Не один

Я люблю Ее, многомудрую, разумеется, сложною любовью. Она про это знает и, разумеется, игнорирует.

Ей не до меня. Она так неистово любит своих, что на других у Нее нет ни сил, ни времени, ни пространства.

– Хорошо говоришь, собака!

Это Она мне, защитнику угнетенных. Только что закончился суд, я был виновен по всем статьям и принес извинения. Она простила, и вот я стою дурак дураком, воскуряю фимиам, вспоминая, как мама отвесила мне подзатыльник, когда я позволил себе в Ее адрес нечто.

Она, если изучить Ее жизнь, больше, чем певица, женщина и личность, потому что Она сплав пессимизма разума и оптимизма воли.

Вам хорошо, на вас Она не смотрела ни снисходительно, ни презрительно – а на меня и так, и так, я терял от этих взглядов вес и ориентацию на местности.

Но зато однажды Она доверительно сказала мне: «Когда тупею, звоню Жванецкому».

Ей одной дозволено уходить и возвращаться, не сообразуясь с общественным мнением, согласно которому длительные отлучки чреваты забвением.

Зрение Ее точно и изысканно, просодия глубока и полнозвучна, и Она редко ошибается. Ну, разве что с политикой и Филиппом.

Борис Моисеев. Живой

– Я не понимаю разговоров о просветлении, но разговоры про перерождение я теперь понимаю. Это совсем иное. Разговоры о просветлении дискредитированы рисовкой тех, кто их ведет. После того, что со мной случилось, скажу то, о чем думаю долго и мучительно: побывав ТАМ, считаю, что ЗДЕСЬ лучше.

Все знают душераздирающую историю о том, как Борис Моисеев чуть не умер, считался стопроцентным покойником, уцелел, забыл резкие движения и громкую интонацию. Мы сидим перед прямым эфиром на канале РОССИЯ, и мне приходится концентрироваться, потому что говорит он очень-очень тихо, с большим усердием доканчивая недолгую мысль: он говорит несколько слов, следует тайм-аут, после чего речь очевидно непросто возобновляется.

Я спрашиваю БМ, чего ему, выжившему, сейчас больше всего не хватает, он думает и совершенно серьезно говорит, что ему не хватает счастья в личной жизни.

Мимо проходит актер (который моложе) Панин с видом и амбре человека, не внявшего забористому призыву классика: «О, молодые, будьте стойки при виде ресторанной стойки!» Бросает, что читал, будто БМ хочет умереть на сцене, Боря без улыбки отвечает, что так и есть, всем видом давая понять, что на эту тему шутки для него неприемлемы.

Спрашиваю про расписание, зарядка, похожая на йогу, прием пищи, похожей на брандахлыст, тюремный режим. БМ впервые улыбается, даже начинает тихо смеяться, и я понимаю, что БМ режим не очень блюдет.

– Главный вывод после ЧП? Что в моей жизни есть только сцена и друзья. Больше ничего у меня нет. Я раньше строил планы, хотел глядеть далеко, это так смешно и грустно, вот он, твой день. Один. Здесь. Сейчас. Твой. Будь собран и благодушен. Делай свое дело, по возможности сияя.

– Но ведь, прагматично и цинично рассуждая, случившийся коллапс можно было конвертировать?

– Это как?

– Это очень просто: нужно вставить в программу беспросветные песни со строчками о Боге и героическом преодолении. А у тебя один сплошной мажор. Будь похитрее, как Люк Бессон: нравятся людям драмы – подари им драму, рекордную по слезоточивости.

– Ха-ха-ха! И с реквиема начать, и в конце врубить нарастающий стук копыт, чтобы этот звук потом резко оборвался… Нет, это не для меня. И не про меня.

В жизни человек легкий, а уж после того, что произошло, полон детской радости по поводу каждого дня – того простого факта, что он у меня есть. Вот такой – непримитивно яркой – должна быть и концертная программа.

Я спрашиваю, что его более всего раздражает сегодня. Он отвечает, что не раздражает, а, так точнее будет, расстраивает. Количество людей, которые стали верить «под камеры», «все публично кинулись иконы целовать».

