. Мужчин, женщин. И среди них – четко вырисовывалась фигура в белом: генерал-инспектор из Вашингтона, который, как знала Карла, был в списке погибших в начале 2000-х. Но фото – свежее. Год: 2022.

– Они живы, – прошептала Карла. – Или… они существуют под другими именами?

Лиа не ответила сразу. Только посмотрела на неё. И в этом взгляде было всё – усталость, предательство, вера, которая не умерла, даже когда умирала плоть.

– Ты знаешь, кто убил моего брата? – наконец спросила она.

Карла вздрогнула. Воспоминание было острым, как игла: день, когда Лиа исчезла. День, когда в одном из отчетов агентства появилась строчка: оперативник Л. А. выведена из игры – добровольно. А спустя неделю – новость о погибшем бывшем аналитике спецслужб, случайно убитом во время ограбления в пригороде Мюнхена. Только Карла знала, что это не совпадение. Брат Лии знал слишком много.

– Его убрали за шифр, – произнесла Карла. – За тот самый, что ты пыталась передать.

Лиа кивнула.

– Тогда я решила исчезнуть. Не потому что испугалась. А потому что если бы я осталась – они бы пришли за тобой.

Молчание повисло между ними, тяжёлое, как воздух перед бурей. И Карла поняла: всё это время Лиа жила не бегством. А жертвой.

– Я не нуждалась в спасении, – произнесла Лиа. – Я нуждалась в том, чтобы ты была жива. И не однажды я тянулась к экрану – набрать тебе, написать. Но каждый раз, когда рука тянулась к телефону, в голове звучал один и тот же голос: если ты её любишь, не ищи её.

– А если я её люблю – но не могу не искать?

Лиа посмотрела ей в глаза. Слишком долго. Слишком мягко. И слишком поздно – потому что шаги, гулкие, осторожные, но реальные, зазвучали где-то позади. В коридоре.

– Мы не одни, – произнесла Карла, инстинктивно встав, глаза – в сторону арки.

Лиа подтянула к себе ящик с пленками, быстро спрятала его за фальшпанель.

– Слишком поздно. Они здесь.

Карла подошла к ней вплотную. В лицо Лии ворвался её запах – тот, что хранился в памяти, как единственный якорь во времена хаоса. Ладонь Карлы дрогнула – она коснулась щеки Лии, еле-еле.

– Если мы не выберемся…

– Выберемся, – отрезала Лиа. – Но уже не те.

– А кто?

Она не успела ответить.

В проходе появился силуэт – высокий, военный плащ, лицо в тени. В руке – фонарь, но не оружие. Он остановился, и тень отбрасывала его силуэт, вытягивая до абсурдных размеров на каменной стене.

– Девочки, – прозвучал голос.

Знакомый. Слишком знакомый. Это был Морис Ларош, начальник отдела, человек, которого Карла считала другом.

– Мы слишком долго вас ждали, – продолжил он. – И теперь всё зависит от того, насколько сильно вы доверяете друг другу.

Ларош стоял в проходе, как вратарь перед мостом, ведущим не в спасение, а в знание. В его глазах не было агрессии. Только усталость и безмерное понимание. Это не облегчало ситуацию – наоборот, именно такая усталость бывает у тех, кто слишком многое знает и умеет ждать.

Карла инстинктивно встала перед Лией, заслонив её собой. Жест вышел неосознанным, почти детским – так закрывают собой младшую сестру от удара. Она ещё не поняла, почему именно так встала, но в теле пронеслась дрожь: будто откуда-то из глубины, из какого-то доисторического слоя воспоминаний, вынырнула сцена – две девочки в одинаковых платьях, босиком, у заброшенного фонтана, держатся за руки, и одна шепчет: если нас разлучат – я всё равно найду тебя.

Карла моргнула. Картинка исчезла. Ощущение осталось.

– Что тебе нужно? – холодно спросила она, глядя на Лароша.

Он сделал шаг вперёд. Свет фонаря дрогнул, высветив в его руках что-то небольшое – карту доступа с выбитыми инициалами и эмблемой закрытого архива. Такую могла иметь только внутренняя ячейка.

– Вам обоим нужна правда. А мне – чтобы вы вышли отсюда живыми.

Лиа встала, молча, но напряжение в её теле было почти ощутимым. Она чуть-чуть прикоснулась к плечу Карлы – чтобы та не рвалась в бой. Прикосновение было легким, как у родных, кто знает, что другой почувствует всё без слов.

– И где эта правда? – произнесла Лиа. – На пленках? В гробницах? В ваших архивах?

