Лекции по искусству. Книга 5

Эта мода и импрессионизм есть ни что иное, как «в огороде бузина, а в Киеве дядька». Никакого отношения друг к другу. Но какие там были выставлены платья! Самое интересное, что эти платья описаны у того же самого Мопассана. Это же было до появления лифчиков. Эпоха корсетов. И они шнуруются сзади и мужчины волнуются, эти юбки колышутся. Боже, а какие на них были изумительные драгоценности, ожерелья. То была эпоха становления Парижа, как первой столицы. Эпоха строительства Парижа, каким он есть и сейчас.

Век эпохи банкетов – так можно назвать тот период. До Парижской коммуны. Коммуна-то прижала немного моду, но сломить эту мощь полностью не смогла. То был время журналов и больших денег, вложенных в ювелирную промышленность, туалеты, модное законодательство. Но художники-импрессионисты были лишь жизнеописателями.

Посмотрите на Ренуара. «Балкон» мы видели А это «Ложа». Роскошная ложа, на женщине изумительное платье, совершенно фантастический жемчуг, мятые цветы, прическа, мужчина с биноклем. Это настолько все вкусно. За что я люблю коммунизм, так за то, что он строит совершенное государство. Это утопия. И картина тоже утопия, которая стала позитивной энергией. Импрессионизм уникально позитивное искусство. вся социальная мура отвалилась. Никаких классовых столкновений, есть только море и есть игра облаков. Есть прекрасные женщины, есть их миллиардные туалеты, есть воздух, которым они дышат и есть этот прекрасный мир и добро. Весь импрессионизм абсолютен.

Граф Тулузы, который мог жениться на самой красивой и богатой женщине, предпочитал проституток. Ему нравилось жить по-другому. У него не было комплексов. Мы психологически неправильно его расцениваем. Это был последний крестоносец. Нам за него стыдно, а ему весело. Нам жаль его, а он взял и женился на своей кузине. Правда сразу умер, но это не имеет значения Он был очень богат и ему было, что оставить жене. А все остальные люди ему были ненужны.

Я люблю импрессионизм за то, что он абсолютно позитивен. Я прихожу в музей и растворяюсь в его позитивности. Я не знаю ни одного другого направления, в котором было бы столько любви к жизни и столько чувственного наслаждения ею. Что такое любовь, что рождается каждый день? Она не имеет возраста. Никогда это больше не повторяется.

Конечно, имена двух художников принято называть в качестве классических примеров импрессионизма. Это Клод Моне и Ренуар. Посмотрите, это красиво или нет? Вы чувствуете, что это интересно по живописи? Я сейчас употреблю одно слово, такое антиискусствоведческое, запрещенное искусством. Это слово «нравится». Слово «нравится» категорически запрещено в искусстве. Нравиться может девушка, закуска к водке. А искусство это вопрос подготовленности.

Константин Коровин, художник

Вообще, есть такая вещь, которая четко говорит: импрессионизм создал зрителя живописи. Он сделал великое, грандиозное, цивилизационное дело – он создал настоящего ценителя живописи среди довольно широкого круга зрителей. Как Станиславский с Немировичем создали театрального зрителя. Они сделали театр так, как литература создала профессионального читателя. А нас уже нет. Ни читателей, ни зрителей. Мы иногда, как во сне, вспоминаем, что мы ими может быть. Поэтому импрессионизм для нас великая вещь, так как насыщает нашу жизнь.

Валентин Серов

А что такая импрессионистическая живопись? Немножко отставая от Европы, в России все же появляется настоящий импрессионизм. Художник Валентин Серов. Фигура очень интересная. По манере исполнения похожий больше на Мане. А откуда у Серова это взялось, когда он пишет художника Коровина – главу русского импрессионизма? Как он его руку пишет. Это что, хуже Ренуара? Нет, это не хуже, это настоящая импрессионистическая живопись. А русские и французы всегда любили немцев. Россия всегда обожала только немцев. Почитайте переписку русских художников. Врубель, вообще, опередив кубизм и Сезана, молился только на бездарных немцев.

Работы импрессионистов не только прекрасны. Вы даже не отдаете себе отчет насколько это психологически целебно и оздоравливающе. Но есть еще один момент. Очень важный. Это то, что импрессионизм разрушает. Это только Эдуард Мане может как-то совмещать. Но, вообще, импрессионизм разрушает картину на части и создает этюдность.

