Соединённые пуповиной
“Но господин пастор, как я могу достичь с ними взаимопонимания, если они мне отказали? Они всё равно должны были ко мне прийти и потребовать бракосочетания”. Он посчитал, что в таком случае может возникнуть волокита, которая продлится долгое время: “Раз так пошло, это будет лучше для вас”, – и вручил мне письмо к отцу Риске. Что мне оставалось делать? Я хотел довести до конца свою помолвку с Эммой Шнайдер. А вынужден был жениться на Риске. Мне было трудно это сделать, и я взял в поддержку себе моих свидетелей, Адольфа Цех и Готтлиба Ау.
Дядя Адольф поставил вопрос перед Риске. Но они ничего не хотели слышать о разрыве помолвки и ждали, что я буду просить прощения. Дядя Готтлиб убеждал их, что если бы они так хотели эту свадьбу, то провели бы и второе и третье оглашение в Каролинке, а не прервали бы его после первого.
Я настаивал на разрыве, потому что после всего, что произошло, о продолжении этой помолвки не могло быть и речи. После долгого хождения вокруг да около, старый Риске и Марийхен подписали согласие на разрыв помолвки, но потребовали, чтобы мои свидетели тоже его подписали. Отец Риске всё время был спокоен и со всем соглашался, с другой стороны, фрау Риске была очень агрессивно настроена, Марийхен была печальна и не могла скрыть свою вину. Когда мы закончили, фрау Риске позвала дочь в соседнюю комнату, и мы могли слышать, как она обрушила на неё свою ярость. Их взаимные обвинения перешли в пронзительные крики и визг, и мы покинули дом.
В четверг, 16-го, я с Феттером снова поехал к Шнайдерам, и рассказал им всю эту историю. Они были рады, что всё это дело осталось в прошлом. Я заговорил о том, чтобы Эмма отправилась со мной в Геймталь на обручение. У меня был небольшой страх по поводу того, что если я приду один, пастор может отказать мне по той причине, что невеста страдает и возможно изменит своё мнение. Я считал, что если она даст своё согласие перед пастором, то у меня будет больше уверенности в предстоящей свадьбе. Мы договорились, что 18-го, в субботу, Шнайдеры придут ко мне в Домбровку, и затем мы поедем в Геймталь.
В пятницу пришёл отец, я уговорил его остаться до тех пор, пока не прибудут Шнайдеры с Эммой. Он ушёл домой рано утром в воскресенье.
Было около 12 часов дня, когда мы вышли из Домбровки. Пастор обручил нас без слов, как только я представил ему согласие на разрыв помолвки с Марией Риске и свидетельства о конфирмации, моё и Эммы. Он спросил, хочет ли она, чтобы я стал её мужем, что она подтвердила. Он спросил, есть ли согласие родителей, что она также подтвердила. Затем он кратко пожелал нам счастья, благословил, и на этом обручение было закончено. Свидетельство об обручении было выдано пастором Ю. Йохансоном 18 января 1914 г.
Мы перекусили в Геймтале у Хангса и отправились домой к Феттеру. Затем вместе зашли в школу, где я сделал копию свидетельства, чтобы они передали его учителю в Яковке, где должно было происходить оглашение Эммы. Всё было хорошо. 19 января я провёл первое оглашение. Во вторник, 21-го, после занятий я отправился в Шадуру. Здесь я написал, наряду со свадебными приглашениями, четыре письма друзьям Эммы в Америке и Германии. Вечер с Эммой прошёл с шутками и весельем.
В среду мы с Шнайдерами поехали в Кутузово, чтобы Эмма могла сделать покупки. Она потратила 70 рублей, я – 47, в то время у меня было мало денег. Всё, что я покупал, ей казалось недостаточно красивым и хорошим, хотя пальто стоило 26, костюм 16, а жилет 5 рублей.
Я вернулся с ними в Шадуру, где весь вечер опять исполнял перед Эммой довольно много фокусов (шуток). Мы чувствовали себя очень счастливыми. Эмма смеялась до слёз. В 9 утра я отправился в Домбровку. Когда я пришёл в школу, было 11. Детей уже не было, но меня ждала, скрестив руки на груди, полная ненависти фрау Штадтель, на дочери которой я не захотел жениться. Но она была права, я опоздал на занятия.