В этот момент я вспоминаю, как в эфир радио КП позвонила, когда я желал БМ, прознав про реанимацию, скорейшего выздоровления, одна сильно верующая бой-баба с золотым в кавычках сердцем и пожелала и Боре, и мне, и всему сатанинскому шоу-бизнесу подохнуть в муках. В Улан-Удэ я встретил человека, которого оскорбляет сама мысль, что Борис Моисеев выжил. «Потому что вместе с ним выжил дух Сатаны, злая воля», – вот как он мне объяснил свою ненависть. Я вас обязан расстроить или как минимум проинформировать: таких людей легион.

Я спрашиваю БМ, в курсе ли он, что есть такой легион, он отвечает, что – еще бы, уже много лет, но ему важнее, что его считают светлым человечком Пугачева и Кобзон; задумывается, как кататоник, звучит призыв «Эфир начинается через тридцать секунд!», Боря говорит, что эпатаж он за собой признает, но всегда был за любовь.

Те, которые не рады, что он живой, – тоже. (Но я ему об этом не сказал).

Доброжелательный маршал

Аэропорт, семь утра, даю по телефону указания домашним, сзади кто-то басит: «Прекращай схоластический спич», оборачиваюсь – Саша Маршал.

На прошлой неделе веселый музыкальный канал назвал его Самой Доброжелательной Звездой страны, свидетельствую: сие есть правда неоспоримая. К тому ж, и приведенная сценка это выразительно иллюстрирует, он еще и остроумен, как ранний я, и даже знает слово «аутентичный».

Согласно результатам опроса, по части доброжелательности впереди шоу-бизнеса всего, как впереди планеты всей, кроме АМ, Елка, которая, сверх того, что отлично поет, отменно ладит с людьми; сверхкоммуникабельная моя любимая Лолита; Максим Галкин, становящийся «нашим всем»; в рейтинге за подчеркнутую вежливость упомянут Дима Билан; Владимир Шахрин, «Чайф», который никогда не был себялюбцем, который еще во время оно сказал мне, что в людях не приемлет злобы, апломба, агрессивности, скудоумия.

Каким-то образом в этот рейтинг просочился футболист Кержаков, упорный, невезучий до абсурда, но никогда не унывающий.

В списке есть пугающе юная Дина Гарипова, но это скорее аванс, она еще просто не укатанная, как Сивка, крутыми горками шоу-бизнеса, где всяк мутирует в монстра.

В противном, АНТИ, списке на первом месте, казалось бы, чистейшие образцы чистейшей прелести: Водонаева и певунья Максим. Практически незнакомый младым, разве что по «Дальнобойщикам», актер Гостюхин, писатель Успенский, но тут даже я подтверждаю и другим разом поведаю одну историю. Алексей Чумаков, ведущий себя как мэтр, привередливый Пригожин, который сожрет мастодонта, и мясо не переварит.

Но ведь люди тоже привередливы и не без глаз и ушей, вот о чем надо помнить нашим селебритиз и о чем они все время забывают, оживая только при слове «предоплата».

Земфирино горе

Новая Земфира – да, живое воплощение музыкальной брутальности, но эта брутальность не про меня, хоть она, Земфира, еженощно, ежедневно – с тех пор, как вышел альбом – нейдет из моей головы.

Девушка восполняет отсутствие легких пьес глубокими текстами, в которых с энтузиазмом доказывает, что жизнь грустна, но дальше будет еще грустнее.

Я знаю, что она права, но соглашаться не хочу. Если прежде ее песни были мизантропскими исподтишка, то теперь они мизантропские откровенно: я тут роман пишу, суки, не отвлекайте. Как про что? Про вас, упыри, про людей. У нее исчезла пушкинская легкость, сдается, она даже отрицает ее. Ее понимание хорошей музыки редуцировалось до крепкого саунда, эффектной образности стихов и определения «умная».

Слишком умная, избыточно, горе от ума. Слишком печется о том, чтобы на выходе получился эпик про судьбу, отсюда из-за чрезмерного радения – ореол угрюмой, ладно, печальной обреченности. Я даже готов согласиться на пакостное допущение, что боль, передаваемая через голос, хорошо отмерена, хотя отчетливо сознаю, что в ее случае это чушь, она «из другого санатория».

