Последняя воля Артемиды. История в античном городе Сидэ

Глава седьмая

Ужин был накрыт в зале для особых приёмов: стол прямо таки ломился от яств, хотя приглашённых было всего трое: Юстиниана попросила прийти на несколько минут позже. Когда она вошла в своём пурпурном одеянии – гость тут же поднялся и с круглыми от удивления глазами засвидетельствовал своё почтение. Она приветливо улыбнулась, поправив упавшие каштановые длинные волосы на плечо и села рядом с дядей. Гостью был немного моложе Клавдия, а его имя Луций – было самым, что не есть обычным, вид простака на первый взгляд не представлял ничего особенного. Он был слишком голоден, поэтому уплетал всё, что подавали слуги до пустой тарелки.

– Итак, друг мой, что же всё таки потрясло Рим? – С явным нетерпением в голосе поинтересовался губернатор. – Ты можешь говорить откровенно: эти люди – моя единственная племянница и мой управляющий, и секретарь в одном лице – самые близкие люди в моей жизни. Их бояться нечего.

Гость кивнул одобрительно головой и практически прошептал:

– Как ты знаешь, несколько недель назад на императора Августа было совершено опять покушение его же собственным сыном Тиром. Зная этого юношу, я ни минуты не верю в его безумство. Он очень был предан отцу, и его собственный мир совершенно отличался от мира реального. Скажу вкратце, что он исчез, хотя сотни глаз видели, как он выпил отравленное вино перед своим отцом и покинул дворец. На его вилле нашли только раба, умершего от многочисленных ножевых ран в постели хозяина.

– Печальная история, я слышал об этом, две недели назад. – В голосе губернатора стали проскальзывать нотки явного недовольства. – Стоит ли говорить о мёртвых, которые уже не в силах причинять нам вред.

– Ты зря иронизируешь, Тир исчез бесследно, никто не знает где он. Существуют предположения, что он может остановиться в этом городе, так как сдружился с послом Сирии, который родился здесь и получил от императора позволение провести дома несколько недель, по пути в Сирию.

Юстиниана, Клавдий и Антоний переглянулись: речь шла о Октавиане-Флавие. Они не виделись уже больше двух лет. Теперь он возвращается.

– И ты предполагаешь, что после выпитых двух чашей яда человек может бежать из Рима? – Губернатор пытливо посмотрел на Луция. – Разве, что только на тот свет. Больше некуда, – Клавдий заметно терял терпение.

Тот отвёл глаза в сторону.

Клавдий поднял бокал, чтобы ему налили очередную порцию вина и спокойно испив, поставил на стол. – И это ты боялся озвучить мне в письме, друг мой?

– Не совсем. Думаю, ты знаешь, что сын императора Марк-Аврелий был предательски убит прямо во дворце. Его нашли мёртвым утром с кинжалом в спине. Тем же способом было покончено с родным дядей императора, Децемомум, через месяц.

– И ты хочешь сказать, что в этом стали обвинять покойного сына Тира? На каких основаниях? Это было бы очень удобно, для кого-то, только боюсь на этом количество смертей не уменьшиться даже со смертью этого несчастного юноши.

– Поползли слухи, что Тир ещё жив и куда он мог бы направиться, поэтому я тут же поспешил предупредить тебя. Ты же не пойдёшь против императора?

– У императора есть веские доказательства против Тира в содеянных всех предыдущих убийствах их родственников? Я ни разу не слышал о том, чтобы на него устраивали гонения после его предполагаемой смерти. И потом у меня несколько иного характера информация, – Клавдий вытер рот салфеткой и спокойно отложил её в сторону. – У нашего императора какой-то недуг. Он серьёзно обеспокоен своим состоянием и стал больше задумываться о поиске целителей по всей империи, если он излечиться сам – он постарается восстановить справедливость. Он по ходу становиться заложником своего тела. Вот это меня беспокоит больше, чем твои ни чем не обоснованные домыслы. – Ткнул пальцем он в сторону гостя. – Я даже не удивлюсь, если бы он посетил лично наш город исключительно с этой миссией. – Хозяин дома кивнул в сторону Юстинианы.

– Почему ты не веришь в то, что я тебе сказал? – Возмутился Луций, поправляя синюю мантию на своём плече.