26-го я провёл третье оглашение. На следующий день мы должны были отправиться в Кутузово продолжить покупки. Всю ночь меня терзали неясные, злые догадки. И когда я зашёл в пивную Коппа, где мы договорились встретиться, я сразу понял, что что-то пошло не так. Но что конкретно, я не догадывался. Вначале я зашёл на почту, а когда вернулся, отправился с фрау Шнайдер в магазин. Когда я сказал ей, что хочу купить ещё один костюм, она сказала: “Не стоит. Эмма благоразумно отказалась от свадьбы, она даже плакала”.
Эта неожиданная новость показалась мне настолько сомнительной, забавной и нереальной, что я даже представить себе не мог, что делать дальше. Они так долго добивались моего сватовства, преследовали и заманивали, мы уже обручились и огласились, много чего купили к свадьбе, и теперь всё кончено? На мой вопрос, в чём причина отказа, почему вдруг внезапно я оказался не угоден, мне высказали, что во время первых покупок я считал каждую копейку, вёл себя очень тихо, и ничего не купил невесте. Что я мог ответить?
Я закончил свои покупки и пошёл обратно в пивную, где, как сказала фрау Шнайдер, меня ждёт Адольф Грюнке из Шадуры. Я спросил его о настоящей причине отказа и о возможном способе вернуть всё в прежнюю колею. Он мне не ответил. Он утверждал, что его задача – получить от меня подписанное согласие на разрыв помолвки, и ещё он уполномочен оплатить понесённые мной расходы: “Эдуард, посчитай все расходы, и я оплачу их немедленно”, – повторял он сотню раз. Но я настаивал на своём: “Вы застали меня врасплох, я должен всё обдумать, приду к вам завтра!” Когда он, наконец, понял, что я не сдамся, не позволю себя одурачить или обвести вокруг пальца, то встал и вышел вон.
Отчаявшийся, домой я вернулся поздно ночью. Теперь, чтобы разорвать помолвку, у них была одна дорога – к пастору. Я не мог сомкнуть глаз, в 3 часа утра пошёл к Феттеру и рассказал ему о случившемся. Он как сват, который привёл меня к Шнайдерам, был сильно возмущён, и решил сразу поехать в Шадуру, чтобы отменить полученную отставку. Но когда я смог ему втолковать, что не хочу силой заставлять такую невесту выходить за меня замуж, он согласился со мной. Мы написали подробное письмо к пастору, которое тем же утром на рассвете со спецкурьером отправили в Геймталь. Около полудня он привёз мне ответ от фрау пасторши о том, что пастор вернётся домой только вечером, но они не могут дать разрешения на оглашение, о котором я просил. Без обид, Шнайдерам дело я коварно испортил.
Какой сложный период в моей жизни! Всё идёт мне во вред! Но я продолжаю надеяться, что если будет на то Божья воля, всё у меня сложится хорошо, и я ещё найду свою суженую.
Teurer Himmel, steh mir beiJetzt in diesen schweren Tagen.Mach mich allem Kummer frei,Helf’ du ihn mir selber tragen.Jesu, wer auf dich vertraut,Hat auf keinen Sand gebaut.Trübe sind jetzt meine StundenAlle Tag’hab ich zu tun,Um zu heilen meine Wunden,Doch ich will nicht eher ruhn,Bis ich werd’den Sieg erringenDir will ich dann ewig singen.[43]27 февраля 1914 г.
Всё шло своим чередом. В игре оказались замешаны Штадтели, возможно, это они внесли свой вклад и были главными виновниками того, что моя женитьба сорвалась. Это вышло наружу уже со временем. Бог их простит! У меня была надежда, что Шнайдеры не забыли обо мне. Я согласился на уговоры Феттера, чтобы он и Чензе 2 февраля поехали к ним и попытались решить дело. Фрау Шнайдер ответила так, как всегда говорят евреи: “Gerechelt und gerechelt” (в смысле: “Подсчитано и пересчитано”). Они настаивали на разрыве помолвки.
Я не хотел слишком ломать себе голову. Если Эмма находит во мне недостатки, то я в ней могу найти ещё больше. Как христианских, так и моральных, физических, и тому подобное. Однако я сделал из этого вывод, что я, вероятно, многим обделён и нахожусь в невыгодном положении. С точки зрения моей чести и моей значимости, наружу выступают мои духовные и нравственные свойства, христианское, физическое и экономическое состояние. В приходе я ощущал постоянные насмешки и обвинения в свой адрес, как со стороны противников, так и со стороны своих сторонников. Почему я так небрежен и не стараюсь найти жену?
