Соединённые пуповиной

О, Боже! Как тяжело! Я не мог даже пожелать счастья парню. Есть ли для него возможность в этой нескончаемой трагедии очутиться под хорошей звездой? Я даю тебе с собой моё благословение! В борьбе за жизнь ты теперь можешь полагаться только на самого себя. Боже! Встань рядом с мальчиком так, как ты до сих пор стоишь рядом с его братом! Дети, любимые дети! Вы так молоды, и уже так много тягостей вам отмеряно. Выдержите ли вы?

Кроме моего сына, в этот раз покинули семьи кузен Эмиль, Готфрид с сыном Бертольдом и зятем Эвальдом Ау, Педе Эдмунд и Герхард Фрайтаг. Дорогие! Я желаю вам оставаться сильными, и при первой же возможности оказаться на пути домой. Как говорит товарищ Сталин: “И на нашей улице будет праздник!”

25 апреля 1943 г. Воскресенье.

В конце февраля составили списки немецких женщин в возрасте от 16 до 45 лет с указанием количества детей и их возраста. Ольгу тоже внесли в список, потому что ей нет ещё 46 лет, а младшей дочери уже 10 лет. Это вызвало в доме большое беспокойство.

Это тянулось до апреля. 21-го в трудармию должны были отправить 10 женщин из Жана-Талапа, 15 – из Интумака, и 40 – из Дмитриевки. Из наших это были: Лидия Шульц – её мужа арестовали в 1938 г., дома у неё остались 3 дочери 13-ти, 11-ти и 8-и лет; Педе Эрна, она вынуждена была оставить с бабушкой 4-х сыновей 12-ти, 11-ти, 7-и и 3-х лет; Ау Элла, у которой недавно умер ребёнок. Нам повезло, Ольга осталась дома.

Но что происходит? Почти 2 месяца прошло с тех пор, как мы получили последнее письмо от детей. Снова наступает полоса “злой судьбы”? О, Цербер! О, Господи!

Русские празднуют пасху. Большинство немцев присоединились к ним. Я бы тоже хотел сесть за их праздничный стол и хоть раз снова поесть досыта. Когда это было последний раз? Ах да, в феврале. Тогда я с младшей дочерью прогулялся в Интумак (10 километров), и у кузины Иды Ау один раз по-человечески поел. Она знала, что мы всё ещё нищенствуем, как и эвакуированные, и поставила на стол большую сковороду ветчины, жареной с яйцами, мятный чай с сахаром и испечённый дома белый хлеб. Я, старый опытный человек, колебался между жадностью умирающего от голода и пониманием того, что слишком много еды может привести меня к смерти. Ида была удивлена и не отпустила нас, оставив на ночь. Она ещё 2 раза гостеприимно накрывала крестьянский стол – на ужин и завтрак. Но как я не был осторожен, всё равно меня пронесло, должно быть, желудок уже совсем отвык от жира. И всё-таки, это был праздник, когда моё тело почувствовало тяжесть еды и меня охватило чувство сытой удовлетворённости.

А сегодня? По нашим карточкам мы вместо хлеба получаем 1200 грамм муки на 2 дня. Наутро мама приготовила жидкую кашицу, забелённую молоком, в обед – жидкий супчик, подмешав туда немного муки, но без жира, вечером – отварная мелкопорезанная сахарная свёкла, приправленная небольшим количеством молока. И всё в ограниченном рационе. Местные жители не были так сильно материально ограничены, как мы или эвакуированные. Кроме еды у них было вдоволь “вонючки” (самогона), и они провели этот день довольно весело.

30 апреля 1943 г. Пятница.

Наконец сегодня снова наступил счастливый день. Письмо от нашей дочери Фриды, и с какой новостью! 27 октября 1942 г. мы стали дедушкой и бабушкой! Пусть Эльза растёт ей на радость и счастье! Наша старость и дети – её счастье, мы знаем. Что выпадет пережить нашим внукам – ещё неизвестно, но мы желаем, чтобы у них всё сложилось лучше, чем у нас. Её мужа Алекса всё чаще парализует. Его диагноз – угрожающий прогрессивный паралич, возможен полный паралич. Какое несчастье!

В мае на дом свалилась лавина писем.

Курт пишет:

28 марта 1943 г.

…Еды не хватает – 800 гр хлеба и 2 раза в день баланда – я чувствую себя очень слабым, едва могу поднять ноги.

4 апреля 1943 г.

…Вы отправили мне посылку. Я её до сих пор не получил. Ждать невыносимо. Я засыпаю с острым вкусом лука, который должен быть в посылке, и просыпаюсь с этим чувством. Уже 15 месяцев, как я вдалеке от дома.

