Когда небо было синим
Спустившись на речном транспорте вниз по Волге километров на семьдесят, мы на пароме переправились на противоположный пустынный берег с полным отсутствием каких-либо признаков цивилизации. Кстати, и остров там был. Забыл, правда, сообщить, что с нами был проводник, бдун и блюститель сухого закона – мой батя. Потому что трудно представить, что бы мы там творили без старшего товарища. Подобные походы были не в новинку, но этот планировался сроком на неделю. Разбили лагерь, поставили палатки, натаскали дров, распределили съестные припасы, и остальное время уже работало на нас.
Батя углубился в рыбалку, а мы принялись выплёскивать из себя дурь. Сколько же её скопилось за розовые школьные годы! Мы носились по берегу Волги в одних набедренных повязках, где спереди висел лопух, а сзади не было ничего из соображения, чтобы оттуда быстрее детство вылетало. Подобное проветривание весьма способствовало всему намеченному, но лишь в дневное время. Вечера же, хоть и у костра, провоцировали на знакомства с истинными хозяевами положения и данной местности в целом. Голодные и злые, они облепляли наши незащищённые места, насыщались и, уже довольные и толстые, улетали прочь, уступая место новым, уже наслышанным о появлении на их территории свежей крови различных групп и степеней жирности. Человеческая натура вечно чем-то недовольна, зимой ей надо лета, а летом хочется на Северный полюс вместе с сидящими на тебе комарами.
Но длительная жара, как известно, к добру не приводит. Природа требовала встряски, и она произошла. Неожиданный ураган набросился на родное Поволжье. Палатки снесло как носовые платочки и перемешало всё, что в них находилось. Наши по тем временам модные длинные волоса встали дыбом и, в соответствии с порывами ветра, метались как у Медузы Горгоны.
Я вцепился в свою гитару как Страдивари в любимую скрипку, сожалея, что это не рояль. По Волге гуляли валы с белыми барашками, но в силу малого разгона в цунами никак не вырастали. Впрочем, мне кажется, что к примеру, долгий, скучный и тупой дождь был бы значительно менее приятен, нежели непродолжительный, хоть и разрушительный шквал. Да и повод появился для долгих, но уже осознанных действий по восстановлению лагеря. Для нас это явилось предвестником больших перемен. Чёрные от загара, опухшие от комаров, но зато не унесённые ветром, мы по истечении намеченной недели наконец-то вернулись домой, где узнали, что ураган повеселился и там, снеся крышу Дворцу спорта.
Вечером, уже дома, я обнаружил у себя температуру где-то в сорок градусов. Но на счастье мне был предложен гранёный стакан с чистым девяносто-шести-градусным спиртом. В совокупности это составило 136. Но, когда я хорошо проспался, утренний градусник показывал уже 36,6. Молодой организм сделал своё дело, но вот куда девались оставшиеся 100 градусов, с точки зрения математики это уже парадокс. Видимо, это сфера действия других наук.
ЭПИЗОД ТРЕТИЙ
Ну, а теперь об этих самых науках, грызть гранит которых нам предстояло.
Наша четвёрка временно разделилась по интеллектуальным соображениям, хотя дружить и встречаться мы продолжали всегда. Славка, друг детства и сосед по детсадовскому горшку, и Лёша Сим, впоследствии солидный общественный деятель, имели технический склад ума и поступили, соответственно, в политехнический. А я и Лёша Сав по причинам, упомянутым мной в начале, выбрали строительный, благо внедриться туда после спецшколы было нетрудно. Правда, перед поступлением мы решили немного подтянуть физику.
Ещё довольно молодой, юморной и лучезарный Рашид не только занимался репетиторством, но и, как оказалось, сам принимал экзамены. Узнав об этом, наша группа абитуриентов как-то успокоилась, и на подготовительных занятиях чаще звучали анекдоты, чем физические термины.
Мы с Лёшкой возвращались после очередного занятия. Впереди шла девчонка, которая только сегодня появилась в нашей группе. Краткость мини-юбочки была предельной, а то, что под ней подразумевалось, вообще выходило за всяческие пределы. Всё это настолько элегантно колыхалось, что привело нашу походку в резонанс и заставило синхронно ускорить шаг. Я первым достиг цели и познакомился. Затем подоспел запыхавшийся Лёша и сделал то же. У молодых знакомства происходят быстро и без стеснения. Ира, которую мы окрестили Ириночкой, поскольку Ирочки у нас уже были, приехала из Норильска. Поэтому ей было жарко, что и оправдывало демонстрацию её аппетитностей. Нам с Лёшей часто нравились одни и те же девушки, но это нисколько не мешало нашей дружбе. У Лёшки было преимущество – он выглядел старше, зато я играл на гитаре, и порой на вечеринках случалось так, что я ещё пою песни, а он уже с кем-то целуется.