Все видят, что я плохо питаюсь и очень худ, не богат и плохо одет, к тому же, за жильём не слежу, у меня в распоряжении почти пять десятин земли, но я использую её плохо, хозяйством не занимаюсь и совершенно не рациональный человек. Это всё твёрдые, непоколебимые аргументы, видимые снаружи. Но что я могу с эти сделать, если всё это зависит только от моей холостяцкой жизни? В кухне я разбираюсь очень плохо, на завтрак и ужин готовлю только чай или кофе, очень редко мучной суп, в основном питаюсь всухомятку. Из-за нехватки времени, чаще всего я обхожусь без обеда. Так же обстоит дело с уборкой жилья, стиркой белья, глажкой, починкой и штопкой. Как я должен, живя один в доме, держать корову, свиней, птицу?
Мне не хватает спутницы жизни! В поисках её я в последнее время полностью пренебрегал домашним хозяйством. Я попал в замкнутый круг, из которого до сих пор не вижу выхода. Если я очень занят обучением детей колонистов, то можно было бы решить проблему, позволив себе нанять домработницу. Это невозможно из-за небольшой зарплаты “пастыря”. Община в Домбровке платила мне 110 рублей в год. Для сравнения, жеребец здесь стоил 120 рублей.
Зарплата зависит от прихожан, то есть от того, насколько они ценят учителя. Все родители имели только 2 класса сельской школы, где их обучили чтению, письму и арифметике. За это отвечали приходские учителя, избираемые на один год. В основном они были родом из той же колонии и получили некоторые знания собственным усердием. О педагогике здесь не имели никакого представления.
Вот за такого учителя, который знает не намного больше их, и принимали меня крестьяне. Но я учился на четыре года дольше, чем они, и был подготовлен к решению больших задач, как и все выпускники семинарии. Мы должны были дать детям новые знания, чтобы они, молодое многообещающее поколение немецких колонистов, достигли более высокого уровня, чем их родители. Это требует от нас абсолютной самоотверженности и жертвенности. Начало решения этой задачи лежит в проведении разъяснительной работы с родителями и поощрении такого подъёма.
В этом отношении я очень старался. Помимо воспитательной работы, на продлённых воскресных службах сформировался хороший хор. Участники хора были моими лучшими и надёжными союзниками, доносившими моё слово до остальных колонистов. Мы репетировали почти каждый вечер, и подготовили много песен к каждому деревенскому торжеству. Но всего этого было мало. Я должен найти способ, который поможет мне разорвать этот замкнутый круг.
* * *Так два последних события, произошедшие друг за другом, привели Эдуарда к глубоким размышлениям о смене приоритетов. Он был вынужден понять, что для богатой невесты он всего лишь бедный подёнщик, без кола и двора, а его профессия учителя не имеет никакого значения. И во-вторых, что, вероятно, по всей Волыни не найдётся такой невесты из крестьян, которая бы соответствовала его высоким запросам и требованиям. Она существовала только в его мечтах.
В тоже время, он пришёл и к положительному выводу: несмотря на все потери, он красивый, высокий, стройный, 23-летний холостяк, который выбрал своей целью профессию учителя, и уверен, что это принесёт ему и его семье надёжное будущее. А чтобы прожить жизнь вместе со своей женой, только ему предназначенной судьбой, выдуманной в мечтах “женой учителя”, ему придётся искать её на протяжении всей жизни. Осознание этого было для него решающим и очень важным.
Выдержка из дневника:
Поскольку мой контракт с общиной в Домбровке истёк, я принял предложение старосты в Лисках. В среду, 30 апреля 1914 г., я поехал с Якобом Блох в Кутузово и там продал свой последний овёс. Там мы встретили бывшего учителя из Млинок Эдгара Роледера, Блох выспрашивал у него о невесте для меня. Роледер сразу посоветовал Ольгу Дюстерхофт из Млинок, он хвалил её как добродетельную девушку, к тому же немного грамотную. Он был её учителем и утверждал, что это очень разумная девушка, которой подходит роль жены приходского учителя, а возможные пробелы в знаниях она сможет легко и быстро восполнить.
