Улыбочку!

5

– Ну что, тапир, ты еще здесь? – спросил Амихай, который, глядя на свою руку, пытался сообразить, как это удар, который он называл «дружеским подзатыльником», чуть не отправил меня в лазарет.

Я так и не смог понять, почему «проблемным довеском к семье» называли Яару, тогда как эта роль изначально предназначалась громоздкому и неповоротливому Амихаю.

С его вечными шортами цвета хаки, сандалиями Roots, которые он не снимал даже зимой, и плечами, от рождения предназначенными для переноски огромного рюкзака и двух канистр с водой, Амихай вряд ли мог стать кем-то, кроме экскурсовода.

А еще у него была куча черт, к которым я так и не смог привыкнуть: угрожающие шуточки, привычка поглаживать окружающих мужчин по интимным местам, склонность называть людей именами животных и полное безразличие ко всему, кроме него самого. Я ломал голову, пытаясь ответить на вопрос: почему мама так невзлюбила Яару, когда перед глазами у нее был столь очевидный (может, чересчур очевидный, спрашивал я себя) объект для упреков.

Декла встретила Амихая на каком-то курсе в Университете Бен-Гуриона, и спустя всего три недели после первого свидания уже притащила его к нам на ужин. В то время никому и в голову не могло прийти, что их отношения зайдут так далеко.

Он жил в Беэр-Шеве, а она – в Хайфе. Ей было двадцать три, а ему – без пяти минут тридцать. Он зарабатывал на жизнь случайными экскурсиями, а отец терпеть не мог мужчин без постоянного заработка.

Если вам и этого мало, могу добавить, что при первой встрече с отцом Амихай, протянув ему свою огромную лапу, выпалил: «Ну, дай пять, медведь ты этакий!»

Однако он сумел удивить всех и прежде всего, как мне кажется, самого себя. Меньше чем через год он оставил юг, поселился с Деклой рядом с нашими родителями и получил степень бакалавра в Хайфском университете. А когда мама осторожно намекнула Декле, что «он вполне ничего, но как насчет устойчивого дохода», Амихай добился того, что его приняли на работу в Израильское общество охраны природы, где он и трудится по сей день.

Вслед за этим последовали двое детей, квартира, купленная с помощью моего отца за смехотворные деньги, и почти ежедневные семейные ужины. Амихай стал для моих родителей сыном, которого у них никогда не было, что не перестает удивлять меня, потому что у них есть я и Дан. Хотя чему тут удивляться – он занимает место, которое мы оставили пустым, так как нам и в голову не могло прийти, что за него надо бороться. Трудно признаться, что я не чувствовал, как Амихай занимает мое место, и еще труднее признаться, что мне было все равно. Всех, как мне кажется, устраивал такой порядок вещей, и, если родителям что-то было нужно, они в первую очередь звонили Амихаю. А когда Дан уехал в Америку, а я – в Лондон, он и вовсе, что называется, оказался в центре кадра.

– Ты уверен, что это была Яара? – спросил я, пытаясь высвободиться из объятий Лираз и надеясь, что он ответит «нет».

– Так же, как уверен в том, что у слона четыре ноги.

– Амихай, ты же не видел Яару целых четыре года. Ты увидел ее издалека и…

– Послушай, лисенок ты мой, – прервал меня Амихай, – я и полосатого тритона не видел вот уже несколько лет. Но уж поверь, если я увижу его где бы то ни было, хоть в Скандинавии, я точно буду знать, что это он. Твоя бывшая здесь, на корабле.

Что ни говори, но причины меня обманывать у Амихая не было никакой.

По крайней мере в том, что касалось Яары.

Значит, оставались только две возможности: или Амихай, у которого никогда не было проблем со зрением, внезапно ослеп и, кроме своих птичек-ящериц, никого и ничего не узнает, или же женщина, которая была со мной с пятнадцати лет и вдруг бесследно исчезла морозным февральским вечером, в результате какого-то странного стечения обстоятельств действительно оказалась здесь, на корабле.

В том же месте и в то же время, что и я.

Такого не случалось вот уже больше пяти месяцев.