– Потому, что я слишком хорошо знаю этот мир и потому, что достаточно стар, чтобы чего-то опасаться в нём. Если ты приехал сказать мне только это, то вынужден разочаровать тебя: ты просто потерял время.

Юстиниана поглядывала на гостя, который то и дело ежился и отвечал невнятно. Его худое измождённое тело и тёмные круги под глазами явно свидетельствовали не в пользу его здоровья. Он пригубил вино и с болью скривился, испытав жгучую боль внутри.

– А ты считаешь, что я должен был проигнорировать этот факт и не сообщить тебе? У меня мало времени, слишком мало. Жрецы говорят о моей скорой кончине, перед этим я решил посетить тебя, а потом вернуться в Рим и умереть.

Клавдий от удивления приподнял одну бровь: «С каких пор ты стал доверять этим шарлатанам?»

Луцый недовольно скривился: «Я это и сам чувствую без пророческих видений жрецов»

Последующие беседы были уже общего характера. Клавдий интересовался другими приближёнными императора, их семьями и даже общей картиной, бытующей в городе. Больше его не интересовало ничего. Он быстро распорядился, чтобы гостю приготовили комнату, и вышел во дворик подышать свежим воздухом: новости Луция разочаровали его и он, собственно говоря, всё это время скучал: 10 других информаторов доставили ему эти новости полторы недели назад.

На дворе стояла ночь, и только лунный свет хорошо освещал это место:

– Он много не договаривает, – Раздался за спиной голос Юстинианы, – И он прав, на счёт своего здоровья. Он действительно серьёзно болен, по-видимому, у него больны почки. Поговори с ним наедине. Он напуган, как заяц. Он никому не доверят, и кажется, у него действительно есть, то, о чём другие могут и не знать. Мне почему-то так показалось. Он считает, что он на гране, поэтому ему можно доверять.

Клавдий повернулся к племяннице, и предложив ей свою руку повёл её по галерее: неожиданно он коснулся на барельефе головы косули и сдвинул легко её с места: стена тут же расступилась, открыв взору ещё один дворик, о котором девушка никогда не знала: «Оставайтесь с Антонием там. Тут очень хорошо слышно то, о чём мы будем говорить с Луцием здесь. Я скоро вас выпущу, а потом мы обсуди всё за чашкой горячего вина. И ещё, я хотел сказать тебе, что ты просто прирождённый политик, великий Цезарь гордился бы тобой.

– Мне будет достаточно того, что гордиться будешь мной ты, – Махнула она рукой и скрылась за потайной дверью.

Луций сам нашёл хозяина дома, и с опаской оглянувшись, уже более твёрдо и без излишней уклончивости, бросил стоящему во дворике Клавдию, стоящему к нему спиной: «Надеюсь, тебе никто не сообщил новость, что сюда едет император».

Губернатор повернулся к нему и холодно проронил: «Он чувствует смерть, но боится привлечь внимание стервятников, чтобы они не стали клевать его ещё живое тело. Я бы поступил в точности так же.»

– Он будет скрываться под видом нищего и остановится в твоём доме. Новость о возможностях твоих родственников достигла ушей самого Рима. Посол Сирии сам предложил Августу посетить город, и что его невеста способна творить чудеса. Состояние императора довольно плачевное, но только узкий круг осведомлён на сколько. Он готов довериться твоим родственникам, но никто не имеет права знать правду, кто гостит в твоём доме. Это был личный приказ императора мне.

– Стало быть,

– Он не знает никакой правды, но именно мне поручил это передать тебе вот его письмо. – Он подал свиток и неожиданно пошатнулся и упал по середине дворика без чувств.

Юстиниана склонилась над бездыханным телом несчастного и сдавленным голосом, полным удивления проронила: «Но он мёртв».

Клавдий и Антоний стояли в ужасе. Им понадобилось время, чтобы прийти в себя.

Глава восьмая

Девушка покинула свои покои через час: в диванной комнате её уже с нетерпением ждали её мужчины.

– Ну что там? Что ты увидела?

