Шуаны, или Бретань в 1799 году

А на расстоянии трех-четырех ружейных выстрелов от опустевшего плоскогорья, откуда уехали предводители шуанов, происходила одна из тех сцен, которые в те времена нередко случались на больших дорогах. За околицей деревушки Пелерины, в небольшой ложбинке, Хватай-Каравай и Крадись-по-Земле снова остановили дилижанс. Оказав слабое сопротивление, Купьо слез с козел. Безмолвный пассажир, которого шуаны извлекли из угла кареты, очутился на коленях в зарослях дрока.

– Ты кто? – спросил у него Крадись-по-Земле зловещим тоном.

Путешественник молчал. Хватай-Каравай ударил его прикладом ружья и повторил вопрос.

– Я бедный человек, Жак Пино, торгую полотнами, – сказал он тогда, бросив взгляд на Купьо.

Купьо отрицательно покачал головой, полагая, что этим не нарушает своего обещания. Этот знак воодушевил Хватай-Каравая – он прицелился в путешественника, а Крадись-по-Земле грозно и решительно заявил ему:

– Не прикидывайся бедняком, ты слишком толстый. Если ты еще раз заставишь нас спросить твое настоящее имя, мой друг Хватай-Каравай одним выстрелом заслужит уважение и благодарность твоих наследников… Кто ты? – добавил он.

– Я д'Оржемон из Фужера.

– Ага! – воскликнули оба шуана.

– Это не я назвал вас, господин д'Оржемон, – сказал Купьо. – Пресвятая Дева свидетельница, я честно защищал вас.

– Ну, раз вы д'Оржемон из Фужера, – иронически-почтительно сказал Крадись-по-Земле, – мы вас оставим в полном покое. Но так как вас нельзя назвать ни добрым шуаном, ни настоящим синим – хоть вы и купили земли жювинийского аббатства, – то вы нам заплатите выкуп, – добавил шуан, делая вид, что пересчитывает по пальцам своих товарищей. – Вы заплатите нам триста экю по шести франков. Нейтралитет стоит таких денег.

– Триста экю по шести франков! – хором повторили несчастный банкир, Хватай-Каравай и Купьо, но все с различными интонациями.

– Что вы, дорогой мой! – сказал д'Оржемон. – Ведь я разорен. Эта чертова Республика объявила принудительный заем в сто миллионов франков; меня обложили на огромную сумму, и я остался без гроша.

– Сколько же потребовала с тебя твоя Республика?

– Тысячу зкю, дорогой мой, – ответил с жалобным видом банкир, надеясь получить скидку.

– Вот какие большие деньги выхватывает у тебя твоя Республика на принудительный заем! Сам видишь, что с нами тебе будет выгоднее: наше правительство дешевле. Триста экю – разве это слишком много за твою шкуру?

– Где мне их взять?

– У себя в сундуке, – сказал Хватай-Каравай. – Да смотри, чтобы экю были полновесные, а не то мы убавим тебе весу на огне.

– Где же я должен заплатить вам?

– Твой фужерский загородный дом недалеко от фермы Жибари, а там живет мой двоюродный брат Налей-Жбан, иначе говоря – Сибо Большой; передай ему деньги, – сказал Хватай-Каравай.

– Это не по правилам! – воскликнул д'Оржемон.

– А нам какое дело! – ответил Крадись-по-Земле. – Помни, что, если в течение двух недель ты не принесешь денег Налей-Жбану, мы заглянем к тебе ненадолго и вылечим твои ноги от подагры, если у тебя подагра. А ты, Купьо, – продолжал он, обращаясь к вознице, – будешь теперь называться «Вези-Добро».

С этими словами оба шуана ушли; путешественник снова сел в карету, и кучер, настегивая лошадей кнутом, погнал их к Фужеру.

– Будь у вас оружие, – сказал Купьо, – мы бы получше могли защищаться.