– Ну хорошо, Йони, – прервала мои размышления Декла. – Иди в каюту и ложись спать. Или займись чем-нибудь. А на первой же стоянке сойди с корабля и возвращайся в Израиль. Нашей семье не нужна вторая часть сериала с этой женщиной в главной роли. Мы оплатим тебе билет.

– Кто это «мы»? – удивился Амихай.

– Дамы и господа, – раздалось вдруг из динамиков, расположенных над нами, под нами и вокруг нас. – Скоро начнется вечеринка, посвященная началу нашего плавания. А сейчас у нас есть для вас особенный сюрприз!

– Ах так! – произнес Амихай шепотом, легко перекрывшим голос, доносящийся из громкоговорителей. – Значит, я должен на все спрашивать твоего разрешения, а ты можешь запросто потратить сотни долларов на билет для твоего братца?

Господи, какой шум! Амихай, Декла, диктор… Скрыться от него не было никакой возможности. Я чувствовал себя так, словно находился в квартире, все соседи которой – сверху, снизу и по сторонам – одновременно начали ремонт. А тут еще эта боль, которая за пять месяцев так никуда и не делась, и даже не ослабела. И мысли о том, что было и что могло бы быть, если бы Яара не исчезла.

Каждое утро, когда я не мог заставить себя выползти из кровати и валялся в ней до обеда, не умываясь и не чистя зубы, я знал, что в параллельном пространстве существует другой Йони, который вскакивает в шесть утра, чтобы приготовить Яаре кофе, и будит ее поцелуями, пахнущими свежестью душа и мятной зубной пастой.

И каждый вечер, когда я без сил валялся на диване в гостиной и вместе с родителями смотрел кулинарное шоу (мама, комментируя каждого участника, объявляла, что может сделать все гораздо лучше, а отец молча поддакивал), я знал, что другой Йони в этот момент бегает по площади Пикадилли с камерой в руке, усталый после целого дня работы, но не забывающий, что обещал Яаре и себе самому: не быть похожим на свою маму, а просто быть лучше всех и работать не покладая рук.

Или просто не быть похожим на свою маму. Одного этого должно было быть достаточно.

А между лондонским Йони и тем, что сидит на диване в квартире своих родителей, есть еще один: усталый, измотанный и мечтающий лишь об одном – вернуться в свой дом, находящийся в промежутке между двумя чудесными холмиками на груди одной женщины.

– А может, пусть и в самом деле вернется к ней, Декла? – Неприятная манера всех членов нашей семьи обсуждать меня в моем присутствии на этот раз подействовала на меня сильнее обычного. – Ведь она же разорила его, так почему бы ей не разорить сейчас и меня?

– Ты что, не видишь, Амихай, что он не в себе? Ты же знаешь, что, как только дело доходит до Яары, наш Йони всегда ведет себя, как… Помоги мне. Назови имя какого-нибудь беспозвоночного.

– Инфузория.

– А попроще ты ничего не нашел?

– У нас в студии находится молодой человек, который хочет задать один очень важный вопрос, – раздался из динамиков голос диктора. А может, этот голос прозвучал у меня в голове? Какая разница! Главное, чтобы все заткнулись и дали мне привести мысли в порядок.

Яара находится на корабле.

Странно.

Так она здесь, на корабле?!

Потому что, если это действительно так, я, по крайней мере, имею право на объяснение.

Право рассказать о том, что́ передумал с того дня, как вошел в пустую квартиру.

Право попробовать продолжить жизнь с того места, где она остановилась, взвизгнув тормозами.

Право перестать горевать и начать снова дышать нормально.

– Амихай, я же просила тебя назвать имя животного, – не унималась Декла. – Ты хочешь показать, что ты самый умный? Неужели нельзя назвать что-то, что можно увидеть в зоопарке?

– В зоопарке нет беспозвоночных!

– Как знаешь.

– Мамочка, я хочу пипи, – вмешалась в разговор маленькая Яэли.

– Папа с тобой сходит, лапочка.

– Папа уже дважды ходил.

– Да ну. Амихай! Дважды! Так, может, тебе медаль за это дать?

– Я хочу медаль!

– Нет, лапочка, мама просто сказала, что…

– Джара? – послышался из динамиков голос с отчетливым британским акцентом.

И вдруг наступила тишина.

