Соединённые пуповиной

4. Бибрих Эдуард в Америке.

5. Хьюго Хертер остался на поле боя в 1917 г.

6. Эмиль Никель женился, имел многочисленное семейство, был учителем. Вступил в компартию. После 1933 г. бесследно исчез.

7. Ронгнау Иоганн долгое время, даже при советской власти, был кюстером в Эмильчинском районе. Затем его арестовали и выслали на север.

8. Педде Адольф, женился в Людмиловке, где он был учителем. Умер в Ноймановке.

9. Отто Фридрих, женился. До 1934 г. был директором и учителем в Новограде-Волынском. Сослан в Сибирь.

10. Рудольф Шульц, женился, был учителем. Умер в 1930 г. в Фриденштале.

11. Фридрих Керн – в 1920 г. умер в Геймтале.

12. Эдуард Фэлауэр, в 1937 г. был арестован и пропал без вести.

13. Это я, тот, кто ведёт этот дневник. 54 года учительствую.

Но подогреваемая ненависть русских против немецкой самобытности расцвела пышным цветом, это привело к закрытию даже такого небольшого немецкоязычного островка в предвоенный период. С 1911 по 1915 год в четверти помещений здания семинарии разместили русскоязычную двухлетнюю начальную школу. Затем последовало изгнание немцев, и во время войны здесь устроили госпиталь.

Зимой 1921–1922 гг. Густав Уле, бывший на тот момент пастором Геймтальского прихода, организовал в здании семинарии приют, что помог выжить 400 сиротам немцев Поволжья. Благодаря пожертвованиям возвращавшихся на родину немцев Волыни, которые и сами страдали от недостатка пищи, они были спасены от неминуемой голодной смерти.

С 1918 по 1922 год дети учились в двухлетней школе 1899 г. постройки. В 1922 г. школа вновь переехала в здание семинарии. Сразу после возвращения колонистов, в 1918 г., ввели обучение на немецком языке. Была открыта немецкая семилетняя образцовая школа с интернатом для детей из дальних посёлков.

Затем повторилось всё, что было и перед Первой Мировой войной. Как и при царском правительстве, в 1938 г. коммунистическая власть настроила общественное мнение против немецкой самобытности. Опять немецкие дети должны были забыть родной язык. Опять была введена в действие политика ассимиляции, обучение перевели на русский язык.

Я учился в Геймтальской школе в 1933–1935 гг. Это было великолепное двухэтажное здание из красного кирпича под жестяной крышей. На первом этаже располагались зал, 9 классных комнат, кухня с подсобными помещениями и туалет. На втором этаже было 2 зала, 6 классных комнат и 3 учительские квартиры.

В голодные 1933–1934 гг. здесь работала кухня, где ученики получали горячий завтрак. Для многих это был единственный шанс выжить. Чтобы спасти от голода как можно больше детей, в школе открыли нулевой класс, в котором с шести лет учился и я. Насколько я помню, кухни были только в немецких школах, где они содержались за счёт общины.

В годы войны, в 1941, школа была сожжена, и её так никогда и не восстановили. Через 30 лет после войны я посетил свою родину – Геймталь, или Старую Буду. Сегодня это Ясеневка. Уже от Пулинской-Гуты я мог разглядеть радужные кирпичные стены здания бывшей семинарии. Широко раскрытые мрачные глаза окон смотрели на меня, как будто навсегда овладевая мной. Кирпичная кладка вглядывалась осторожно и выжидательно. Это некогда монументальное сооружение пристально упёрлось в меня своими 36-ю глазницами пустых оконных проёмов, будто ждало ответа на какой-то мучавший его вопрос.

В окружении высоких семиметровых стен по центру теснились стройные липы, которые отвоевали себе это пространство. Из благодарности за предоставленный кров, они протянули свои ветви и кроны, как огромную шляпу, далеко за стены, ограждая их от солнца, дождя, снега и ветра, чтобы сохранить память о немцах Волыни.

Парализованный я стоял перед этим памятником нашему прошлому, и горькие мысли охватили меня. Сколько жизни кипело в этих навечно построенных стенах? Вот место, где стояла великолепная церковь, чуть дальше небольшой холм, где когда-то жил пастор, слева куча щебня, что осталась от дома учителя, в котором я родился.

От всей колонии Геймталь сохранилось только 2 здания: старая школа и силосная башня, ни одного дома колонистов не сохранилось. Здесь всего одна короткая улица на 10 домов, в которых не живёт ни один немец. Для обучения по-прежнему служит школа, которая была построена колонистами в 1899 г. Здесь учатся дети украинцев. Подобно тому, как это было 100 лет назад у детей колонистов, – два класса в одной комнате с одним учителем.