Втроём мы поехали ко мне домой, выпили дружеский портвейн и стали рассуждать о предстоящем экзамене. Лёша, зная мой открытый характер инструктировал:
– Не вздумай прилюдно показывать свое знакомство с экзаменатором. Знаю я тебя, сразу заорёшь «Рашидушка!» и обниматься полезешь.
Нет, на экзамене я был образцом не только сдержанности, но и порядочности. Я подсел к Рашиду и провозгласил:
– Билет N13. Строение атома по Бору и Резерфорду.
– Не тупи. Чего тебе поставить-то?
– Ну уж нет. Ответ на этот билет я знаю досконально. Извольте выслушать.
И я стал излагать содержимое данной темы, которая кстати досталась мне и на выпускном экзамене. Хотелось высказать, что хотя я не Бор и не Резерфорд, но твои платные курсы мог бы и не посещать.
– Ладно, вот тебе пятёрка, не отнимай времени.
Остальные экзамены мы с Лёшкой сдали так же легко и по сумме баллов были назначены старостами групп. Декан вызвал нас и дал первое поручение. Надо было съездить по указанному адресу и оповестить ещё одного новоиспеченного старосту о его аналогичном назначении. Дверь открыл такой же, как и мы. Звали Гоша.
– Старостой будешь.
– Буду.
– А на троих будешь?
– Тоже буду.
Потом водка и арбуз закрепили наш союз.
ЭПИЗОД ЧЕТВЁРТЫЙ
Деревня Сухарёнки мировым очагом культуры не была. Она вообще ничем не была. Очаги там были дореволюционные, а культурой и не пахло. Пахло навозом. Вокруг простирались необозримые картофельные поля.
Автобус, который бесконечно долго тряс нашу группу по просёлочным дорогам, видимо растряс весь лимит институтского бюджета и сказал, что больше не приедет. Это была дорога в один конец. В то время студентов, ещё даже не успевших ощутить задницей холодок институтской скамьи, сразу же посылали на картошку. Под лозунгом «Народу надо жрать, а ваше образование на хрен никому не нужно» тысячи студентов забрасывались на сентябрьские поля нашей необъятной родины.
Так что наша группа в институте даже познакомиться толком не успела. Но в автобусе я достал гитару и запел «And I love her». Сидящая передо мной Света обернулась и стала подпевать на чистом английском, обкакав моё немецкое произношение. Так постепенно мы начали спеваться с перспективой вскоре заменить в этом глаголе букву «е» на «и».
В нашей группе было пять ребят, из которых один якут Радик, крепкий и уже отслуживший срочную, два Серёжи масштабом помельче, Сладкий (вообще-то Саша, но он имел привычку интересоваться: «Уж не охренел ли ты, мой сладкий?») ну и я. Впоследствии мужской состав группы постоянно менялся, а вот девичий контингент до самого диплома сохранял свою (чуть не сказал, девственность) сплочённость и женскую дружбу, которой, говорят, не бывает. Девчонок было раза в два больше, и это радовало.
Расселились мы в избах с русскими печками и лавочками. Да и весь окружающий пейзаж соответствовал эпитету «Русь изначальная». В аналогичных сооружениях неподалёку располагались также магазин и клуб. Избушкам на курьих ножках соответствовали сплошные бабки Ёжки. А молодое население представлялось единственным экземпляром. То ли военкомы не добрались до него вследствие отдаленности, то ли вообще в нём не нуждались. Этот Федя по имени Саша фамилию имел почему-то французскую, а схожесть разве что с французами после Бородина. Ботинки его были странным образом перепутаны с ногами. Или просто ноги смотрели в разные стороны. Действительно, маршировать одновременно налево и направо было бы нелегко. Зато он приветливо улыбался нам всей своей непричёсанностью.