Я расспросил о ней. Ей скоро будет 17, она 7-й ребёнок из 10-ти, половина из которых уже в браке. Её отец Фридрих Дюстерхофт был крепким крестьянином, скончался 2 года назад. Своей вдове он оставил 25 десятин земли в собственности и большое хозяйство. Её мать Августа была второй женой покойного, моложе его на 19 лет. Она была урождённая Вольшлегер, дочь старого Иоганна, единственная из семерых детей оставшаяся на Волыни после того, как он с остальными членами семьи эмигрировал в Германию в 1890 г. Это было всё, что я смог предварительно узнать об этой семье.
Уже на следующий день, 1 мая, я был у Дюстерхофтов на смотринах. Всё было как во сне. Сваты рассказали матери о нашем деле. Меня и Ольгу проводили в соседнюю комнату, где мы могли бы познакомиться друг с другом. Она не была писаной красавицей. Но нежный овал её лица, большие, глубоко посаженные небесно-голубые глаза, маленький рот с несколько сочными полноватыми красными губами, были привлекательны, доверчивы и надёжны, она произвела на меня хорошее впечатление. Невольно окунувшись в воспоминания, я увидел лицо Марии, как будто нарисованное художником, с тонкими, прямыми чертами и большими чёрными глазами. Нет, Ольга не обладала такими прекрасными, как будто резными, очень яркими чертами лица, но в ней не было и безразличного, холодного взгляда той. Её глаза улыбались не так лучезарно и бездумно, как у весёлой Эммы. Взгляд Ольги светился настолько мягко и тепло, что казалось, им можно согреться.
То, как она выглядела, её тихий, нежный голос действовали на меня дружески и обворожительно, и прежде, чем я осознал, моё сердце открылось, и я излил ей душу обо всех своих злоключениях с предыдущими поисками невесты. Не последовало ни насмешек, ни иронии, она выразила понимание и сострадание. Она шаг за шагом завоёвывала мою любовь. Потом мы беседовали, и каждый высказывал свою точку зрения по поводу брака, семьи, взаимной симпатии, доверии, терпимости, и кто знает, что ещё к этому. Наши мнения совпадали так сильно, что через час или два я ободрился, и сделал Ольге предложение руки и сердца. Она не колебалась, она знала, почему я здесь, и как позже утверждала, я ей понравился. Её согласие было получено.
Мы объявили о своём решении её матери и сватам, которые сразу перевели разговор в нужное русло. Все вопросы о приданом решили быстро и без меня. Для меня главным сейчас было всё быстро привести в движение. К пастору решили ехать 3-го мая.
В субботу утром они пришли ко мне, и мы отправились в Геймталь на обручение. Как оказалось, меня кто-то уже оклеветал. Ольга рассказала всё матери, и мне пришлось оправдываться. Было представлено так, что я не сдержу своё слово, и поступлю так же, как с Эммой Шнайдер. Якобы я завёл дело так далеко, что она сама вынуждена была отказаться, а потом обобрал их до нитки. На самом деле были возмещены только расходы по обручению, что конечно выглядит совсем по-другому. Я внятно ей всё изложил, и мне удалось рассеять сомнения.
Прибыв на место, я передал пастору необходимые документы и рассказал ему о сплетнях, которые снова меня преследуют. Вначале он провёл обручение. Потом он спросил Ольгу, по своей ли воле она выходит замуж, согласна ли с этим её мать, и не будет ли в дальнейшем с её стороны отказа – “Ибо”, – сказал он, – “Этому мужчине до сих пор не везёт со вступлением в брак. И вы не должны слушать всякие сплетни, которые выдумывают люди, всё их высказывания ложны. Я желаю вам стать настоящей женой учителя, быть примером для подражания в глазах других женщин”.
Свидетельство об обручении:Жених приходской учитель Эдуард Шульц из Лиски.
Отец Вильгельм. Мать Каролина, урождённая Цех.
Родился в приходе Геймталь 14 февраля 1891 г.
Конфирмация проведена 13 мая 1906 г.
Холост.
Невеста Ольга Дюстерхофт из Млинок.
Отец Фридрих. Мать Августа, урождённая Вольшлегер.
Родилась в приходе Геймталь 30 августа 1897 г.
Конфирмация проведена 14 апреля 1912 г.
Не замужем.