Амихай, Яэли и Декла продолжали говорить, но я видел лишь их безмолвно движущиеся губы. Уши мои настроились на частоту голоса, исходящего из динамиков, и мне казалось, что я и сам стал одним из них.

Вначале я услышал его дыхание.

Потом шорох щетины, трущейся о микрофон.

А потом я услышал в его голосе любовь и отчетливо понял, что на свете есть лишь одна женщина, слова любви к которой звучат именно так.

– Йони! – позвала Лираз, глядя на меня взволнованным взглядом.

– Джара… – снова пробормотал голос, прерывающийся от усилия произнести ее имя.

Все замолчали. Даже Яэли и Амихай. Я смотрел на динамики, чувствуя спиной их взгляды.

– Амихай! – успел услышать я крик Деклы. – Держи его!

– Йони! – бросилась вдогонку за мной Лираз.

Я понятия не имел, куда бежать. На корабле было одиннадцать палуб, каждая величиной с торговый центр. Кругом висели указатели с кучей стрелок, словно специально предназначенные для того, чтобы сбить меня с толку. Ну и куда мне: на главную палубу или на верхнюю, на танцплощадку или в зону отдыха? Какая из этих стрелок указывает на место, где парень с британским акцентом удерживает мою единственную любовь?

Я носился по палубам, пробегая мимо каких-то дверей и окон, совершенно не понимая, где нахожусь, и стараясь следовать голосу, который шел отовсюду и отдавался эхом у меня в голове.

Запах моря смешивался с вонью машинного масла и моющих средств, один лестничный пролет сменялся другим, палубы, похожие одна на другую, мелькали перед глазами, а я все не мог установить источник голоса, который доносился до меня отовсюду.

– Ну же, приятель! Ялла[5], спрашивай. Нам через полчаса закругляться, – произнес голос ведущего, и я почувствовал, как двумя этажами ниже зал затрясся от хохота.

– Стой, Йони, стой!

Декла с Яэли на руках догнала меня, прекрасно зная, что я все равно не остановлюсь. По крайней мере, не сейчас. И я лишь увеличил скорость, чувствуя, как пары хлорки разъедают глаза.

– Ты выйдешь за меня замуж? – раздались из динамиков пять самых ужасных слов, какие я только мог себе представить.

– Да стой же, Йони! – пыталась командовать Декла. – Когда это ты стал такой прыткий?

– Ни за что, Декла, – бросил я, обернувшись на секунду и продолжив бег. – Меня сейчас уже ничто не остановит.

– Осторожно, Йони! – раздался вопль Лираз, и тут я заметил (слишком поздно, надо сказать, заметил) две таблички, «Скользкий пол» и «Осторожно, ступенька», и даже успел сообразить, что ступенька не одна.

Их было много.

Очень много.

Первой пострадала правая ноздря, когда я, пытаясь схватиться за перила, ударился о них носом.

За ней – левая рука, безуспешно пытавшаяся остановить падение, хватаясь за воздух.

А затем в случайном порядке: правая лодыжка, бок, спина, правая рука, левая лодыжка, колени, левый локоть и под конец – затылок, врезавшийся в белую стену, на которой красовался плакат «Добро пожаловать на круиз, который вы никогда не забудете».

– Йони! – прокричала сверху Декла, в голосе которой слышалась неподдельная тревога. – Ты как?

Я по собственному опыту знаю, что мозг осознает то, что произошло с телом, лишь через доли секунды. А самое печальное в этом знании то, что во всех четырех случаях, когда мне пришлось в этом убедиться, была так или иначе замешана Яара.

Правда, в первый раз в этом ее вины не было.

В остальных же трех, закончившихся запиской на холодильнике, смущенным взглядом секретарши школы актерского мастерства и спором между сестрой и ее мужем о том, мог ли я остановить падение на середине и нет ли у меня сотрясения мозга («Не может быть, чтобы не было», – услышал я голос Амихая, за которым последовал ответ Деклы: «Это же Йони, Амихай. Я вообще не уверена, есть ли у него мозги»), ответственность целиком и полностью лежит на Яаре.