– В вас, – ответил Ларош.

Карла не удержалась:

– Прекрати играть в загадки. Говори прямо. Мы знаем, что “Маяк” жив, что за убийством Генри стоят не наркомафия и не случайность. Мы знаем, что за этим всем – старый проект “Кассандра”. И мы знаем, что кто-то хочет вернуть всё в игру.

– Да, – кивнул Ларош. – Но вы не знаете, что вы обе были частью проекта. С самого начала.

Он поднял карту, приложил к боковому щиту стены. Секретный люк с щелчком сдвинулся, обнажив лифт. Запыленный, полуразрушенный, но ещё живой.

– Проект “Кассандра” не был про оружие. Он был про память. Про передачу кодов через поколения. Через кровь.

Карла резко шагнула к нему:

– Ты хочешь сказать, что…

– Я хочу сказать, – перебил он мягко, – что вы с Лией связаны куда глубже, чем это может объяснить любая оперативная легенда.

Лиа и Карла переглянулись. И в этом взгляде, коротком, как удар сердца, впервые проскользнуло что-то необъяснимое. Как будто всё тело узнало то, чего разум ещё не принял.

– Мы – сёстры? – вырвалось у Карлы.

Ларош не ответил. Только отошёл в сторону, указывая вглубь шахты лифта.

– Там. Все ответы там. Но прежде чем войти – вы должны быть готовы узнать, кем были, прежде чем стать теми, кто вы есть.

Лиа шагнула первой. Карла – за ней.

И когда двери лифта захлопнулись, в темноте, между секундой и вечностью, раздалось шёпотом, как эхо:

– Я же говорила… я всё равно найду тебя.

Темнота поглотила их не сразу. Сначала был воздух – плотный, как бархат, пропитанный запахом древней пыли, масла, воска и чего-то неуловимо живого. Как будто пространство под ними и над ними дышало веками. Не просто архитектура – разум, заключенный в камне.

Лифт опустился на этаж, которого не существовало в электронных схемах монастыря. Панель управления сбойнула, экран мигнул, и Карла впервые ощутила слабый укол тревоги: словно перешли черту. Словно назад пути не будет – даже если вырвешься наружу, останешься уже не тем, кем вошёл.

– Как давно ты здесь был? – спросила Лиа, не поворачиваясь к Ларошу. Она чувствовала его напряжение за спиной, как чувствуют взгляд в спину перед выстрелом.

– Десять лет. Тогда всё было иначе. Это место… закрыли, запечатали. На бумаге его не существует с девяносто девятого.

Карла провела пальцами по стене. Камень был теплым. Не метафорически – буквально. Он держал в себе память света. И боль.

– Почему ты вернулся? Почему показал это нам?

– Потому что вас выбрали, – ответил Ларош.

Он провёл их по длинному коридору, где не было ничего, кроме пустоты и звука их шагов. Но стены хранили нечто. Каждая впадина, каждый выступ будто помнил имя, которого не должно было быть в списках. Карла чувствовала: здесь не просто тайны. Здесь то, что может разрушить картину мира.

За стальной дверью оказался зал – круглый, высокий, похожий на старинный планетарий. На стенах не было привычных экранов. Только строки, высеченные на металлических щитах. Латинские формулы, сечения тел, странные символы, от которых веяло чем-то неотвратимым. В центре – стул, похожий на медицинское кресло. Стерильный. Опасный.

– Это не просто архив, – прошептала Лиа.

Ларош кивнул.

– Это начало проекта. Здесь отбирали. Здесь пробуждали память. Здесь формировали тех, кто позже стал…

Он не договорил. Его взгляд зацепился за панель в полу – и в следующий миг он резко дёрнул Карлу за плечо.

– Назад!

Пол промелькнул под ногами, как иллюзия, и внезапно разошелся. Из-под основания выдвинулся механизм – странный, вращающийся, похожий на оптический сканер. От него исходил мягкий голубоватый свет. Он прошёлся по лицу Карлы, задержался на зрачках, и замер.

Прозвучал голос – женский, хрипловатый, как будто время поцарапало его гортань.

“Опознанный доступ. Кодовый след: Карла М. – подтверждён. Добро пожаловать домой.”

Тишина после этого фразы была страшнее любого выстрела.

Карла побледнела.

– Что это значит?

Ларош медленно подошёл, внимательно глядя на неё:

– Это значит, что ты была здесь. Раньше. До всего. До Лондона. До операции в Мексике. До этого имени.

Лиа резко шагнула к панели:

– А я?

Сканер прошёлся по ней. Молчание. Пауза. Затем – один короткий импульс.