Геймталь. 3 мая 1914 г. Пастор Ю. ЙохансонОглашение должно было пройти в Млинках, Лисках и Геймтале. Свадьбу назначили на 21 мая. Для вступления в брак мне нужно было взять справку у главы Домбровки о том, что возражений по поводу моей свадьбы нет. Пастор узнал о том, что из-за моей свадьбы в Млинках возникло некоторое негодование и зависть. Я молил Бога благословить наши намерения, чтобы всё прошло к нашему удовлетворению.
8 мая, четверг.
Вместе с невестой и тёщей были в Кутузово, сделали много покупок к свадьбе. В понедельник я хочу снова навестить невесту и обсудить с ней ход нашей свадьбы.
19 мая, понедельник.
До сих пор всё идёт хорошо и гладко. О, Господи! Благослови отныне все мои намерения в отношении телесных и духовных благ. Пусть Благодать Божья осеняет в эти дни и в будущем, на протяжении всей жизни меня, и мою невесту, которая в скором времени станет моей дорогой женой! Осталось всего два дня!
12 июня, 1914 г.
20 мая тянулось для меня очень долго. Я, наверное, раз десять заходил к соседу Юлиусу Блох, который должен был отвезти меня на свадьбу. Пока, наконец, всё не было готово, и около 5 вечера мы отправились в путь. В полдень подъехали отец и брат Густав, они отправились с нами. В Кутузово я докупил выпивки на свадьбу, рублей на 50. Я всё ближе придвигался к цели моих долгих поисков. Было жарко и сухо, как всегда в это время года, а следовательно пыльно. Когда мы подъехали к Млинкам и свернули с главной дороги, Блох спешился, и подвесил лошадям колокольчики так же, как и тогда, когда мы проезжали через Лиски. Едва он это сделал, как пошёл дождь. Дождь был довольно сильный, и прямо перед нами: ботинки промокли, вода залила сиденье, я был мокрый сзади и ниже, и лишь сверху меня немного защищал зонт.
Преисполненные радостью встречали меня присутствующие гости, тёща, и особенно моя возлюбленная. До глубокой ночи я не мог расстаться с Ольгой. Мы сидели взявшись за руки, прижав друг к другу головы и приникнув щёками, шептались и рассуждали о нашем счастливом будущем.
И, наконец, 21! Перед тем, как ехать на свадебную церемонию, Рооледер, прежний учитель, предварил нашу поездку утренней молитвой с песней «От Тебя, Господь единства» № 1424. Затем он сказал прекрасную речь о псалмах 50, 14, 15 и завершил всё песней.
Путь в Геймталь был немного грязный, зато не пыльный. Жарко не было, потому что день был довольно облачным. Церемонию бракосочетания провёл пастор Йохансон в час пополудни. Свадебным текстом он выбрал «Бой за веру Иакова» с глубокомысленными словами: “Я не отпущу тебя, ты благословишь меня!” Вначале он процитировал песню № 363 «Приди, о, приди, дыхание жизни» и в заключение песню № 1407 «Господь, ты сам любовь».
В конце концов, это свершилось! Даруй нам Бог и впредь своё благословение и милость, полную любви и преданности сердца, а также нерушимой верности, чтобы мы всегда оставались счастливы вместе.
Свадьба прошла хорошо, за исключением небольшого беспокойства, причинённого дядей Августом Цех и шурином Густавом Лангханс, которые слишком часто заглядывали в рюмки. Еды и питья было предостаточно. Не было недостатка и в веселье, шутках и дурачествах. В четверг, в 12 часов дня, мы были “обвенчаны”. Рооледер снова произнёс красивую речь, как для нас, супругов, так и для родителей с обеих сторон, и закончил всё песней из псалма путешествующих. Всю пятницу все близкие родственники оставались вместе.
В субботу мы погрузили вещи и отправились с Ольгой в наш общий дом в Лисках. Тёща, шурин Август, отец и брат Густав проводили нас до самого дома и разъехались по домам около 3 часов дня. Таким образом, после трёх лет настойчивых усилий, сомнений, беспокойства и тревог, я радостно ввёл в дом свою спутницу жизни.