Сопровождать молодых недоразвитых первокурсников полагалось старшему – ответственному представителю кафедры. Наш кафедральный Порфирич имел лысинку и бородку, так что соответствовал всем параметрам. Его заботы о нас были не слишком навязчивыми, ибо в молодом коллективе и сам молодеешь.
Вечер первого знакомства и застолья был организован в просторной избе, где поселились наши девушки, то ли бывшей школе, то ли партизанском штабе. Деревенская закуска и остальное привели нас всех как бы к общему знаменателю. Социальными статусами мы не мерялись, а молодость брала своё и, как оказалось, мы все похожи друг на друга. В то время и так существовал единый стандарт и образец для подражания – человек Советский (homo soveticus), но на следующее утро появился еще один подвид – homo cartofelus. Здесь простая похожесть переходила уже в единообразие – фуфайка, свитер, шаровары, сапоги. Мальчиков от девочек можно было отличить только по вторичному половому признаку, а именно, наличию либо отсутствию косынки на голове.
Работа также не баловала разнообразием. Борозда, корзина, картофель – эта картина стояла перед открытыми глазами днём и за закрытыми – ночью.
Однажды к нам в мужскую избу постучалась местная бабуля и попросила вспахать ей огород. Когда мы увидели накрытый за это стол, то поняли, что одна и та же работа по-разному стимулируемая, может доставлять и недовольство, и удовольствие. Это мы ещё от денег отказались. Но водку конечно не пощадили.
Осень была ещё ранней, но уже дождливой.
– Однако, каллар совсем пасмурный, – бормотал якут Радик, глядя в осеннее небо.
– Однако кюнь совсем не светит, – с тоской вспоминал он летнее солнышко. Взял бы бубен, да настучал «Пусть всегда будет солнце», шаман ты хренов. Но Радик был якут современный и не знал технологий предков.
Малогабаритные Серёжи волокли по борозде мешки с картошкой.
– Э, сынки, – досадовал Радик, отбирал у них мешки и, взвалив на плечи, сам нёс их к месту складирования. Мы с Шурой Сладким заигрывали с девчонками. В первый же день мы оба нашли свою любовь и теперь постоянно на ночлег возвращались далеко за полночь, громко по-армейски желая всем спокойной ночи:
– Отцы, день прошёл!
– Ну и хрен с ним!
А с утра снова окунались в серую обыденность.
Кроме наших со Сладким двух Наташ, на остальных девчонок мужского присутствия не хватало. Ну и в клубе были организованы танцы. Клуб – это изба с магнитофоном. Начала стягиваться молодёжь из соседних деревень. Они сначала рассматривали наших городских девушек, а потом приступали к любимому занятию. Есть два варианта деревенского развлечения: cначала набухаться, потом помахаться или наоборот, сначала помахаться, а потом помириться и набухаться. Причём, кто с кем и по какой причине, неважно.
Было уже темно, и кто кого махает, было не разобрать. Я, наивный, полез кого-то разнимать, поскольку должность старосты обязывала. Два-три кулака я разглядел и увернулся. Следующий попал. Спасибо моим жёлтым вельветовым джинсам, заметным в темноте. Смелые девчонки вытащили их из эпицентра событий вместе с содержимым.
Так незаметно пролетел месяц. Впереди нас ожидало много нового и интересного. Возвращались в город мы уже речным путём, как-то добравшись до ближайшей пристани.
– Отцы и матери, месяц прошёл! – раздавался над Волгой теплоходный гудок.
– Ну и хрен с ним! – вторил ему хор из преимущественно девичьих голосов.
ЭПИЗОД ПЯТЫЙ
В институте мы отказывались друг друга узнавать. Без полевой формы все стали бесконечно разными. У девушек оказались ножки, причём весьма привлекательные и растущие из юбок, а не из-под фуфаек. Молодые, накрашенные и благоухающие студентки дефилировали по институтским этажам и коридорам. Сейчас это архитектурно-строительный университет, а тогда был просто инженерно-строительный институт. А факультет инженерно-экологических систем и сооружений именовался ещё проще – сан-тех. Почему-то у физиков или там математиков это сразу ассоциировалось с унитазом, но, во-первых, у нас два ректора подряд заканчивали «Водоснабжение и канализацию», а во-вторых, без дифференциалов и интегралов прожить легко, а попробуй-ка без унитаза.
Когда на сердце сухо и булькает в желудке,
Зайдите на досуге, присядьте на минутку.