Отправьте ещё посылочку! Отправьте столько, сколько вы сможете, даже если это будет немного – муки, крупы, сала, лука, чеснока… Это снова принесёт мне надежду. Я же хочу ещё жить!

19 апреля.

…В ожидании посылки я немного успокоился. Я жду, я надеюсь. Я опять исхудал и очень слаб. Меня хотят положить в стационар, но там получают всего 520 гр хлеба.

Многие больше не найдут путь домой. Когда только проклятая война подойдёт к концу!

Я полностью оборван и ободран. Пожалуйста, пришлите посылку. Я бы хотел хоть раз вас ещё увидеть…

1 мая.

Дорогие родители и сестрёнка!

Я поздравляю вас с интернациональным праздником 1 мая! Желаю всем скорейшей победы. Будьте счастливы!

С 20 апреля я в лазарете. Но здесь нет никаких лекарств, и еды не хватает. Вы пишите, что подготовили для меня ещё одну посылку. Вы даже не можете себе представить, как я вам благодарен за это. Возможно, это будет моим спасением. Но я до сих пор так и не получил первую посылку. Дождусь ли я её? Пошлите ещё…

8 мая 1943 г.

…Наконец-то! Вчера я получил своё спасение. Я уже и забыл, какими словами нужно выражать благодарность. Неописуемо дорогой подарок. Я надеюсь, что теперь выберусь из этого стационара живым. Я должен, я хочу это сделать!

Пришлите пожалуйста ещё. Столько, сколько вы сможете.

Ваш сын и брат Курт.

Содержание этого письма вызвало больше беспокойства и волнений, чем радости. Было ясно, что парень находится на грани существования. Выдержит ли он? В это время родители ничего не могли для него сделать, они тоже приблизились к черте голода.

Более обнадёживающими были письма младшего:

2 апреля 1943 г. Макат.

…Я в детской бригаде – 51 мальчик от 14 до 16 лет. Рабочая норма у нас как у взрослых: вывезти на земляную плотину 2 кубометра земли. Мы трудимся, как волы, потому что только так можно заработать свои 800 гр хлеба. Мы встаём в 4 утра, завтракаем, час, чтобы добраться до стройки, 12 часов работаем, с часом перерыва на обед, и снова маршируем обратно в лагерь. Но мы следуем пословице: “Человек не зверь, всё переживёт”, потому что знаем, что мы тоже куём победу. Тем не менее, большой плакат с надписью: “Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!” всё больше выцветает в нашем сознании. Здесь всё не сходится: или мои товарищи уже не дети, а взрослые, или это написано не для нас. Но мы по-прежнему стараемся.

Дядя Эмиль неизлечимо болен, его освободили. Счастливый, он может ехать домой. Он сможет вам многое рассказать из того, о чём я не пишу.

5 апреля 1943 г. Макат.

…кроме хлеба, мы получаем утром тарелку просяного супа, в котором можно зёрна пересчитать, а вечером чай из сосновых иголок и селёдочную голову. На обед каждый ест свой хлеб, если не съел его ещё с вечера, и запивает водой, если её вовремя доставили в поле. Это очень мало, но я всегда припрятываю неприкосновенный крошечный кусочек еды на случай, если мне будет совсем плохо.

23 апреля 1943 г. Макат.

…У меня снова был приступ малярии, и меня освободили от работы. Я прошёл 29 километров до лагеря № 2. У наших ещё есть небольшие запасы из дома. Дядя Готфрид предложил мне поесть. Я уже забыл, насколько вкусным может быть суп с клёцками на сале! Я не знаю, как это описать! Просто нужно быть очень голодным. Уснул я у Герхарда Фрайтаг. Дядя Эмиль уже дома?

Брат Александр писал из Челябинска:

4 марта 1943 г.

…Я уже полмесяца лежу в санатории – плеврит и тёмные пятна в лёгких. Ноги опухли, как на ходулях. Не могу себе представить, как теперь Леонард обойдётся без меня? Мне было плохо, но он ещё более измождённый.

Рихард сидит за кражу в тюрьме, к слову сказать, он стремился к этому.

И опять наступило глубокое молчание. Ни единого письма. Как будто все умерли одновременно.

24 мая 1943 г. Понедельник.

Наша тёлка осчастливила нас телёнком. Молоко! Теперь мы точно не умрём.

1 июня 1943 г. Вторник.

Стоит засуха. Если нам предстоит ещё один неурожайный год, то перед дверями встанет голодная смерть. Я вспомнил своих близких родственников, умерших от голода: отцу было бы сейчас 81 год, тёще – 73, зятю Пауц Фридриху – 64, сестре Эмилии – 54. Нашим детям было бы: Отто – 28, Лидии – 26, Зельме – 22.