Несмотря на боль, которая начала проявляться в различных частях тела, меня сейчас волновали всего две вещи. Первая заключалась в том, что странным образом уши мои нисколько не пострадали, а вторая – что голоса Деклы и Амихая были не единственными, звучащими в моей гудящей голове. Смех, доносившийся из динамиков, я не спутал бы ни с чем на свете.

Яара действительно была здесь, на корабле.

– Йони, – по голосу Деклы было не понять, волнуется она или сердится, что ей приходится всем этим заниматься. – У тебя все цело?

«Кроме сердца», хотелось ответить мне, но смех, который еще совсем недавно придавал мне сил и заставлял вскакивать по утрам, разлился по всему телу и заставил меня замолчать.

Склонившийся надо мной Амихай взял меня за подбородок, приподнял веко и произнес всего два слова:

– Доктора. Немедленно.

По деревянному настилу палубы прогрохотали армейские ботинки, послышался щелчок включаемой рации, и взволнованный голос Лираз произнес:

– Врача на центральную палубу. Врача на центральную палубу. Срочно.

Я чувствовал, как Амихай пытается осторожно передвинуть меня, но меня волновали лишь грохочущие в динамиках бурные аплодисменты. А потом ведущий заорал мне прямо в ухо:

– Она ответила «да»! В соответствии с заведенной на всех круизах традиции, мы устроим вам свадьбу прямо здесь, на корабле. Согласны?

Волны рукоплесканий, последовавшие за этим предложением, не оставляли никаких сомнений в том, что единственным несогласным являюсь я.

– Ну, что скажете, молодая пара? Все расходы за наш счет. Свадьба через три дня на стоянке у Санторини. Аплодисменты, друзья!

– Йони! Ты слышишь меня? – закричал Амихай, хлопая меня по левой щеке. – Не закрывай глаза!

Мне хотелось спросить его, почему, если я сижу, мне кажется, что я все еще качусь вниз по ступенькам. Хотелось, чтобы он сказал, что все это мне просто мерещится и что ноги, которых я совсем не чувствую, в порядке. Хотелось попросить его дать мне руку и помочь встать, потому что она должна увидеть меня.

Она должна увидеть меня и почувствовать тоску.

Ведь мы были вместе с пятнадцати лет, Амихай. Ты это понимаешь? Ты знаешь вообще, что это значит – быть с кем-то с пятнадцати лет? Первой женщиной, которую я поцеловал и с кем у меня был секс, стала она. С ней я сделал свою первую фотографию, устроился на первую работу. Вместе с ней я смотрел «Основной инстинкт» и слушал дебют Бритни Спирс на MTV. Ты помнишь, как выглядел мир до Бритни Спирс? Ты помнишь вообще, что существовало MTV? А помнишь, когда умерла Офра Хаза?[6] А где ты был, когда это случилось, помнишь? Вот я помню, Амихай. А первый мобильник? Когда ее дядя бегал вокруг нас с большим серым чемоданом, пытаясь поймать сигнал, и я сказал, что никто никогда это не купит, она заявила, что хочет его немедленно. А первая поездка за границу без родителей перед службой в армии – кто сидел в соседнем кресле? Догадайся, Амихай. Ты знаешь, что я не представляю, как снова поехать куда-то, если ее не будет рядом? Первый раз я летел без нее домой пять месяцев назад, и когда самолет пошел на взлет, я почти инстинктивно схватил за руку соседа, потому что Яара всегда боялась этого момента.

И ты считаешь, Амихай, что после всего этого моя первая свадьба будет не с ней?

Знаешь, что мы сделаем, Амихай? Ты скажешь этим людям, которые светят мне фонариком в глаза, чтобы оставили меня в покое, и мы не допустим этой свадьбы. Мы нажмем на аварийный тормоз прошлого года и вернем мою жизнь туда, где она остановилась.

И скажи им, чтобы не лили на меня воду, а то меня они не слушают.

– Перестань дергаться, Йони! – услышал я сердитый голос Лираз. – Что с тобой? Они всего лишь пытаются тебе помочь.

Что со мной, Лираз? Хорошо, я скажу тебе. Моя девушка выходит замуж за другого, а все аплодируют как ненормальные, и лишь один я знаю, что это ужасная ошибка. Это все – параллельный мир, в котором я заблудился и вот уже пять месяцев не могу найти выхода. Да нет же, вот он, Лираз!

