Невероятная жизнь Анны Ахматовой. Мы и Анна Ахматова

2.6. Эти города

Однажды утром в конце февраля меня пригласили поучаствовать в программе «Омнибус» на телеканале «Ла сетте». Я подключился из дома по скайпу, и, когда меня спросили, что я думаю о заявлении мэра Милана, сказавшего, что Гергиев, который должен был дирижировать в постановке «Пиковой дамы» Чайковского в «Ла Скала», мог бы встать за дирижерский пульт, только если осудит действия России, я ответил, что мне кажется, это перегиб.

Затем мы разъединились, и я прочитал, что финал Лиги чемпионов, который должен был состояться в Петербурге, пройдет в другом городе.

А потом я сходил к врачу, вернулся домой, поел и вышел в прямой эфир на «Радио 3», где проговорил минут двадцать, после чего мне позвонила мать моей дочери. Она ни слова не поняла из того, что я сказал, и была очень встревожена.

И я вспомнил, как моя дочь в первый раз увидела меня по телевизору, она тогда была еще маленькой и после эфира сказала матери: «Сойдет, хорошо, хоть ерунды не наговорил».

В этот раз на радио все прошло замечательно: даже если я и наговорил ерунды, они ее не услышали.

А днем, включив один из российских телеканалов, я узнал, что организаторы «Евровидения», итальянцы, если не ошибаюсь, решили не допускать Россию к участию в конкурсе, потому что ее присутствие может «нанести урон репутации „Евровидения“».

А комментатор сказала: «Не-е-ет, я же так люблю „Евровидение“!..»

И мне показалось, что она смеется над организаторами «Евровидения», если мне не изменяет память – итальянцами.

2.7. Мемориальная доска

В 1905 году, когда Анне Ахматовой было пятнадцать, ее отец, тот самый, который не хотел, чтобы она называлась его фамилией, ушел жить в другую семью.

Красивый мужчина, он встретил другую женщину, которая, как говорили, не хотела его ни с кем делить.

Елена Страннолюбская, красивая и образованная женщина, закончившая Гарвард. Вдова адмирала.

Она посоветовала отцу Ахматовой уговорить свою семью переехать в Крым, потому что там, как она уверяла, лучше климат, а на самом деле ей просто хотелось проводить время наедине с возлюбленным.

Позднее Ахматова назовет ее едва ли не горбатой, что, по всей видимости, не соответствовало действительности.

Если Анне Ахматовой кто-то не нравился, ему лучше было не расслабляться.

С ней вообще нужно было держать ухо востро. Об Александре Фёдорове, первом мужчине, с которым она целовалась, она писала, что «от него пахло обедом».

В том же 1905[4 - У автора неточность. Согласно дневниковым записям Ахматовой, это произошло летом 1904 года, когда они с родителями впервые отдыхали в Люстдорфе, на даче сестры отца.] году Анна оказывается возле дачи Саракини[5 - Так у Ахматовой – на самом деле это была дача Сорокини.] в районе Большого Фонтана, одиннадцатой станции парового трамвая на берегу Чёрного моря.

Мать решила показать ей дом Саракини – место, где Анна родилась.

Они спускаются к небольшому домику, и Анна, которая уже начала писать стихи (сочиняла она с одиннадцати лет), говорит матери: «Когда-нибудь здесь будет висеть мемориальная доска».

Мать смотрит на нее и качает головой. «Боже, – говорит она, – как я плохо тебя воспитала».

То же самое всегда говорила мне моя бабушка.

2.8. Три раза

Я живу в Казалеккьо-ди-Рено, то есть фактически в Болонье, и два раза в неделю читаю лекции в Миланском университете лингвистики и коммуникаций. И когда в конце 2021 года Миланский университет Бикокка пригласил меня прочитать короткий курс (четыре лекции) по Достоевскому, я попросил поставить занятия по вторникам, сразу после лекций в университете лингвистики и коммуникаций, коль скоро я все равно проводил этот день в Милане.

Их это устраивало. Курс должен был начаться в марте, четыре лекции по четырем романам: «Игрок», «Записки из подполья», «Идиот» и «Братья Карамазовы», если мне не изменяет память.

Но за неделю до запланированной даты, заехав в Болонью в гости к Тольятти и открыв компьютер, я обнаружил письмо из университета Бикокки.

Тольятти, как я ее ласково называю, – это мать моей дочери.

Открываю письмо и читаю, что ректор Бикокки, посовещавшись с проректором, решила отказаться от моего курса лекций по Достоевскому, чтобы не нагнетать обстановку, особенно внутри коллектива.

Я перечитал письмо три раза.

Так бывает, когда с вами происходит нечто настолько абсурдное, что в это невозможно поверить.

Я перечитывал письмо снова и снова, но ничего не менялось.

Наконец я сел за ответ. «У меня нет слов, – написал я. – Но, думаю, я их найду».

2.9. Дикая девочка

О своем детстве она говорила, что оно было «так же уникально и великолепно, как детство всех детей в мире».

Ее прозвали дикой девочкой, потому что она ходила босиком, бродила без шляпы, бросалась с лодки в открытое море, купалась во время шторма, загорала, пока не облезала кожа.

Родившись недалеко от Одессы, юность она провела в Царском Селе, в двадцати пяти километрах к югу от Петербурга, где в начале девятнадцатого века был основан первый русский лицей; и одним из первых выпускников первого в России лицея был Пушкин (в советское время Царское Село переименовали в Пушкин).

Сюда она попала еще ребенком, здесь поступила в гимназию (позднее закончив ее в Киеве, куда переехала после расставания родителей), здесь, в Царском Селе, она познакомилась с первым мужем, поэтом Николаем Гумилёвым.

Сама она так рассказывает о своей юности: «Царское было зимой, Крым (дача Тура) – летом, но убедить в этом никого невозможно, все считают меня украинкой. Во-первых, оттого, что фамилия моего отца Горенко, во-вторых, оттого, что я родилась в Одессе и кончила Фундуклеевскую гимназию, в-третьих, и, главным образом, потому, что Н. С. Гумилёв написал:

Из города Киева
Из логова Змиева
Я взял не жену,
А колдунью».

2.10. Вина Достоевского

Тем же вечером я выхожу в прямой эфир в Инстаграме[6 - Проект Meta Platforms Inc., деятельность которой запрещена на территории Российской Федерации.], рассказываю о нелепых отголосках происходящего – о цензуре, которой подвергся Достоевский (тогда я еще не знал, что через несколько дней получу из России фотографию большого рекламного щита, установленного на обочине дороги, с надписью: «На Западе отказались читать лекции про Достоевского. Мы продолжаем восхищаться героями Марка Твена»).

В прямом эфире я говорю, что меня лишили возможности прочитать четыре лекции по Достоевскому, о которых сами меня просили, и что вина Достоевского в том, что он русский.

Даже если он умер в 1881 году. Это преступление, которое не имеет срока давности.

Он русский и должен быть наказан.

Он имел наглость родиться в России и заслужил, чтобы его стерли из памяти. Чтобы не нагнетать.

Мой друг Андреа Моро, проректор Павийского университета, пишет мне прямо во время прямого эфира, что я могу прочитать у них тот курс лекций, от которого отказались в университете Бикокка.

Я благодарю его и говорю: «Посмотрим».

На следующий день я приезжаю утром на вокзал, чтобы вернуться в Милан, и без пяти минут восемь получаю сообщение от Антонио Фуничелло.