Вернемся к Клоду Моне. Посмотрите на его картину «Дама с зонтиком». Картина большая и висит в музее Дартс. Но какой бы большой она не была, картина все равно воспринимаются, как этюд. Когда мы говорим «картины», то подразумеваем какой-то момент драматургии, в котором что-то должно случиться, какое-то происшествие. А этюд есть этюд и картины импрессионистов не предполагают изображения никакого другого события, кроме события светового, потому что именно с картин Клода Моне в живописи появляется новый герой. И он занимает собой все пространство. Этим героем становятся солнечный свет.

«Дама с зонтиком»

Импрессионизм – это мир в солнечном свете, даже, если идет дождь или даже вокзал, с которого валит густой пар. Это изображение миросвета. Это не изображение мира исторического или исторических событий, мира психологических драм, миропроисшествия – это не изображение ничего. Это изображение солнечного света и всего того, что случайно попадает в объектив художника. И поэтому, эту очень большую картину, на которой изображена мадам Моне, мы можем назвать этюдом.

И не важно ее ли это зонтик или платье, или нет, а важен только солнечный свет, создающий уникальный эффект. Мадам Моне по земле идет? Мир теряет массу. Благодаря тому, что он попадает пылинкой происходит вот это космическое чудо. Это совершенно удивительно. Он больше никогда не будет терпеть массы, как в живописи импрессионистов. Он становится физически лишенным фактуры и веса. Вот эта картина была выставлена в 74 году в мастерской фотографа Надара на бульваре Капуцинов. И называлась она «Восход солнца». Было еще одно слово «Восход солнца и впечатление». Пожалуй, точнее не назовешь. Это тема впечатления. Художник изобразил впечатление от восхода солнца. Эту мгновенность, не длительность состояния. Остановись, мгновение, ты прекрасно! А как мгновение можно запечатлеть? Этюдным способом. И в этой картине Клода Моне есть очень интересная особенность – очень искажен свет.

«Восход солнца»

С Моне происходят странные вещи. Я, например, не могу подсчитать, сколько он написал картин. Две, тысячу, три тысячи… Что там такое делалось?

С самого начала определяются основные черты его видения. Как вам кажется, вы можете двигать рамку картины в разные стороны? Измениться от этого что-либо? А что может попасть в его объектив? Все что угодно. И так с любой из его картин. А самое главное, их можно переворачивать с ног на голову. И тоже ничего не изменится, только станет еще интереснее. Вот это живопись! Почему? А потому что то, что он пишет настоящая реальность. Живописная. Он с самого начала писал живописную реальность. Свое живописное впечатление. В основном он пишет только пейзажи и с самых первых работ у него это вода, как отражение неба, как отсвет. У Клода есть фантастическая вещь. Поскольку он идеальный импрессионист, то ничего кроме этого ощущения света через мгновенное впитывание нет. Глубокая метафизика. Он очень удивителен и вы, вместе с ним попадаете в удивительное состояние. Посмотрите, это очень интересно. Давайте, увеличим деталь его картины. Посмотрите, как написана вода. У него все так написано. Что произошло? Произошла смена одного искусства на другое. Одного языка на другой. Я бы сказала, что мир больше не описывается событийно. Он описывает его только, как впечатление. Он описывает его через отдельных героев. Нужно уметь это написать. У него от картины к картине меняется не только палитра, но и мазок. С ним происходят удивительные вещи. Он внутри самого себя и как художник, совершенно невероятно эволюционен. Я очень люблю его серию Руанский собор.

Его картины это часть воздуха. Пишет ли он свою жену с зонтиком, где единственной осязаемой вещью становится только зонт. Или пишет он вокзал Сен Лазар, где все проникнуто состоянием эффекта от дыма, идущего со всех сторон и все отсвечивает через стеклянную крышу вокзала, создавая невероятный эффект. И собор, который он пишет один раз, потом второй, потом пятый, но в разное время суток. Почему? У него абсолютно другое живописное состояние.