Но я не буду открывать его. Я хочу пнуть его, разломать и убедиться, что он никогда больше не закроется.

Только сначала мне нужно вернуть Яару.

Потом возвратиться в нашу квартиру в Лондоне.

А потом снова научиться нажимать на спусковую кнопку фотоаппарата.

И мы с Яарой преодолеем все преграды, и на этот раз у нас все получится.

– Йони, ты слышишь меня? – Декла кричала так, словно я находился на вершине горы. – Если слышишь, ответь!

Не желаю тебя слушать, Декла. Я вас всех уже наслушался, а теперь послушайте меня. Я хочу все вернуть обратно.

Чтобы мир перестал вертеться.

Чтобы в голове перестало стучать.

Я лишь ненадолго закрою глаза.

– Йони! – закричали хором Декла и Амихай.

Ненадолго, хорошо?

– Спасательную команду на центральную палубу, – раздался голос Лираз в динамиках, откуда только что слышался смех Яары.

Не надо никакой спасательной команды. Надо просто закрыть глаза.

Чтобы в голове перестало стучать.

И чтобы Яара была возле меня.

И за мгновение до того, как потерять сознание, я все же успел услышать слова Деклы:

– Эй, Йони! Ты что, собрался умереть прямо посреди нашего отпуска?

6

– Я же просила тебя не дергаться. – Лираз стояла надо мной, сложив руки на груди. Из кармана армейских штанов высовывалась антенна слишком большой рации, а в кобуре на поясе торчал черный пистолет, дополняющий образ ковбойши, понятия не имеющей, где и в каком веке она находится.

Мне потребовалось немало времени, чтобы сообразить, кто это, где я и как я тут оказался.

– Я не… – Вид этой женщины заставил включиться все механизмы самозащиты. Я попытался встать, но после второй попытки обнаружил, что сделать это гораздо труднее, чем мне казалось.

– Мне, конечно, все равно, каким образом ты собираешься свести счеты с жизнью. – Она протянула мне две холодные твердые ладони и помогла приподняться, стараясь не задевать катетер капельницы, торчащий из моей левой руки. – Только, пожалуйста, не на моем корабле. А теперь постарайся не шевелиться. Ну и грохнулся же ты!

Я хотел кивнуть ей в ответ, но обнаружил, что даже это усилие дается мне с трудом.

– На твое счастье, – Лираз перелистала тоненькую желтую папку, лежащую на маленьком круглом столике возле кровати, – ты ничего не сломал. Ну, может, ребро. Вот если бы пришлось накладывать гипс, пришлось бы заполнять специальную форму. Тогда у тебя и в самом деле были бы неприятности.

И тут в мгновение ока я вспомнил все, что со мной произошло, и мне захотелось ответить ей, что у меня и так полно проблем, причем гораздо более серьезных, чем она думает.

– Тебе принести утку или обойдешься? – спросила Лираз со скучающим видом, стоя на другом конце комнаты возле большого металлического шкафа.

Не знаю почему, но именно эта произнесенная монотонным голосом фраза сокрушила еще сохранившиеся у меня после всех перипетий этого года остатки чувства собственного достоинства. Грудь мою заполнила смесь печали, отчаяния и разочарования. Мне хотелось ответить, что я и сам как-нибудь доберусь до туалета, но даже в этом я уже не был уверен, и поэтому просто промолчал.

– Так я принесу утку.

– Не надо мне утку, – зарычал я и попытался скрестить руки на груди, ошеломленный внезапной болью в лопатках.

– Не веди себя как ребенок. – Она открыла шкаф, возле которого стояла. – И пожалуйста, не замочи пол.

– Да уж как-нибудь.

– Я вижу.

– Хочу немного вздремнуть, – пробормотал я и попытался снова улечься, борясь с подступающей к горлу тошнотой. – Уж это-то мне можно?

– Лисенок! – Амихай, в розовых очках с блестками и с огромным ожерельем из цветов на шее, распахнул дверь с такой силой, что вся каюта содрогнулась. – Проснулся!