Но вернёмся к семинарии. В понедельник 31 мая[31] 1910 г. выпускники отпраздновали окончание и прощание с Геймтальской семинарией. Её директор, пастор Юлиус Йохансон, пришёл в церковном облачении. Он вместе с учителями Майером и Хюбшером встал во главе колонны учеников, и все двинулись в церковь, где на этот праздник собралось много наших родственников и друзей. Здесь ученики были выстроены по росту перед алтарём.

Из дневника отца:

Пастор Йохансон сказал несколько строф, кантор Адам играл на органе. Затем он выступил с Посланием к Евреям 12: 1–2, где подчеркнул “Взирая на начальника и совершителя веры, Иисуса” и призвал всех бороться за Веру животворящую. Он также напомнил, что семинария, несмотря на возникавшие неприятности и заботы, принесла хорошие плоды. И что мы, благодаря Бога, должны быть благодарны и сберегательному фонду SWDV за появление семинарии и за возможность учиться в ней 2 года.

Он пожелал всем успехов на выбранном поприще и выразил надежду на то, что многие на этом не закончат, а найдут в себе силы и потребности продолжить обучение. После этого он выдал аттестаты, зачитывая их вслух. Потом было спето несколько песен, и наконец сияющим юношам было позволено упасть в объятия своих родителей, которые были вне себя от радости. Все покинули Церковь.

Я был уже у калитки, когда пастор окликнул меня и сказал: “Шульц, я хочу сразу направить тебя в Йозефштадт, но если ты хочешь, можешь в начале отдохнуть”.

Я проговорил: “Да, господин пастор, я бы хотел, по крайней мере, 2 месяца побыть дома. Я вам очень благодарен! Но вначале я бы хотел поискать возможность продолжить обучение на учителя”, и напомнил ему о попытке учителей, семинаристов и уважаемых родителей создать третий класс через центральный комитет образования. Трёхлетний курс должен был обеспечить выпускников правами учителя начальной школы. К сожалению, нам это не удалось.

После долгих поисков места для продолжения обучения, отец констатировал, что это не так просто, и что в этом году продолжить учёбу не удастся. Так как его ждали обратно на место приходского учителя на родине, он позволил себя уговорить, принял приглашение общины и подписал контракт.

Затем он отправился к пастору, который удостоверил его права. Эти документы, наряду с аттестатом, были отправлены в Житомир школьному инспектору для оформления приёма на работу. Пастор спрашивал его: “Будет ли в Каролинке лучше, чем в Йозефштадте? Восемьдесят рублей и дрова – очень маленькая зарплата за 10 месяцев работы в качестве приходского учителя”. На что свежеиспечённый приходской учитель ответил: “Я должен быть доволен таким существованием, потому что мне нужно время для обдумывания вопроса, как действовать дальше, чтобы стать учителем начальной школы”.

Каролинка. Это была одна из первых 17-ти немецких лесных колоний Волыни, где до 1908 г. жило 80 семей на арендованных землях. Но в 1910 г. это было очень жалкое и чахлое место для учительства. Живущие здесь колонисты по реформе Столыпина[32] впоследствии могли выкупить арендуемую землю. Но так как помещик задрал цену, 65 семей оставили свои усадьбы, и отправились искать себе другое пристанище. Лишь 15 семей сумели выкупить свои наделы в собственность. Это были самые крепкие крестьяне: Август Фишер, Адольф Цинк, Даниэль Фолькенберг, Вильгельм Риске, братья Крюгер – Людвиг и Фердинанд, Шён Даниэль, Фердинанд и Михаэль, Сюзанна Бухгольц, Христиан Россал, Эдуард Шове, Август Шалин, Мартин Роснау и Юлиус Шрёдер.

Вот несколько выдержек из дневника:

Мои родители долгое время размышляли над тем, чтобы купить землю в Калужской или Минской губернии. В 1910 г. отец поехал туда с несколькими колонистами. Помещик готов был продать им 200 десятин земли, но требовал сразу полной оплаты в размере 6000 рублей. Такой суммы у крестьян не было, только половина. Они поехали домой, чтобы найти покупателей на свои участки и собрать недостающую сумму. Когда они вернулись к продавцу, он из жадности поднял цену почти в два раза. После того, как денег опять не хватило, он потребовал с покупателей расписку о том, что они ему должны. Когда он не захотел отдавать им купчую, отец заподозрил мошенничество и вымогательство и вышел из этого предприятия.

Почти все его сбережения, 350 рублей, пошли коту под хвост. Отец был сильно расстроен и зол. Вскоре после этого он продал знакомому Кункелю свою землю. Всё хозяйство: 15 3/4 десятин пашни, постройки, инвентарь, – принесло ему 600 рублей. Он добавил ещё 90 и купил у Уильяма Тросселя ветряную мельницу в Бобрице.