«Вокзал Сен Лазар»

«Дама в саду»

А если вы подвергните его работы увеличению, то увидите очень интересную вещь. В его работах 70-х годов, где мир потеряв материальность и вес, обретает какую-то изумительно-мирную и очень умиротворенно-счастливую картину. Зелень сада, скатерть, какая-то женщина в белом платье, все движется, как сон и вместе с тем, картина не имеет границ. Это, все равно, как фрагмент. Пространство, как оно было у Давида или у Рембрандта исчезает. Это мир, в каком-то однородном, живописно-духовном впечатлении. И из-за неопределенности границ вам очень легко оказаться там. Почему, когда братья Люмьер показали «Прибытие поезда» все попадали с мест. Нет границы и кажется, что поезд сейчас въедет в нас. Но не в этом суть. У настоящих импрессионистов, как Моне или Ренуар тоже нет рамок. Я несколько раз ловила себя на том, что очень легко оказываюсь внутри их пространства. И я счастлива. Я, наверное, и люблю их от этого эффекта, всю свою жизнь. Вы всегда там. Моне в своем искусстве был абсолютным гением. Он полностью и заново сотворил мир, сделал импрессионизм, как явление, он вовлек нас в этот мир, сделав его частью. Импрессионисты все крысоловы, но таких как Моне нет. Он очень последователен. И у него от попадания в эту сказку живописи есть интересная вещь, один странный эффект не навязанный никем. Сколько времени вы можете простоять перед картиной? Импрессионисты – это те художники, когда вам хочется стоять перед их картинами. Но перед Клодом Моне просто тяжелеют ноги и вы, как Алиса в «Стране чудес» оказываетесь внутри этого, потерявшего вес, удивительно теплого мира. Переверните его вверх ногами и что у вас получается? Отражение. Вот это вам фокус!

«Резня на Хиосе»

Однажды, произошел такой случай. Делакруа – властитель дум, а они все были социально заряжены, написал «Резня на Хиосе». Так как они все были передовые, то сочувствовали грекам, сражавшимся против турков. И вот он пишет, как турки истребляют греков. Общество должно отзываться и оно отозвалось. Приходит поэт Бодлер и говорит:

– Гениально! Знаешь, вот тут немного не так. Ты видел работы английского художника Констебля?

Тот говорит:

– Видел.

– Правда, у него зелень красивая?

Тот отвечает:

– Да.

– Пойди еще раз, посмотри и напиши зелень.

Владимир Стасов

И тот пишет, потому что для них Бадлер, что для наших Стасов. Что Стасов говорит, то они и пишут. То есть картина Репина написана совместно со Стасовым. Стасов говорил, а Репин реализовывал. Также смотрели и на Бадлера. И вот он переписал картину. Бадлер посмотрел и говорит:

– А, знаешь, ты ее переверни верх ногами.

– Зачем?

– Понимаешь, когда картина перевернута, то она должна быть точно так же пониматься, как и в нормальном положении.

Но картину перевернуть верх ногами нельзя, а картины Моне можно. И мы здесь видим эту картину. А может она должна быть так написана? Он же совершенственная тень. А по сути, какая разница как на нее смотреть. Чем больше я смотрю на его картины, тем больше мне хочется смотреть на них и дальше.

Думаете у него, когда-нибудь повторяется мазок? Они у него всегда разные. Дело в том, что этот мазок и есть живопись. А что он изображает? Впечатление. Этот человек – гений! Кто такой гениальный человек? Нет определения «кто такой гений», оно может иметь только частное значение. Я считаю, что гений – это человек, который создал мир не бывший до него и не ставший после него. Для меня это просто. Он создал мир, которого до него не было, и который после него будет иметь очень большой шлейф, но таким больше не будет. А после себя Моне оставил колоссальный шлейф.

Он меняет наше отношение к живописи, к этюду, к мазку, к палитре. Он показывает, что есть предмет живописи. Оказывается, предметом живописи может быть обыкновенное облако и цветок. Он изменил наше представление о предмете живописи и о его границе. Через живописный язык он учил нас смотреть на живопись. Он предложил нам смотреть на живопись, как на предмет искусства, а мы привыкли, как на изображение чего-то. Не обязательно живопись должна что-то изображать. В этом и суть, и позитивность Это – Клод Моне.