– Дуралей! У меня вот тут десять тысяч франков, – возразил д'Оржемон, показывая на свои грубые башмаки. – Разве можно защищаться, когда имеешь при себе такую сумму!

Вези-Добро почесал за ухом и обернулся назад, но оба его новых товарища уже скрылись из виду.

Отряд Юло ненадолго задержался в Эрне, чтобы сдать раненых в госпиталь этого городка; затем республиканцы отправились дальше и без всяких злополучных помех прибыли в Майенну. На следующий день командир мог разрешить свои сомнения относительно маршрута почтового дилижанса, ибо уже с утра горожане узнали, что дилижанс ограблен. Через несколько дней власти прислали в Майенну достаточное количество новобранцев-патриотов, чтобы Юло мог пополнить свою полубригаду. Вскоре вслед за этим пронеслись малоутешительные слухи: мятеж вновь охватил все те местности, которые в последнюю войну шуаны и вандейцы сделали главными его очагами. В Бретани роялисты завладели Понторсоном, чтобы получить доступ к морю; они захватили также городок Сен-Джемс, находившийся между Понторсоном и Фужером, и, видимо, решили временно обратить его в свой плацдарм – средоточие складов и центр военных операций. Оттуда они могли безопасно сноситься с Нормандией и Морбиганом. Второстепенные вожаки разъезжали по трем этим провинциям, стараясь поднять сторонников монархии и добиться объединенных действий. Эти происки совпадали с вестями из Вандеи – там весь край мутили подобные же интриги, которыми руководили четыре известных роялиста: аббат Верналь, граф де Фонтэн, де Шатильон и Сюзане. Рассказывали, что шевалье де Валуа, маркиз д'Эгриньон и господа Труавиль стали их союзниками в департаменте Орн. Руководителем всего широкого плана операций, которые развертывались медленно, но грозно, действительно был Молодец – такое прозвище дали шуаны маркизу де Монторану со времени его высадки во Франции. Сведения, сообщенные Юло министрам, были совершенно верными. Авторитет предводителя, присланного из-за границы, тотчас получил признание. Маркиз приобрел большую власть над шуанами, старался внушить им подлинную цель войны и убедить, что их жестокости позорят благородное дело, которое они предприняли. Смелый характер, мужество, хладнокровие, способности этого молодого вельможи пробудили надежды врагов Республики и так разожгли мрачную экзальтацию в этих округах, что даже наименее ревностные содействовали теперь подготовке событий, которые могли иметь решающее значение для свергнутой монархии. Юло не получал из Парижа никакого ответа на свои многократные запросы и рапорты. Это странное молчание, несомненно, свидетельствовало о каком-то новом кризисе революции.

– Может быть, у них там в правительстве, так же как и в казне, пустое место, и все наши ходатайства напрасны, – говорил старый командир полубригады своим друзьям.

Но вскоре распространились вести о неожиданном возвращении генерала Бонапарта и событиях 18 брюмера. Командиры войск Западной Франции поняли тогда молчание министров. Это лишь усилило нетерпеливое желание офицеров избавиться от тяготившей их ответственности, и они с любопытством ждали, какие меры примет новое правительство. Узнав, что генерал Бонапарт стал первым консулом Республики, военные горячо обрадовались, – впервые видели они одного из своих у кормила власти. Франция встрепенулась, полная надежды: молодой генерал был ее кумиром. Энергия нации возродилась. Столица, утомленная мрачным своим унынием, предалась празднествам и удовольствиям, которых она так долго была лишена. Первоначальные мероприятия консула нисколько не уменьшили надежд и совсем не испугали Свободу. Первый консул обратился с прокламацией к жителям Западной Франции. Эти красноречивые воззвания к нации, так сказать, изобретенные Бонапартом, произвели в те годы патриотизма и чудес поразительное действие. Голос его прозвучал в мире как голос пророка, ибо каждое его воззвание неизменно подтверждалось победой.

«Французы!

Нечестивая война вторично охватила западные департаменты.