В 1910–1911 гг. школу в Каролинке посещало 40 учеников: 16 мальчиков, 24 девочки; 37 учились в первом, и 3 человека во втором классе; 34 из них были местные, а 6 из близлежащих посёлков; 36 немцев, 3 украинца и 1 поляк. По возрасту: с 6 до 8 лет – 8 человек, с 9 до 11 лет – 13, и с 12 до 15–19.[33]

В одной версте от меня находилась Антоновка, где учителем в школе был Фридрих Хельман. Я подружился с ним. Он мне посоветовал заказать русский журнал «Самообразование», который сам уже долгое время выписывал. Теперь мы оба его читали и стремились к одной цели – получить диплом учителя начальной школы. Теперь, кроме «Колокола» и «Школьного журнала для немецких колонистов в России», я получал и это издание.

В апреле на рынке в Нарцизовке я встретился со своими школьными товарищами – Бусом, Керном, Безелем и Рудольфом Шульц. От них я узнал новости о других семинаристах. Все работали учителями и искали пути для продолжения обучения.

21 июля я отправился в Житомир с целью остаться там и брать у кого-нибудь уроки. По пути я посетил учителя Криста в Ново-Александровке и учителя Брестау в Житомире, которые уже были подготовлены к экзаменам и имели на руках свидетельства благонадёжности. Они рассказали мне о трудностях по аренде жилья, оплаты обучения, покупке книг, поисках подходящего репетитора, подготовке документов и о многом другом.

Вскоре после этого я узнал, что недалеко от Житомира живёт очень интересный репетитор по фамилии Куриков, который готовит детей колонистов для поступления в среднюю школу с хорошими результатами. Поэтому я решил брать у него уроки. Уже 14 октября 1911 г. я направил запрос губернатору по поводу получения свидетельства благонадёжности, которое требовалось от немцев для допуска к экзаменам.

29 ноября я покинул Каролинку и по хорошему санному пути отправился с отцом на поиски известного наставника. Курикова мы нашли в Юстиновке, в 25 вёрстах от Житомира, по шоссе к Новоград-Волынску. Он проживал у Гудша, где и готовил своих учеников. После короткого разговора учитель выразил своё удовлетворение и взял меня, не мудрствуя лукаво, себе в ученики. У него было 20 учеников с разным уровнем знаний, поэтому я, как новичок, вынужден был учиться в вечернее время. Обучение стоило 50 копеек в час.

Из дневника:

Вначале я снимал квартиру у местного еврея Апельбойма Шиммета, за 10 рублей в месяц, с еврейским питанием. После нового года – у Генриха Бергштрассе, по той же цене, но со своим керосином и с немецким столом.

Куриков Кондрат Фёдорович был своеобразным репетитором. Он родился в восточных провинциях, учился вместе с пастором Йохансоном в университете Дерпта, но за вольнодумство или что-то подобное был исключён с последнего курса. Он был атеистом, что многие благочестивые колонисты считали огромным недостатком. Для многих это была основная причина, по которой они не посылали своих детей к нему на подготовку. Но ходила молва о его навыках, уме и оригинальности, это доказывалось тем, что его ученики показывали лучшие результаты на экзаменах. Именно поэтому у него всегда было 20–30 учеников, в основном детей немецких колонистов, что гарантировало ему ежемесячный доход свыше 100 рублей.

Он был холостяком, который в свои 50 лет не имел собственного имущества, а всё, что зарабатывал, регулярно растрачивал в компании единомышленников. Его одежда была жалкой: замызганный костюм, французское кепи (колпак), потёртое пальто и пара малороссийских чёботов (ботинки). Но его появление, даже в этой жалкой одежде, действовало на собеседника впечатляюще.

Высокого роста (182–185 см), худощавый, но плечистый, с очень коротко стриженными седыми волосами на голове, с длинным лицом и глубоко посаженными серыми глазами, которые пытливо и строго смотрели из под нависающих седых бровей – вначале он вызывал чувство страха, тревоги и беспокойства. Но уже после короткого разговора состояние неудобства и неловкости исчезало. Его слегка охрипший, мягко рокочущий баритон, его нарочитые чёрные с серебром усы действовали успокаивающе и были дружелюбны и убедительны. К своим ученикам он относился отзывчиво, даже компанейски, но в тоже время он был чертовски строгим и настойчивым учителем.