Она устало рухнула напротив и уронила голову на руки: «Это более чем неправдоподобно. Его отравили. Травили медленно, не сразу, даже не подозревая, что человек и без того был уже на грани. У него останавливались почки и какой-то месяц, и он умер бы естественной смертью, но кто-то стал ускорять этот процесс приблизительно за неделю. То есть его готовили заранее к этой миссии, чтобы он передал тебе послание и сразу же умер. Как он дотянул с такими дозами до города – я просто поражена. Я знакома с этим ядом, но у нас этот порошок скорее редкость, чем обыденность. В последний раз его мне показывала Тина, когда я была подростком. Погодите, кажется, я о нём даже читала где-то, но где? Теперь ваши версии, я как целитель уже вынесла свой вердикт. – Она пытливо посмотрела на мужчин.

– Император таки боялся огласки? – Потёр устало виски губернатор.

– Что-то тут не так. Император лично распорядился доставить письмо тебе. Где была гарантия, что он успеет? Что-то не вяжется, – Пожал плечами Антоний.

– Тут я готов согласиться с тобой немедленно. Император тут не участвовал.

– Тогда его сын или его команда?

– А им какой смысл? – Удивилась девушка.

– Пока ничего не знаю, – Растерянно покачал головой Клавдий. – Чушь какая-то. Ладно, я прикажу сейчас же слугам забрать тело и похоронить, – Он бросил на низкий столик свиток от императора, и девушка тут же взяла его в руки, чтобы почувствовать запах.

– У этого яда какой-то особенный запах, он истощает человека, и он начинает есть больше и больше, а сил не прибавляется, а тем временем организм не способен бороться с быстро наступающим истощением. У меня будет время осмотреть как нашего императора, так и тех, кто прибудет с Октавианом-Флавием.

Юстиниана находилась во дворике, где они с Антонием проводили соревнования. Девушка стреляла из лука точно в мишень стрелу за стрелой и чувствовала, что она не может совладать с собой. Её охватила депрессия.

– Ты очень предсказуемая, моя девочка, – Послышался ласковый голос Клавдия. – Если тобой овладевает отчаяние – ты можешь часами стоять и пускать стрелы.

– Слава богам, стрел у нас хватает, – Буркнула Юстиниана. – Он умер внезапно, и я не могла ни чем ему помочь. Ненавижу это состояние, когда умирают люди, а я бессильна.

– Ну чем ты могла бы помочь, скажи мне на милость. Чем? Если судьба его была предрешена.

– Если в этом все тонкости политики, то я только и буду, что коллекционировать трупы, успевая гадать, где и когда, и при каких обстоятельствах ему приготовили вход на небеса. Это не дар, а наказание с полу взгляда понимать, что в душе того или иного. А души, собственно говоря, у всех одинаковы.

Дядя подошёл к племяннице и взял нежно её за плечи.

– Просто не надо задумываться о том, что невозможно изменить в жизни.

– Жизнь всего лишь миг и прожить её надо ярко, – Голос Октавиана-Флавия неожиданно застал их врасплох, и юноша ловко выстрелил из своего лука в мишень, присоединив свою стрелу к стрелам Юстинианы.

– Ты? – Девушка замерла на месте от восторга, а потом бросилась на шею к возлюбленному.

– Как видишь, я, готов пасть к твоим ногам и возложить к твоим ногам все мои победы! – Воскликнул он радостно, и подхватив на руки Юстиниану стал кружить её с небывалой силой.

Девушка припала к груди возмужавшего юноши. Он действительно изменился, в римском одеянии с пурпурным плащом поверху он был уже немножко другим.

– Sen sahra cöllerinde bir gül olsan, seni kurutmamak icin gözyaslarimla sulardım seni (Если бы ты была розой в пустыне, я бы поливал тебя слезами, чтобы ты не засохла. – Страстно пролепетал юноша.

– Eger bu dünyada seni kimse sevmiyorsa bilki ben ölmüsüm (Если в этом мире тебя никто не любит, знай, что я умерла, – Ответила она ему с пылкостью, нежно обнимая.