“Ошибка. Повреждение данных. Частичный след.”

Ларош помолчал, затем произнес медленно:

– Ты была частью её кода. Но не активной. Тебя спрятали. Вне системы.

Карла не отрываясь смотрела на Лиа. Впервые в их взгляде появилось то, что не объяснить: не просто связь, не просто доверие. Как будто их всегда что-то объединяло – но никто не знал, что именно.

Ларош подошёл к панели, достал старую плёнку – почти музейную. Звук, что она издала, был похож на шорох чьих-то шагов сквозь тьму.

– Хотите знать, с чего всё началось?

Карла медленно кивнула. Она чувствовала, как что-то внутри сдвигается. В ней просыпалась память – не воспоминания, нет. Скорее, интуиция. Как будто мышцы помнили то, чего разум отказывался принять.

И в этот момент – как всегда – раздался выстрел.

Короткий. Точный. Зал содрогнулся от удара. Панель взорвалась вспышкой. Свет погас.

– Нас нашли, – произнёс Ларош, и в его голосе было не отчаяние. Только решимость.

Карла уже тянулась к Лие – и вдруг поняла, как важно, чтобы она жила. Не потому что агент. Не потому что свидетель. А потому что без нее мир стал бы слишком одиноким.

Она даже не понимала, почему думает именно так.

ГЛАВА VIII. ИМЯ, НАПИСАННОЕ ПУЛЕЙ

Выстрел прозвучал, как окончание исповеди. Не как угроза – как приговор. Каменные своды зала затряслись от эхом, но самое страшное было не в звуке, а в тишине, что пришла следом. В этой тишине Карла ясно услышала собственное сердце – не просто биение, а неистовство. Оно не звало к бегству. Оно требовало остаться. Найти. Понять.

Панель вспыхнула искрами, обрушилась набок, обнажив тонкие переплетения проводов – и вместе с ними часть скрытого от глаз механизма. Зал вдруг изменился – не физически, но энергетически. Как будто с них сорвали завесу, и каждый камень, каждая линия на полу смотрели на них иначе – строже, жестче, словно вызывали на суд.

– Уходим! – Ларош уже тянул Лию за локоть, Карлу – за запястье. Но Карла обернулась.

На балконе – узкий проём между арками – стояла фигура. Высокая, в черном, силуэт без имени, без эмоций, без лица. В руках – винтовка с оптическим прицелом. Оружие, которое не стреляет просто так. Оружие, что помнит, в кого пуля была вложена.

Карла не узнала его сразу. Но тело – узнало. Диего.

Не имя. Зов. Предчувствие. Отголосок.

– Прекрати! – её голос сорвался с губ сам – не из желания спастись, а из необходимости быть услышанной. Не выжить, а быть узнанной.

Секунда – и всё остановилось. Даже пыль в воздухе застыла.

Диего медленно опустил винтовку.

Карла шагнула вперёд.

– Это не ты. Ты не стреляешь в живых. Ты стреляешь в тех, кто уже потерян. Мы не потеряны.

Его взгляд, холодный и точный, изменился. Лишь на миг. Он не улыбнулся. Не дрогнул. Только едва заметный наклон головы. Признание. Знак. А затем – исчез. Растворился в тени, будто знал, что скажет слишком многое, если останется.

– Кто это был? – прошептала Лиа, всё ещё стоя с вытянутым пистолетом, как будто готовая стрелять даже в собственную боль.

Карла не ответила. Не могла. Не хотела.

Слова могли разрушить то, что когда-то едва не спасло её.

Он был тем, кто учил её стрелять. Тем, кто однажды сказал, что никогда не пустит пулю в женщину, которую коснулся взглядом.

И теперь… пуля легла рядом, в пол. Как подпись.

Имя, написанное пулей.

Они покинули монастырь молча. Молчание не было страхом – оно было продолжением выстрела. Пульс Карлы ещё не вошёл в ритм, дыхание рвалось неровно, но она уже знала: теперь нет дороги обратно. Не только к себе, но и от него.

Диего. Имя, которое прожигало внутри. Не как нож, не как боль – как огонь, который нельзя потушить. Он был её первой ошибкой и единственным оправданием. Тем, кто когда-то держал её за плечи и говорил шепотом, глядя в глаза:

– Ты не должна убивать, Карла. Только защищать.

А если придётся?

– Тогда не забывай, что каждое имя имеет вес. Если ты выстрелишь – пуля должна нести его.

С тех пор она ни разу не промахнулась. Не потому что метко стреляла. Потому что помнила.