Но и оставшиеся в живых не дают о себе знать.

Июнь 1943 год. Четверг.

Дети молчат. Господи, Боже, скоро ли конец всем мукам неведения? Нас хотят совсем загнать в замкнутый круг. Все мои соотечественники страдают, страдают и страдают. Быть может, они предусмотрели напугать весь мой народ до смерти?

Июнь 1943 г. Пятидесятница!

Откуда прийти радости? Дети – Фрида, Курт, Оскар – как у вас дела? Здоров ли уже брат Александр? Кузена Эмиля, вероятно, уже нет среди живых. В апреле его больного выпустили из трудармии, и он по пути пропал без вести.

7 июля 1943 г. Среда.

Война свирепствует дальше. Мёртвое молчание детей! Дождя нет. Засуха. Призрак голода сидит под дверью. Если так продлится ещё 2–3 дня, наш огород высохнет. Безотрадно! Откуда придёт к нам помощь? Господи, помоги, Господи, пусть зазвучит настоящий дождь!

28 июля 1943 г. Среда.

Дождей в этом году совсем нет. Жара стоит до 59°C. Перспективы урожая стремятся к нулю.

Наш голодный паёк недостаточен. У меня от слабости совсем темно перед глазами. Мои ноги, наши верные спутники, высохли так, что мускулов больше нет, мы похожи на очень старых людей.

И никаких известий. Бедные дети уже в молодости должны пройти через горький опыт. Выхватит ли Бог войны Молох жертву из нашего круга? Это будет заслуженная кара за грехи?

Наконец, снова пришло 4 письма от младшего сына. Слава Богу! Он успокоил нас, родителей, тем, что его дела идут сносно. Но на всякий случай, кроме своего, дал ещё адрес соседа Карла. И потом у некоего Гильпцова мы, наконец, должны интересоваться в письме не об Оскаре, а об Ашате. И никаких объяснений к этому! Что это значит? Главное, что он жив.

1 августа 1943 г. Воскресенье.

Свершилось! Наши дурные, тяжёлые предчувствия, наш страх о Курте были ненапрасными – позавчера мы получили от нашей Фриды письмо с печальной новостью. Она сообщила, что нашего сына Курта больше нет в живых, он умер 29 мая. О, горе! Невыразимая боль в сердце! Я разбит, парализован, слёзы текут, сердце болит. Мы уже столько несчастья перетерпели, но этот удар для нас самый суровый.

В прежних случаях всегда можно было найти какие-нибудь смягчающие обстоятельства, по меньшей мере, частичные оправдания. Но не в этот раз. Обстоятельства здесь сложились так, что великолепнейший, самый сильный росток привели к постепенному увяданию, и ни у кого не было возможности помочь ему, спасти его. Он был заранее приговорён к смерти властителями, которые изобрели трудармию. Вдали от нас, без нашего утешения, без веры в вечность.

Стыдно признать, что я его, как и всех своих детей, вырастил без веры в святое, и он ушёл из жизни без познания истины. Пожелание пастора Уле при крещении, чтобы здесь, на земле, он увидел его своим преемником, не сбудется. Он последовал за пастором на тот свет. Не должен ли покойник считать меня лжецом, обманщиком, по крайней мере, невежей, возможно даже изменником, потому что я скрыл от него правду о святом? О, Боже! Что я наделал?

Затем из Киргизии от дочери Александра Нелли пришло ещё два сокрушительных сообщения:

Первое было о том, что её мачеху Альму, младшую сестру Ольги, посадили в тюрьму. Двух мальчиков – Рихарда 12-ти лет и Корреджо 9-ти лет – колхоз поставил сторожить поле проса от птиц. И полуголодные дети очистили немного зёрен созревшего проса, чтобы сварить кашу. Это было килограмма полтора. Приговор для матери четырёх несовершеннолетних детей гласил: полтора года тюрьмы. 14-летняя Нелли осталась одна с тремя малышами. Она хочет обоих мальчиков сдать в детский дом, а с собой оставить только 3-х летнюю Зину.

Вскоре после этого пришло второе сообщение, её брат Леонард поделился с ней из трудармии: “Наш папа умер 7 июля”.

28 августа 1943 г.

Сердце моё, скажи мне, когда тебе станет легче? Мой дорогой, любимый брат! Ты нас оставил. Мы с тобой хотели сбежать от грозящей нам опасности, покинули родину, чтобы укрыться в Средней Азии. Как ты был занят тем, чтобы построить для семьи дом, очаг! Но это не помогло, они угнали тебя на чужбину, чтобы там, вдали от семьи, забрать твою жизнь.