– Seni sevdigim kadar yasasaydim, ölümsüzlügün adini ask koyardim (Если бы я жил столько, сколько люблю тебя, я бы бессмертием назвала любовью)

– Vur kalbime hanceri, yüregim parcalansin. fazla derine inme, cünkü orda sen varsin (Вонзи в мое сердце кинжал, пусть мое сердце разорвется, но глубоко не надо, потому что в моем сердце есть ты)

– Seni seviyorum diyen dillere degil, senin icin aglayan gözlere inan (Поверь не языку, который говорит «я тебя люблю», а глазам, которые плачут о тебе)

– Kalbimde 3 cicek yetistirdim. sevmek, sevilmek ve beklemek. sen bunlardan ikisini kopardin, bana sadece biri kaldi; beklemek (В моем сердце я вырастил 3 цветка – любить, быть любимым и ждать. Ты сорвала 2 из них, мне остался один – ждать)

– Birgün bana gülen gözlerle soracaksın, ben mi, dünya mı diye, ben dünya diyeceğim ve sen çekip gideceksin ama bilmeyeceksin ki tüm dünyanın sen olduğunu. (Однажды ты посмотришь на меня и спросишь, смеясь, «я или мир», я скажу мир, и ты уйдешь, но не узнаешь, что весь мой мир – это ты)

Это было своеобразное приветствие, вместо слов любви, ибо каждый был без памяти влюблён в поэмы мавров.

Дядя стоял огорошенный этим потоком стихотворений, а потом медленно повернулся и удалился из дворика.

Глава девятая

В эту ночь они остались в доме губернатора: оба сидели на шкуре тигра, забросанного подушками у огня, пили вино и не могли наговориться.

Она слушала о его жизни в Сирии, подобно прекрасную сказку, наслаждаясь каждой историей, позабыв о горестном вчерашнем дне.

Ей вспомнилось её детство и их драки до крови. Теперь это выглядело комично – тогда – всё серьёзно и главное клятва – никогда не стать его женой. Они были так, в сущности, одинаковы с ним: любовь к оружию и к искусству, к наукам, только что не дышали в унисон.

Ей так хотелось поделиться с ним о последних новостях, рассказать обо всём, что тут произошло, но тут её что-то остановило: кто он стал, в сущности, за это всё время? А ведь он был один из тех, кто пришёл в этот город и никто не знает истинной причины их появления. Нет, она не станет ему доверять. По крайне мере пока.

Влияние дяди начинало действовать как магнит. Она инстинктивно становилась более и более осторожной. Девушка решила больше слушать его, чтобы понять скрытый мотив их миссии с друзьями.

Ей было необходима внутренняя сила, которую бы дала любовь, чтобы она смогла понять, что она с ним сможет преодолеть всё. Даже если её жизнь будет идти самой терновой тропой, что он будет её обезболивающим, её опиумом, но разве будет она счастлива, испытав горькие разочарования? Никогда. В ней опять просыпалась та самая взбалмошная 12 летняя девчонка, которая заявляла, что мужчинам не стоит доверять.

– Я должен тебе кое-что рассказать, – Начал неожиданно он. – Я всё смотрел на жизнь в Сирии сквозь розовый туман. Всё сказочно, волшебно, и сладко. Мы всегда зачитывались с тобой любовными поэмами, но их жизнь совершенно противоположна реальности. Я никогда не забуду один случай. Там в Сирии я был приглашён на приём к брату султана. Неожиданно ко мне в ноги упала белая женщина, она стала молить меня о защите, но тут его схватили двое солдат и поволокли из сада. У меня была долгая аудиенция, и когда я вышел опять в сад, то чувствовал, что просто валюсь с ног, когда неожиданно я увидел то, от чего ужас сковал меня полностью. Я не мог ступить и шага: у фонтана валялось ещё живое, но уже без кожи тело той самой женщины. Они содрали с живого человека! Ты понимаешь?

Юстиниана онемела от ужаса.

– Я даже не заметил, как за спиной появился брат султана и стал проливать горестные слёзы: «Я любил её, а она была холодна ко мне. Она разбила в дребезги мои чувства, пытаясь покончить собой. Она пренебрегала моей любовью. Я сделал её смерть лёгкой и безболезненной: перед казнью она приняла слишком много опиума, чтобы чувствовать что-либо» – Он подошёл к валяющемуся телу и перерезал ей горло, обливаясь горькими слезами. Меня рвало всю дорогу. Я уже не мог любить эту страну на столько, на сколько, любил её до этого момента. Я понял, что испытываю жуткое отвращение уже ко всему, что связано с ними, даже с поэзией. Она больше меня не вдохновляет, она меня раздражает и заставляет испытывать дрожь, как в лихорадке, не более того! Но мне придётся туда вернуться и от этого в моих жилах вскипает кровь от презрения!