На временной базе, в старом испанском доме с заплесневелыми стенами и низкими потолками, всё пахло тревогой. Ларош не сидел – он ходил по кругу, чертил линии на запотевших стёклах, будто хотел разгадать карту, которая давно стерта с земли.

Лиа молчала. Не от страха. Она была наблюдательна, как хищник. Что-то в её взгляде стало другим – словно она впервые начала складывать кусочки мозаики, и один из них оказался слишком личным.

– Кто он был, Карла?

Карла не ответила. Сначала – потому что не знала, что сказать. Потом – потому что ответ был бы как признание, слишком обнаженным, слишком интимным.

– Он – часть той войны, которая продолжается во мне, – наконец произнесла она. – И, может быть, единственный, кто когда-то пытался меня спасти. Не как агента. Как женщину.

Ларош отвернулся. Его плечи напряглись.

– Тогда он опаснее, чем мы думали.

– Нет, – Карла шагнула ближе. – Он опасен для тех, кто думает, что любовь – это слабость.

И снова – тишина. Но теперь тишина звенела от несказанных слов, от желания – не физического, а глубже: быть понятым, быть принятым в своей уязвимости.

Ночью Карла не спала. Сквозь тонкую ткань занавески просачивался уличный свет, обнажая её лицо, в котором отражалось сразу всё: и женщина, и агент, и человек, который не хочет больше быть оружием.

Она вспомнила, как впервые увидела Диего не на тренировке, а в городе – в дождливый вечер, где всё казалось кинематографичным: влажные улицы, жёлтые лампы, он – в светлой рубашке, не как инструктор, а как мужчина, и она – не как агент, а как женщина, впервые смотрящая на него не сквозь прицел.

– Ты следила за мной?

– Нет. Я шла за своим сердцем.

– Опасно.

И тогда он коснулся её руки. Лёгкое прикосновение. Но Карла помнила: оно было тише поцелуя и сильнее удара. Словно он писал её имя на своей коже. Без чернил. Без слов. Навсегда.

– Он не должен был быть там, – пробормотала она в полумраке, уже не к Лие, не к Ларошу. Просто вслух.

– Он мёртв для системы. Его нет ни в одном архиве.

Лиа медленно подняла глаза:

– А ты – для него?

Карла не знала ответа.

Но в теле – глубоко под кожей, под шрамами, под опытом и болью – жило знание: он никогда не выстрелит в неё. Даже если когда-нибудь будет обязан.

И именно это – делает его опасным. Потому что он не её враг. И не ее союзник. Он – её выбор.

ГЛАВА IX.

Тропический вечер, накрывший побережье Белиза, был невыносимо тихий. Эта тишина не принадлежала природе – она принадлежала людям, которые знали, что завтра может не наступить. Она пропитывала стены, сквозила в взглядах, сжимала воздух до такой плотности, что казалось, можно задохнуться.

Карла стояла у окна. Сквозь пыльное стекло она видела, как капли дождя стекают по железной крыше. Они падали не просто так – будто по памяти. Как и она. Как и он.

Ларош сидел в углу, перебирая данные на планшете. Щелкали файлы, открывались схемы, фотографии, видео – но всё это было лишь мозаикой, которой не хватало центра.

– Этот проект "Орфео", – проговорил он, не поднимая глаз. – Он… исчез с радаров восемь лет назад. Архивы не просто зачищены – сожжены. Остались только коды, и всё это завязано на именах. Шифры построены на латинизации фамилий.

– И что? – Карла не обернулась. Её дыхание стало чуть громче. – У кого-то из нас совпало?

Ларош долго молчал. Потом, словно нехотя, выдохнул:

– У тебя.

Она медленно развернулась. Взгляд – как удар плетью. Ни страха, ни удивления. Только холодное принятие.

– Зачем они вшивали моё имя в мёртвые алгоритмы?

– Потому что ты – выжившая из базы «Сан-Кристобаль». Единственная. Ты – ключ к восстановлению проекта. И, возможно… его провал тоже связан с тобой.

Карла рассмеялась. Тихо. Без радости.

– Провалы часто тянутся за теми, кто слишком рано начал жить по чужим правилам.

Ларош поднял глаза. Что-то в его лице дрогнуло.

– Я не сдам тебя, Карла. Но я хочу знать – ты и Диего… он был частью «Орфео»?

– Он был тем, кто хотел меня вытащить. Или уничтожить. До сих пор не знаю.

Лиа в это время стояла в ванной. Её пальцы дрожали, когда она прикасалась к зеркалу. Лицо, которое смотрело на неё в отражении, было слишком знакомым. И не только по последним дням.