Что ты должен был пережить, мой дорогой, сердечный брат! Почему? Для чего? Какая страшная судьба вдруг уничтожила всю твою семью: отец умер, жена в тюрьме, старший сын пропал без вести на войне, второй – умирает от голода в трудармии, а несовершеннолетние дети рассеяны среди чужих людей. Кто им поможет? Как беспомощно причитает твоя любимая дочь – без папы, без мамы, без дяди и тёти. Неужели не найдётся человеческого сердца и уха, чтобы услышать жалобы бедных сирот? Кто может всё это вынести?

Сколько жертв! Родственники сообщили, что кузен Эмиль, Артур – сын Готфрида и Педе Эдмунд – муж племянницы Эрны, тоже умерли от голода в трудармии.

Примеру Рихарда последовала Ау Элла. Она совершила небольшое преступление, за что получила год тюрьмы. С большим удовлетворением она писала своей матери: “Теперь я знаю, что переживу этот год. А потом, когда меня освободят, у меня будет право поехать к моему Эвальду. И тогда мы будем вместе в трудармии – жить! А если так далеко зайдёт, то и умрём вместе. Но я буду едина со своим мужем”.

О, бедная! Но она права. Государственная власть разрушила семьи: мужчины в одном регионе, женщины в других областях, дети, оставшиеся без родителей, рассеяны по обширной территории среди чужих народов. И всё вокруг только на русском языке, даже письма нужно писать на русском, другие не пропустит цензура.

Сможем ли мы ещё раз объединить в целое оставшиеся крохи немецкой самобытности? Кто это сделает? Духовенство уже давно уничтожили, теперь очередь учителей, обречённых умереть в трудармии. Кто тогда? О, Господи! Для чего все эти страдания? Почему целый народ должен быть уничтожен?

Сентябрь 1943 г. Понедельник.

Я сидел на террасе, когда мимо проходил посыльный сельсовета. Мы поздоровались, и я спросил: “Куда направляешься?” На что он ответил: “Я иду оповещать немцев, что они мобилизованы, и завтра в 6 часов должны собраться у сельсовета для отъезда. Сколько? 14 мужчин. Где столько взять, их меньше осталось”.

Когда он дошёл до слов: “Их меньше осталось”, меня сразу стала грызть совесть: вдруг и я среди них? Боже упаси! Когда же придёт конец бедам? Моё сердце завопило. Я не решался его спросить. Он пошёл дальше к соседям, я стою парализованный… Он вернулся: “Вы Шульц?” Я протягиваю руку к списку, читаю: “Да”. Трагедия семьи Шульц продолжается. Будет ли она в ближайшее время сыграна до конца?

20 сентября 1943 г.

Моя пытка растянулась на 14 дней. Директор школы попытался через районные органы образования, а затем и через краевые, удержать меня, как единственного учителя с высшим образованием. 14 дней обещаний, 14 дней отчаяния, 14 дней непрерывных прощаний.

“Надежда умирает последней[102]”. Но мой Курт, и брат Александр, как и кузены, племянники, и тысячи других немцев, тоже надеялись. И где они?

Если бы только вскоре наступил крах Гитлеровской Германии. Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Почему вы не скажете своего слова? Вы ещё не устали от Гитлеризма? Рабочие Германии и оккупированных стран, поднимайтесь! Вырвите оружие у живодёров. Освободитесь! Это будет концом Гитлеровских выродков. Тогда наступит мир! Дай Бог!

Вот что ещё приносит надежду: товарищ Сталин недавно собрал 3-х русских митрополитов и сказал им, что ничего не имеет против того, чтобы они созвали конференцию духовенства и выбрали Московского Патриарха Русской Православной Церкви и Священный Синод. Прошёл уже 21 год, как в 1922 г. была обезглавлена русская церковь. Поэтому восстановление православной церкви было бы правильным шагом! Ведь, в соответствии с конституцией, у нас свобода веры и совести. Я тоже могу открыто говорить со всеми, и в первую очередь со своими детьми, о нашем Господе и о вечных истинах. Дай Бог!

21 сентября 1943 г.

Сегодняшний день был очень тяжёлым и безутешным. Ольга не может унять свои слёзы. Хильда всхлипывает во сне. Сегодня, в 3 часа ночи, я должен быть готов к отъезду и ждать у сельсовета. В этот раз мой “ангел-хранитель” меня покинул. Это может означать мой конец. Мы с Ольгой знаем об этом, но молчим. Не стоит ждать помощи от людей. В крайней нужде Бог ближе всех. Будет ли помощь свыше рядом со мной? Я молюсь: помоги мне, Господи, отпусти мне мои грехи и выведи меня чудесным образом. Сохрани мою семью, будь нашим помощником, как и раньше был! Аминь.

Когда я снова смогу вести дневник? Помоги, Господи, скорее!