Девушка подошла к нему и нежно обняла его, уткнувшись лицом в его плечо.

– Если мне придётся опять падать в грязь или мои руки будут испачканы в крови я должен знать, что ты будешь всегда чистой водой, которая омоет моё тело, и я очищусь от всей нечисти, которая по всюду, в каждом уголке и этот настоящий мир творит из нас чудовищ. Я уже чудовище, но мне нужна, ты чтобы понимать, что ещё что-то остаётся в нашей жизни святым.

– Пойдём, ложись и постарайся уснуть. – Она поправила подушки и заставила его удобно лечь и закрыть глаза, – Ни о чём не думай. Просто усни. Здоровый сон принесёт облегчение твоей души и телу. – Gonlumde tek sen varsin askima bir baharsin, kalbimdeki aynaya bir de baktim sen varsin

(В моей душе только ты, ты весна моей любви, я посмотрела в зеркало своего сердца и увидела тебя), – Шепнула она ему ласково и нежно поцеловала в щёку.

Он уснул молниеносно, как маленький мальчик, которому нужно тепло и забота матери.

Юстиниана сидела рядом и смотрела в огонь. Он не знал, что она часть этого грязного мира, по крайней мере, она уже приближена к этому, она уже разделяет тайну прибытия императора. Это означает, что всё может быть и руки его уже запачканы даже, что касалось, смерти несчастного Луция.

Глава десятая

Юстиниана тихонько покинула залу, где остался спать Октавиан-Флавий, и войдя в гостиную увидела, что у камина находился дядя. Он сидел к ней спиной лицом к огню. Девушка подошла к нему по ближе, и остановилась на расстоянии несколько шагов.

– Я был уверен, что ты покинешь его в эту ночь. Я слишком хорошо тебя знаю. Ты не из тех женщин, что бросаются в омут с головой напрочь позабыв о здравом рассудке. Вижу, что он сильнее у тебя всего на свете.

– Uzakliklar küçük sevgileri yok eder büyükleri ise yüceltir tipki rüzgarin mumu söndürüp atesi yükselttigi gibi… Askimiz kara bulutlarla kapliysa eger..yagmurun yagmasini bekle çünkü her yagmurdan sonra gökkusagi çikar. (Расстояния губят маленькую любовь, а большую делают сильнее, как ветер тушит свечку, но раздувает костер. Если нашу любовь накрыли тучи, подожди, пока пойдет дождь.. Потому что после дождя появляется радуга). Эти слова уже не имеют никакого смысла.

– Больно видеть тебя разочарованной, – Дядя поправил горящие поленья в камине и тяжело вздохнул.

– Bir bakışın manası, hiç bir lisanda yoktur, Bir bakış bazen şifa, bazen zehirli bir oktur, Bir bakış bir aşığa neler neler anlatır, Bir bakış bir aşığı senelerce ağlatır…

(Нельзя описать смысл взгляда, взгляд бывает и лекарством, и отравленной стрелой, взгляд может столько рассказать влюбленному, но может и заставить плакать годами…) – Цитировала она дальше. – Что-то изменилось в его глазах. Они полны ужаса и дикости, подобно видят всюду опасность и он готов броситься в любую минуту, только бы спасти жизнь любой ценой. Он уже не тот Октавиан-Флавий. Я не вижу жизни в его глазах. Он готов пожертвовать всем, лишь бы завтра встретить ещё один рассвет. Это не тот юноша, которого я помню, с которым мы сидели у костра вечерами, поделив одну лепёшку на двоих, когда лошади уставали от сумасшедших скачек, на перегонки, а потом спали, обняв друг друга, укрывшись шкурами, боясь замёрзнуть до утра. Мы выпускали кучу стрел, а потом до драки спорили, чьих стрел больше попало в цель. Это не тот парень, с кем мы дрались мечами в садах, оставляя после себя лишь жалкие клочья от ухоженных цветов, а потом прятались от сумасшедших от злости садовника и наших матерей, часами просиживая у тебя в доме. Ну, конечно же ты это помнишь. Мы зачитывались стихами мавров о любви, а потом сумасшедшие от эмоций и чувств целовались до потери сознания. Это всё уже в прошлом. Ни один стих не способен больше сотворить чудеса.