Не будь и ты ослом, поэт, ты сядь на унитаз.
Он ласково побулькает и вдохновенье даст.
***
Два факультета, как протуберанцы, выделялись из общей массы промышленно-гражданского строительства, это арх-фак и сан-тех. На архитектурном учились талантливые и в основном городские пижоны, а у нас просто талантливые самородки отовсюду. Это ребята, которые занимались изобразительным, литературным либо музыкальным творчеством. А когда не творилось, они кучковались в институтском вестибюле и быстро решали дилемму, куда пойти, на лекцию или в «пельмеху» по пивку. Ну понятно, первый вариант рассматривался чисто для проформы.
Я сразу же приобщился к «вестибюльным». Поначалу я попробовал походить на лекции и практические занятия, но это оказалось не интересным. Везде шло повторение школьной программы и, дав понять, что мне всё это знакомо, я исчез. Группы по иностранным языкам делились на сильные и слабые. Где-то месяц я их не посещал, а потом вдруг наобум забрёл в слабую. На вопрос, кто я и почему не появлялся раньше, я на берлинском диалекте всё это подробно объяснил. Преподавательница расширила глаза и, как бы извиняясь, предположила, что мне, наверное, не сюда.
Информацией этой я нагружаю вовсе не из желания похвастаться, а скорее наоборот, хочу дать понять, что нельзя терять бдительность. Повторения постепенно переросли в изучение нового материала, а я этот момент проворонил.
На каждом факультете был свой ВИА. Играть в ансамбле было модно и престижно. Мы попытались организовать ещё один, репетировали, и уже перед выступлением на концерте, вдруг в программке обнаружили, что наш прямой и бесхитростный декан обозвал нас ВИА «Первокурсник». Всем известно, что как корабль назовёшь, так он и поплывёт. Естественно, наше будущее было предрешено. А время было уже потеряно. Преподавательница высшей математики, доцент Козлова, с характерной ей картавостью заявила:
– Так ты не только пгогуливаешь, а ещё и в огкестге иггаешь. Ну, такие у меня долго не задегживаются.
Через пару лет мы встретились. Узнав о моих успехах в курсовом проектировании, она сказала:
– Ну пгости, не пгедполагала. Я же собигалась тебя ещё на пегвом кугсе ликвидиговать.
Terra inсognita* ты для меня, курс математики высшей.
Taedium vitae** испытывал я, голос Козловой заслыша…
* неизведанная земля,
** отвращение к жизни.
Перешагнуть через дифференциальные и интегральные исчисления и заработать долгожданное «удовлетворительно» мне удалось раза с третьего, а то и четвёртого. За это я был временно лишён стипендии и изгнан из старост. Моё незаслуженно занимаемое место заслуженно заняла комсорг Леночка. Лёгкая и стройная, она порхала по экзаменационным кабинетам, вынося оттуда одни пятёрки и впоследствии допорхалась до красного диплома.
Устойчиво держался на плаву дружный женский коллектив. Мужской контингент выпадал в осадок, тонул и менялся. На тот момент парней оставалось только трое, кроме меня это были: профессиональный легкоатлет Саша и КМС по шахматам Серёжа. Может, я чего не понимаю в спорте, но, когда они вдвоём, толкаясь, мчались в буфет за булочками, первым стабильно финишировал шахматист. Они почти не принимали участия в наших внеучебных бдениях, так как Саша своей беготнёй защищал честь института, а Серёжа время от времени намеренно проигрывал в шахматы преподавателям, что давало ему возможность учиться не напрягаясь. Вина они не пили, и поэтому пути у нас были разные.
Все женское внимание сосредоточилось на мне. Его было слишком много, а статус Абдуллы или товарища Сухова в соотношении «десять девок, один я» был мне ещё неведом. На помощь пришли друзья из других групп, старосты Лёша и Гоша и даже школьные друзья Славка и Лёша Сим. Правда, не все сразу, а в разные учебные периоды.
Основным женским костяком были четыре «матери»: постоянно главенствующая Света, две Наташи (одна моя, другая не моя) и Томка, которая и пела, и выглядела как молодая Алла Пугачёва. Пятой «матерью» был я. А вокруг этого ядра уже вращалось всё остальное, то приближаясь, то отдаляясь. А, как известно из школьного курса физики, тела притягиваются друг к другу… Ну, короче то, что сильно приблизилось, впоследствии переженилось.