Лекция 2

Разговоры серьезные, а я в таком усталом виде.., но все равно они неизбежны, необходимы и касаются всего, в том числе и сегодняшнего дня. Я не дочитала в прошлый раз, поэтому дочитывать буду сейчас и снова повторю, то, что уже говорила: импрессионизм есть величайший переворот не только в области живописи, но и в области сознания. Другого представления о мире: о том, что такое живопись, о том, что она делает с нами, о том, как она изменяет нашу точку зрения, как мы начинаем видеть. Мое поколение представляло себе Европу по картинам импрессионистов. Они были для нас больше, чем книги и кино, и давали целое представление о том, как жили люди, их города и страны. Я их называю реалистами, потому что они действительно писали с натуры и первыми изображали реальный мир вокруг себя таким, каким он становился. Они отмечали все то новое, что появилось в городе, что их окружало, и как изменился их образ жизни. И если Клод Моне был идеологом новой точки зрения на то, что есть искусство, что оно есть живопись живой жизни и создавал дивные симфонии образов мира и видел его таким, как он есть, то Дега необыкновенно сложен. Я обожаю этого художника. Он очень сложно чувствует мир и пишет также сложно. Его композиции сложны, динамика движения толпы, общие планы. Видны монтажные стыки и то, как падает свет. При этом Дега, как художник, необыкновенно чувственный. И эти ощущения для него очень важны. Они, можно даже сказать, эротичны. Это его собственное надреальное, рецепторное восприятие.

Это видно по тому, как он пишет «Вечернее кафе» в свете фонарей, отбрасывающих свет на такую холодную красоту и преображающий мир.

«Вечернее кафе»

Огни расположены на заднем плане в один ряд и придают картине глубину. Какие-то люди. Кто-то слушает певицу, кто-то болтает. Все пространство заполнено и наполнено жизнью. Это мир, получивший новое освещение, новый свет, толпа, которая идет гулять, вечер, горят фонари, кто-то несколько вульгарно одет. Кто-то сидит разинув рот, странные движения рук.

Именно импрессионисты спровоцировали кинематографическое сознание. Восприятие нашего мира, как монтаж, совершенно удивительно. Сколько книг написано! Лично я рекомендую книги Джона Реланда. Он человек набитый шумом времени. И весь этот шум, голоса времени, всякие газетные отзывы врываются в его книги. Но поверьте мне – человеку, перерывшему огромное количество литературы, настоящего исследования того, что произошло, нет ни у кого. До сих пор нет той точки, с которой был бы оценен весь невероятный период импрессионизма. Вот я хочу привести один пример. Был такой Караваджио. Он принес в мир светотень и очень сильно повлиял на искусство, но он не повлиял на него так, как импрессионисты. Он повлиял на наше восприятие, на наши ощущения, почти бессознательно, безрецептурно. Поэтому появление нового языка, который пришел вместе с этой группой художников-импрессионистов образует новый стиль.. То время было временем создания не просто языка, не просто видения, а целого стиля, который изменился и изменил наше восприятие и наше взаимодействие. Так что они влияли на искусство, а оно влияло на нас. А мы, в свою очередь, создавали стиль жизнь. Это сложнейший процесс. И это нигде не описано и не обследовано. Все это повисло в воздухе. Но в Дега есть еще одно качество. Посмотрите, как он писал руки, словно слепки с античности. Какая-то необыкновенная гармония. Он очень гармоничный художник, ласковый, нежный, в нем нет жесткости, что бы он не написал. И Дега с очень большой нежностью и любовью пишет все эти новые закоулки жизни. Посмотрите его картину в шляпной мастерской. Она вся раскадрована по шляпкам: эта шляпка, другая. Не только те женщины, что сидят и примеряют их, но и сами шляпки являются свитой, натюрмортом и целым миром необыкновенной, привлекательной женской красоты. Целое художественное утонченное пиршество.

«Шляпная мастерская»

«Шляпная мастерская»

«Шляпная мастерская»

«Шляпная мастерская»

Дега один из тех немногих художников, как, к примеру Клод Моне, смотреть которого можно часами. Когда вы стоите перед его работами и рассматриваете детали, то начинаете понимать, что погружаетесь в его картины-кадры. И чем больше вы смотрите, тем больше удивляетесь его многомерности. В нем большое многомерное пространство. Он художник необычайной глубины. И эта глубина в его абсолютно новой острой позиции, зрении, введении нас внутрь действия, как в кино. И, когда вы все это почувствовали, и впустили в себя этот мир, то Дега становится вам очень близким художником. Мы в нем проживаем, мы начинаем смотреть на его работы, как на живопись. Так же и с другой позиции чисто живописной поверхности, когда вы можете бесконечно изучать все детали живописи и удивляться цветовым отношениям. Этот зонтик, перчатки, такие утонченные вещи.