Куриков действительно был очень оригинальным учителем. В его формально-логическом методе, как он его называл, не было зубрёжки. Материал сам проникал в голову и оставался там сидеть накрепко. Вначале мы должны были уяснить вопросы по заданной теме, а затем приступали к изучению рассматриваемых текстов. После этого мы должны были записать конспект с краткими ответами, он должен был содержать не больше слов, чем поставленные вопросы, но точно, и сжато передавать содержание. Нужно было много учиться, чтобы уметь выжать из большого объёма информации тонкий экстракт знаний.

На наших встречах – один раз в два или три дня – он читал эти конспекты, задавал дополнительные вопросы, делал важные замечания и давал дальнейшие инструкции. Таким образом, я очень быстро подготовился по истории, географии, русскому языку и литературе. Были отличия и в изучении математики и грамматики, где я узнал много нового.

Слева направо.

Стоят: Роберт Кретер, Курпевич, Роберт Бергштрасер, неизвестный, Эвальд Древс, Эвальд Мас, Карл Пишинг.

Сидят: Эдуард Шульц, учитель Куриков, Густав Хенке, Крюгер.

Внизу: Ванд, Теодор Пишинг, неизвестный, Отто Пишинг, Лау.

К концу моего обучения Куриков меня сильно обрадовал, утверждая, что я обязательно сдам экзамен. Он был бы очень удивлён, если бы я не поступил. Его прощальные слова:

“Шульц, у меня нет привычки хвалить кого-то или ругать, но должен искренне сказать, что такого хорошего ученика, как Вы, у меня ещё не было. У Вас, должно быть, чрезвычайно хорошая усидчивость, раз смогли все эти знания перемолоть. У меня не хватало на это терпения”.

Выдержка из письма того времени:

28 января 1912 г.

Дорогие родители!

В серьёзный и тяжёлый период своей жизни я делаю решительный шаг. Постоянно думаю о том, чтобы Бог миловал и дал силы и мудрость для достижения моей цели. Господин Куриков и другие советуют мне ехать поступать в Дерпт. Адольф Визе, который занимался у Курикова, но был довольно слабым учеником, экзамены выдержал. В Житомире нет возможности учиться, в Киеве преподаватели настроены против немцев. Туда и обратно путь по железной дороге обойдётся в 20 рублей. Наверное, я поеду в Дерпт.

Но до сих пор не получен ответ от губернатора, мне не хватает свидетельства благонадёжности. Нужно будет в ближайшие дни “прогуляться” в Житомир, быть может, я его получу одним махом? Я бы очень хотел отправиться на экзамены после своего дня рождения. Куриков учил меня замечательно, но это требовало от меня очень больших усилий – заниматься по 16–17 часов в сутки. Бог в своей благодати помог мне обрести мудрость и не сойти с ума, я верю, что всё закончится хорошо.

На этом я со всеми сердечно прощаюсь, папа, мама, Густав, Александр, Жозефина и Эрнст! Ваш Эдуард.

В память об этих временах в семейном альбоме осталась фотография и запись в дневнике: “В декабре 1911 г. Куриков сфотографировался со своими учениками. “Девушки свободны”, – сказал он”.

Время шло, не доставало свидетельства благонадёжности, и отец не мог ехать поступать. 19 сентября 1912 г. его пригласили в волостную полицию – к уряднику в Бараши. Здесь ему вручили два письма. Первое сообщение было о решении[34] по призыву в армию. Второе – такое долгожданное, но запоздавшее свидетельство о благонадёжности (см. ниже):

Канцелярия Губернатора

Волынь

11 июня 1912

№ 7004

г. Житомир

Данным уведомлением начальник окружной полиции Житомирского уезда был проинформирован о просьбе колониста Эдуарда Шульц из Михалиндорфа. 2 марта 1912 г. запрос № 7004 был направлен из Бобрица директору 1-й Киевской средней школы, который он подтвердил своим письмом № 173 от 18 марта.

Передать просителю с уведомлением о вручении.

Руководитель канцелярии: (подпись)

Получено 17 июня 1912 г., № 1981. Бараши (подпись)

Здесь можно видеть, что уже в марте отец мог ехать поступать, но сообщение преднамеренно задержали до тех пор, пока оно не утеряло своего значения. Не экзамены и учёбу, а военную службу в Варшаве определила ему судьба. Затем наступил 1915 г., принудительное переселение и изгнание на долгие годы. Только в 1928 г. он смог продолжить обучение и, наконец, в 1932 г. окончил заочное обучение в педагогическом институте.

С огромной благодарностью он вспоминал, и рассказывал нам, детям, о репетиторе Курикове. Он, как и многие другие, преподавал науку обучения и не испугался в те недружественные, обернувшиеся против немецкой самобытности, времена выбрать целью жизни свою профессию – заниматься воспитанием одарённых детей колонистов Волыни.