Потенциальная энергия, накапливающаяся в заднице в течении лекций, по их окончании моментально преобразовывалась в кинетическую и разбрасывала студентов по пивнушкам и кафешкам. В ближайшей к институту пельменной всегда лилось свежее пиво, которое давало толчок к дальнейшим приключениям. А совместное времяпрепровождение требовало свободной территории.
Был чудный период, когда наша подруга и профессиональный фотограф Софочка для веселья предоставляла услуги своего фотоателье. По вечерам мы выпивали, закусывали и фотографировались. А процесс проявления, закрепления и печатания фотографий требовал времени, это не нынешнее щёлканье гаджетом. Тем не менее, фотографии изготавливались тут же без отрыва от основного занятия, а наши лица на них становились с каждым кадром всё более довольными. Если бы тогдашнее фото не было еще чёрно-белым, то были бы заметны и меняющиеся цветовые гаммы.
Или к примеру, история с дядиной квартирой. У друга Шуры как-то уехал дядя, доверчиво оставив ключ от квартиры для поливки цветов и кормления аквариумных рыбок. Весть об этом разнеслась быстро. А, поскольку процесс этот довольно тяжёлый и в одиночку практически невыполнимый, припёрлись, естественно, компанией. Всеобщее внимание привлёк шифоньер с баром. Шифоньер был тяжёлый, а бар закрытый. Мысли о том, кого надо кормить, а кого поливать сразу ушли на второй план. Где Шварценеггер, лихорадочно думали мы, осматривая со всех сторон таинственный шифоньер. Наконец бригадным подрядом он всё-таки был отодвинут от стены, задняя панель откручена, и мы получили доступ к содержимому бара. Им оказалась редкая Петровская водка. Радости не было предела. А задумываться о том, где её потом достать, чтобы поставить на место, в тот момент как-то не хотелось. Все жили сегодняшним днём, а завтра что будет, то и хрен с ним.
ЭПИЗОД ШЕСТОЙ
Первый курс был завершён и, несмотря на старания доцента Козловой, сессия сдана. Студенческие каникулы – это стройотряд. Тем более для студентов строительного ВУЗа. Для девушек или ботаников существовали и другие альтернативные варианты, но мне хотелось труда, романтики, тумана и запаха тайги. Год назад я хотел попасть в стройотряд, отъезжавший к чёрту на кулички, в Нерюнгри. Там действительно и тайгу нюхали, и зарабатывали неплохо. Не взяли, сказали, молод ещё, только поступил, практически ещё не студент.
В этом же году романтика отдыхала в сторонке. Туманом оказался так называемый «Лисий хвост» – смог в виде рыжего облака над городом промышленной химии – Дзержинском, а запахом тайги – устойчивый смрад пропан-бутана. Смыслом поездки было строительство очистных сооружений.
А в это время мои «матери» направлялись в солнечную Молдавию как бы тоже в стройотряд, но фактически пить вино. Друган Лёша Сав пристроился с ними. Но ему там не повезло. Однажды он не уступил дорогу КрАЗу и сломал ногу. «Матери» поделились с ним своей кровью и стали кровными сёстрами. А Лёша с тех пор на все машины меньше чем КрАЗ, смотрел презрительно. Конечно, его выбило из нашей обоймы и отбросило на год назад. Зато его популярность и народная любовь были отображены автографами на его загипсованной ноге. Их было не счесть. Все, кто приходил к нему домой, совершали единый ритуал – ставили пузырь на стол и автограф на гипс.
А я возвращаюсь к стройотрядам, которые стали созидательным началом, ступенями творческого пути и стимуляторами укрепления духа, да и здоровья тоже. Каждое студенческое лето было посвящено строительству каких-либо объектов в различных населенных пунктах нашей области. Я не буду соблюдать хронологию, просто опишу наиболее интересные или просто запавшие в память моменты.
Моя строительная эпопея началась с химии, которую я и учить-то не любил, а не то, что нюхать. Кстати, «химией» назывались ещё зоны, где заключённые работали в аналогичных условиях. Итак, вставая в шесть утра и выходя из двухэтажного барака, где нас поселили, мы сразу же наполняли лёгкие пропан-бутаном. Окружающая местность имела мало растительного, но зато много строительного. Основным нашим объектом было железобетонное емкостное сооружение, в перспективе аэротенк-отстойник, но эта перспектива никого не интересовала, так как нашей задачей было армирование и бетонирование только его днища размерами где-то 60х30 метров и толщиной в полметра. Технологию работ я описывать не буду, она не менялась десятилетиями, совершенствовались лишь технические средства. Но тогда их было мало. Рациональнее использовать дешёвую рабочую силу энтузиастов-студентов. А энтузиазма у нас хватало не только на работу.