– Ты хочешь сказать, что всё остыло?

– Мы просто перестали быть детьми. Взрослая жизнь внесла свои коррективы. Он запуган.

Клавдий бросил сухую щепку в огонь и блаженно произнёс: «Всегда очарован, когда смотрю на пылающий огонь: он способен заворожить, согреть или сжечь дотла. Всё зависит, как мы это можем принять».

Юстиниана заломила руки и медленно стала прохаживаться по залу. Это было личное пространство покойной жены Клавдия Селезии.

– Она скупала всегда только лучшие работы мастеров. В нашем доме стали быстро появляться от малой до великой фигурки из слоновой кости, белого и чёрного мрамора. Селезия распорядилась всё это расставить в трёх залах и выделить отдельно каждое произведение, дабы не затмевать друг друга своей красотой и неповторимостью. Это вечное столкновение между великими и малыми, бедными и богатыми, и даже супругами. Когда они начинают затмевать друг друга, порождая злобу, зависть и желание быть первыми. Это случилось и с твоим возлюбленным: либо он попытался кого-то затмить, либо стал частью опасной интриги и теперь вместо того, чтобы владеть ситуацией – он не пытается согреться у огня, а боится сгореть в нём.

Селезия умерла так и не осознав, что своей красотой и величием, умом и умением подать себя она выставила себя вперёд, забыв о том, что я остался далеко позади. В нашем доме бывали известные поэты и музыканты, праздники были пышными и красочными, и всюду она блистала, была первой, а я уходил всё дальше и дальше в тень. Только её имя было на устах, а моё предавалось забвению. Я уже не грелся в лучах её любви, а понимал, что способен сгореть в этом огне живьём и я понял, что это уже не любовь.

Юстиниана повернула к нему голову и застыла в немом вопросе. Клавдий так и подбрасывал ветки в огонь, продолжая смотреть в одну точку.

Неожиданно из открывшихся ниш под самым потолком с четырёх углов посыпался песок, прямо в открытую нишу на полу, и тут же всё закрылось немедленно.

– Что это было? – Испугалась Юстиниана.

– У нас гости, – Засуетился хозяин дома. – Кто-то только что вошёл в дом.

– В такой час?

– Это может значит только одно: в такую пору может пожаловать только император.

Они оставались в зале Селезии. Наступало гнетущее молчание – никто не входил.

– Я предупредил слуг, чтобы впускали каждого, кто будет стучаться в мой дом ночью, но что же он медлит?

Гость действительно медлил с появлением. Он уже заставлял нервничать обоих, находившихся в зале, однако когда он появился – оба застыли на месте: перед ними стоял худой, измождённый человек в простой накидке. Его потухшие глаза и болезненные черты лица уже не выражали властного и волевого владыку великой империей. Он угасал, как свеча от императора Августа не осталось ничего, кроме оболочки, болезненного тела и состояния полного бессилия.

Позади него стоял незнакомец, в длинном дорожном плаще, с большим капюшоном, закрывавшим его лицо полностью.

Он сделал шаг на встречу хозяину дома, однако неожиданно его ноги подкосились, и он повалился без чувств на пол, сразу у ног хозяина дома.

Юстиниана бросилась к бесчувственному императору и крикнула на весь дом: «Срочно несите его во внутренний дворик! Несите одеяла, тазы, всё! Его отравили! Снимите с него, всю одежду и бросьте здесь!»

Слуги засуетились как мыши, волоча бесчувственное, измождённое тело мужчины во дворик, который показал прошлой ночью Клавдий. То, что приказала делать с ним Юстиниана – было чудовищно. Несчастного волочили на спине, заставляли пить так много воды, как только было возможно влить в него, а потом его рвало, так что не хватало уже сил это пережить, а он должен был, чтобы остаться в живых.