Но все равно я думаю, что в эпоху «патетичных нытиков и патентованных горе-моралистов» художники первого ряда должны включать свет. Выкручивать лампочки, Лапочка, и без тебя есть кому. Твой ясный ум, твоя чуткость к четким Слову и Звуку нужны для иного: для дарования Надежды, а не для отъема ея, не для меланхолии.

Кругом ералаш и фарс, и от нового альбома З. я ждал противоядия, но песен, стабилизирующих кровяное давление, в альбоме не обнаружил; обнаружил реинкарнацию своих пубертатных переживаний, выкрашенных в черное. Я не говорю, что нужен веселый аттракцион, но хотя бы улыбнитесь, выключите грусть – помимо ипохондрии, есть энтузиазм в виде рассвета, и есть соседи, которых убивать не надо, и мы полны сил, и книги у нас есть, и кино про неземную любовь, а вы все хмуритесь.

Я же жажду вашей улыбки. Она вам гораздо более к лицу.

Российский шоу-бизнес и фонограммный срам

Целую неделю «Первый канал» показывал поющий Сан-Ремо, напоминая мне о том, что в наших палестинах никто уже давно не предъявляет претензий на вокальное мастерство: кто-то дезертировал с этой территории, а кто-то сосредоточился на битве с журналюгами.

Я не буду вдохновенно лгать, что, будучи отъявленным поклонником песенного конкурса Сан-Ремо, именно благодаря ему осознал, что искусство есть Чудо, к которому неприложимы обычные рациональные мерки, что именно оно утоляло мою жажду Прекрасного. Нет. Но уже тогда, в кутаисском далеко, я знал, что именно так выглядит древняя наука извлечения звуков из гортани, хотя газеты писали, что в Сан-Ремо поют под фанеру и не о том. Но грузина, выросшего под полифонию, под звуки трепетные и раскатистые, не объегоришь.

Найдите в Интернете выступления Флавио Фортунато и Анны Окса, сводивших меня с ума, и когда у вас тоже перехватит горло, вспомните меня добрым словом за добрую рекомендацию. Я не знаю, как итальянцам это удается, но удается точно: они умеют кодировать все важные правила на свете, в том числе самое релевантное: ко всему, что с тобой происходит, относись с простодушием, но изящно.

Речь в первую голову о Челентано и о Рамаццотти, титанах. Это не высоколобая, но вкусно состряпанная поп-музыка розы ветров, солнечного утра и странной грусти, от которой хорошо. Итальянцы, те же старички Тото, Пупо, Фольи, не пытаются соорудить многозначительное социальное высказывание, а просто поют о том, как хорошо, что кровяное давление в норме, что вывод даже из меланхолии может быть только один: меланхолию, как часть жизни, тоже приветствуем звоном щита!

Игорь Крутой, явив понимание того, что по-старому, под фанеру, уже нельзя – не поймут, мочи нет более эрзац жрать, заявил, что уж в этом-то году в Юрмале живой звук будет непременным условием для всех. Но для кого, кто это условие будет выполнять? Итальянцы элегантны генетически, у них культур-шмультур пения в крови, и когда даже не триумфатор, а рядовой участник конкурса начинает выдавать фиоритуры, я хватаюсь за голову, обуянный восторгом и объятый печалью.

Каков же в деле победитель? Кто у нас в таком контексте не осрамится?

Дыхание по Эросу и Тому

Я не знаю и знать не хочу, что такое «зубодробительный стадионный дабстеп в духе Скриллекса», зато я знаю, что 24-го мая пойду на чуждого позерства ЭРОСА РАМАЗЗОТТИ, которого боготворят даже Укупник и девы с обсидианово-черными волосами, и он задаст жару в «Крокусе», напомнит всем, что такое – быть доподлинным пацаном. А артистам Крутого напомнить, что такое мастерство, а попутно – интродукция, мелизмы, колоратура, антиметросексуальное крещендо.