По мере подготовки и выравнивания основания котлована некоторые из наших талантов делали совершенно обратное на его пятиметровых откосах. А именно, ваяли песчаные барельефы. Это были Адам и Ева примерно в две натуральные величины. Фигуры были на наш взгляд очень красивые, но молодая медичка стройотряда, как знаток анатомии, застенчиво хихикнула, заметив несоответствие в Адамовых пропорциях. Не всё у него было именно в две натуральные величины. А вы говорите, сан-тех. Архитекторы!
Излишек энтузиазма поначалу выплёскивался в похождения к местным девушкам. Общения эти ни к чему не обязывали, но, когда в четыре часа утра возвращаешься со свидания, а в шесть подъём, это уже как-то не радостно. Досыпать остальное приходилось подобно йогу непосредственно на колючей арматурной сетке, подложив лишь штормовку, в короткие промежутки между подходами самосвалов с бетоном. Ну, а когда пошло круглосуточное непрерывное бетонирование, было уже не до ночных походов. Хорошо, что хоть кормежка была обильной. Однажды в столовой жареный хек кому-то показался несвежим. Я хека любил и без гарнира слопал порции всех, кто был о нём плохого мнения.
Первое стройотрядовское крещение закалило, загорело и подкачало физически, однако заработок в подряде у госпредприятия составил всего лишь пару инженерских зарплат, а, если точнее, крутые дорогие джинсы и погулять. Зато несколько освоенных строительных специальностей уже дали право покинуть «ботанический» сад.
ЭПИЗОД СЕДЬМОЙ
А в плане заработка, да и более приятных условий для труда и отдыха стал уже другой стройотряд. Это было на следующий год, когда мы перешли на третий курс и уже считали себя инженерами. Мой друг и напарник по носилкам Джон, в девичестве Володя, был простой деревенский и, соответственно, работящий парень. Но даже он на предложение: «Джон, пошли месить бетон», – возмущенно роптал:
– Ну, конечно, щас вот только сниму свой инженерский пиджак. Борзость какая у людей.
С его лёгкой руки в наш обиход вошло много выражений подобного рода. «Инженерский пиджак» стал символом интеллектуальной независимости, а «борзость» употреблялась в соотношении со всем, что по какой-либо причине не устраивало. Бетон плохо застывает – борзость какая у бетона, лопата сломалась – борзость какая у лопаты, дождь пошёл – борзость какая у погоды…
Я как-то попытался внести в лексикон отряда термин, услышанный у местного населения – «козлизм задремучий», но он почему-то не прижился, а джоновская «борзость» настолько прикипела, что сопровождала нас и в дальнейшей жизни. Володя Джон вообще был своеобразный Владимир Даль.
Однажды мы всем отрядом что-то съели и страдали разжижением желудков. Джон предложил народное средство.
– Нужна черёмуха, – с уверенностью сельского эскулапа заявил он.
– Зачем?
– Чтоб загусло.
Мы облепили растущие неподалёку деревья черёмухи, которая, говорят, закрепляет, и горстями отправляли в рот чёрные противодиарейные ягоды чтобы загусло, в смысле загустело. Хотя на пищу мы зря грешили. Виноват был местный «кальвадос».
А кормление было замечательное, и обеспечивали его две девушки, Фая и Светик. Чёрненькая Фая была старшая. Подходя к импровизированной столовой, состоящей из кухонного вагончика и столов под самодельным навесом, мы грузинскими голосами из старого фильма «Не горюй» издалека заводили «Фая, Фая, Фая, вот такая-а-а-а». С кухней надо дружить. Помогая девчонкам, мы кололи дрова и чистили картошку. На стенке внутри вагончика висела книга отзывов. Были, конечно, и недовольные, кому-то не нравилась пюре-глазунья, кто-то считал, что в нашей кухне столько мух, что захватывает дух… Я же писал только лестные отзывы, за что был любим девушками. Особенно Светиком. У нас даже небольшой роман возник.