Мятеж подняли изменники, продавшиеся англичанам, или разбойники, которые ищут поживы в гражданских распрях и безнаказанности своим злодеяниям.

Таких людей правительство не обязано щадить или разъяснять им свои принципы.

Но есть граждане, дорогие своей отчизне, мятежники лишь хитростями совратили их; этих граждан необходимо просветить и открыть им истину.

Были изданы и применены несправедливые законы. Граждан встревожили акты произвола, посягавшие на их безопасность и свободу совести; повсеместно многим гражданам нанесли удар необоснованным занесением их в списки эмигрантов; словом, были нарушены великие основы общественного порядка.

Консулы объявляют, что в силу конституции, гарантирующей свободу вероисповедания, будет выполнен закон от 11 прериаля III года, предоставляющий гражданам право пользования зданиями, предназначенными для отправления религиозных культов.

Правительство простит и помилует раскаявшихся; помилование его будет полным и безоговорочным, но оно покарает всякого, кто после этой декларации еще осмелится сопротивляться верховной власти нации».

– Ну что ж, – говорил Юло, когда было публично прочитано консульское воззвание. – Разве это не по-отечески? А вот увидите, ни один из разбойников-роялистов не изменит своих взглядов!

Юло был прав. Прокламация привела лишь к тому, что каждый утвердился в своем выборе. Через несколько дней Юло и его коллеги получили подкрепление. Затем новый военный министр сообщил, что к ним прибудет генерал Брюн, назначенный командующим войсками Западной Франции. Юло, известный своей опытностью, временно получил командование войсками в Орнском и Майеннском департаментах. Вскоре небывалая деятельность оживила все пружины правительства. Циркуляр военного министра и министра полиции сообщал, что для подавления восстания в самой его основе будут приняты энергичные меры и выполнение их возложено на войсковых командиров. Но шуаны и вандейцы уже воспользовались прежним бездействием Республики, подняли деревни и полностью овладели ими; поэтому было выпущено второе воззвание консулов. На этот раз генерал Бонапарт обращался к войскам:

«Солдаты!

На западе Франции остались лишь разбойники, эмигранты и наемники Англии.

В нашей армии более шестидесяти тысяч храбрецов. Жду в скором времени известий о том, что главарей мятежа уже нет в живых. Славу добывают тяжкими трудами; если б можно было ее добыть, держа штаб-квартиру в больших городах, кто бы не достигал славы?..

Солдаты, какой бы ранг вы ни занимали в армии, всех вас ждет признательность нации. Чтобы стать достойными ее, надо пренебрегать непогодой, льдами, снегами, жестокими ночными холодами, врасплох захватывать врагов на рассвете, истреблять негодяев, позорящих имя „француз“.

Ведите кампанию быстро и смело. Будьте беспощадны к разбойникам, но соблюдайте строгую дисциплину.

Национальные гвардейцы, соедините свои усилия с усилиями линейных войск.

Если среди окружающих вы знаете приверженцев разбойников, арестуйте их! Пусть нигде не найдут они себе убежища от солдат, их преследующих, а если обнаружатся предатели, которые осмелятся приютить их и защищать, – пусть они погибнут вместе с мятежниками!»

– Вот голова! – воскликнул Юло. – Прямо как в Итальянской армии: сам к обедне звонит и сам ее служит. А как говорит!

– Да, но говорит он один, и только от своего имени, – заметил Жерар, уже начиная опасаться последствий 18 брюмера.

– Эх, святая душа! Подумаешь, важность! Ведь он человек военный! – воскликнул Мерль.

В нескольких шагах от офицеров перед вывешенным на стене воззванием толпились солдаты, но так как никто из них не умел читать, то все только глазели на афишу – одни беспечно, другие с любопытством, а двое-трое высматривали среди прохожих какого-нибудь грамотея по виду.

– Ну-ка, Сердцевед, погляди, что это там за бумажка, – с насмешливой улыбкой сказал Скороход своему товарищу.