* * *Мои родители, Эдуард и Ольга, прожили вместе бок о бок 55 лет, до самой смерти отца. Он заочно окончил институт, когда ему было уже 41 год, и работал учителем до выхода на пенсию. Он изо всех сил старался помочь своей Ольге стать идеальной женой учителя, как ему мечталось когда-то. У неё была возможность много читать, изучать редкие книги, она была заядлой участницей художественной самодеятельности, вела общественную работу в сельсовете и красном кресте. Домашняя работа, которую ей приходилось выполнять – огород, домашний скот, птица, портняжничество – помогла семье в тяжёлые времена держать голову над водой. Она до последнего боролась за жизнь каждого из своих семерых детей, но судьба вела их через разрушительные времена, и только трое пережили две страшные мировые войны, гонения и геноцид немцев в России.
Четверо её внуков из шести, и три правнука из тринадцати, продолжили традиции немцев Волыни и вступили в браки на всю жизнь.
Что изменилось в этом смысле?
1. Изменился идеал спутника жизни, у каждого поколения свои собственные мечты о том, что им нужно в настоящее время.
2. Смотрины в основном прекратились: никаких сватов, никаких женихов. Чаще всего лишь обоюдная любовь является предпосылкой вступления в брак.
3. Изменились традиции. Многое полностью исчезло. Сватовство, смотрины, помолвка, обручение, оглашение, в основном без выкупа, без приданого, ну и многое другое.
4. На свадьбах появилось много новых церемоний, заимствованных у других народов. Но это уже совсем другая история.
Что осталось?
Единственное, что было самым важным в содержании брака, и что передалось потомкам немцев Волыни: взаимная терпимость, доверие, верность, на протяжении всей жизни держаться вместе, даже тогда, когда в течение долгих лет брака возникают конфликты, быть образцом для подражания детям и внукам.
5. Смертоносная ловушка
Высылка немцев Волыни в 1915 г. (см. оборотную сторону обложки)Эти выдержки из дневника моего отца, Эдуарда Шульц, являются свидетельством нашего прошлого. Но это также доказательство того, что общественный строй России не только во времена войн и кризисов, но и в мирные периоды истории преследовал цель сломить дух российских немцев, принудить их к ассимиляции, а непокорных уничтожить физически.
Трудно понять, ещё труднее объяснить, откуда наши отцы и деды черпали нечеловеческие усилия, откуда приходила к ним эмоциональная поддержка? Без денег, без помощи со стороны государства, которое неофициально приговорило их к уничтожению, только с Богом в сердце, 455 нескончаемых дней их взад-вперёд швыряли в дальние дали, пока, наконец, они не достигли места ссылки. Невероятно и бесчеловечно!
Дорогой читатель, поставь себя на место изгнанников, пройди с ними суровые испытания, попытайся понять этот феномен.
* * *Из дневника:
10 января 1915 г., среда.
После нашей свадьбы моя жизнь пошла намного легче и лучше. Я жил с Ольгой в полном согласии и с большим удовольствием. Дай Бог прожить нам в мире и любви всю жизнь. Но мрачная завеса бушующей около полугода войны подбирается всё ближе, она бросает почти ощутимую тень на весну нашей жизни, угрожая уничтожить наше счастье.
Много моих родственников, друзей и знакомых на фронте, на переднем крае. Уже призвали на войну резервистов до 43 лет, а колонистов в возрасте до 60 лет отправили возчиками. Из ближайшего круга моих родственников призвали моих братьев Густава и Адольфа, зятя Фридриха Пауц и шурина Юлиуса Дюстерхофта, а также кузенов Эмиля, Эдуарда, Иоганна Шульц, кроме того, Эмиля Кон и Эмиля Герцог.
Это с одной стороны. С другой стороны, сейчас Германия – величайший враг России, и кое-кто пытается время от времени возложить ответственность за всё на нас, колонистов. Уже осенью 1914 г., после нападения противника, газеты запестрили статьями, направленными против немцев, клеймящими немецкую самобытность как враждебную сущность, разжигающими ненависть к нам. Телеги, лошади, крупный рогатый скот и даже голуби были поставлены “на учёт”, который означал, что вы не можете продать эту собственность из-за угрозы наказания. Было запрещено вывозить из губернии зерно или скот. Запрещено использовать немецкий язык на рынках, в лавках и во всех учреждениях.
27 апреля 1915 г.
Царь всё-таки подписал указ от 2 февраля. Согласно этому указу все немцы, владеющие земельными наделами, и их потомки, которые приобрели российское подданство после 1 января 1880 г., лишались своих земель.
Они должны быть выселены за 150 вёрст от возможной зоны боевых действий. На исполнение закона установлен предельный срок в 10 месяцев.