– Не совсем, – попытался сказать я. – Я как раз…

– Ну и питон же ты, право слово! – Он придвинул к кровати стул, издавший страшный скрип всеми четырьмя ножками, уселся и, стараясь не погладить меня по какой-либо части тела, ограничился тем, что погладил зеленоватый металл кровати.

– Вот ты где! – появилась в дверях Декла, пытаясь закатить в комнату коляску. – Ты не мог взять с собой Офека?

– Мамочка, – испуганно прошептала проскользнувшая в комнату Яэли с огромным фломастером в руке, – ты же обещала, что дядя Йони будет в гипсе и я смогу на нем порисовать.

– Извини, лапочка. – Декла разочарованно посмотрела на меня. – Дядя Йони ударился не так сильно.

– А можно я все равно буду на нем рисовать?

– Конечно, можно, миленькая, – склонился над Яэли как всегда довольный собой Дан, на присутствие которого я раньше не обратил внимания.

– Нет! Нельзя! – Декла, едва удерживаясь от того, чтобы не разорвать в клочья смеющегося Дана, успела поймать руку Яэли прежде, чем та сняла колпачок с фломастера. – Разве можно рисовать на людях?

– А дядя Дан мне разрешил! – запротестовала Яэли.

– Дядя Дан идиот.

– Сколько раз надо говорить об этом, Декла? – Амихай снял очки. – Следи за языком!

– Мать вашу перемать! – В дверях появился отец, держащий в руке мобильник.

– Ицик! – Амихай с трудом удерживался, чтобы не задушить его ожерельем из цветов. – Язык…

– И это называется – час бесплатно? Посмо-три! – кричал отец, глядя на Амихая в упор и при этом совершенно не видя его – способность, которую он развил в совершенстве. – Это просто пиратский корабль, а не круизный лайнер!

– Папа! – застонала от отчаяния Декла. – Ты можешь взять Яэли, чтобы она порисовала у вас в каюте?

– Нет, ты только посмотри сюда! – не унимался отец, тыча ей в лицо старыми часами «Касио», которые Дан получил в подарок на бар-мицву.

Когда семь лет спустя Дан решил заменить их новыми, отец, который никогда ничего не выбрасывал, заявил, что они в полном порядке и теперь он будет их носить. Спустя еще десять лет три из четырех кнопочек отвалились, на них приходилось нажимать булавкой, но отец продолжал настаивать на своем.

– Две минуты сорок секунд разницы! – продолжал отец, сверяя показания телефона с исцарапанным экраном часов, на котором с трудом можно было что-либо разобрать.

– Выключай интернет, Ицик! – послышался голос мамы, продемонстрировавшей всем способность врываться куда угодно даже через незапертые двери. – Я связалась со страховой компанией. Жаль, что мы положились на этот корабль. Надо было напрямую соединить их с нашим банком.

И, мельком взглянув на меня, она произнесла:

– Ну что за недотепа такой? Ты что, не мог смотреть под ноги?

– Я пыталась остановить его, мамочка, – откликнулась Декла, всякий раз в присутствии матери превращаясь в копию своей дочери.

– Нет, вы только посмотрите на это! – Мама трясла передо мной бумажкой, похожей на счет. – Триста девяносто евро за осмотр врача. Да они и шекеля от меня не дождутся! И я еще должна заниматься всем этим посреди отпуска! Даже когда у твоей бабушки был рак и мы были вынуждены прибегнуть к услугам частного врача, мы и то заплатили меньше.

Все шестеро находившихся в комнате людей были так или иначе связаны со мной кровными узами: старшая сестра, младший брат, зять, племянники и отец с матерью. Разве не должна была мама первым делом прибежать ко мне, погладить по голове, взять за руку и попросить описать в мельчайших подробностях все, что со мной случилось? А потом сказать Декле, что ее попытка остановить меня не имеет никакого значения. Я уже упал, и теперь все должны помочь мне подняться, и пусть она пойдет в свою комнату и подумает о своем поведении, потому что все мы – одна семья.

Слышишь, Декла? Семья!

Разве может она не спросить меня, могу ли я встать, сесть или лечь, а потом потребовать, чтобы Лираз немедленно вызвала сюда врача, и заявить ему в присутствии всей семьи, что, пока он не поставит меня на ноги, она отсюда не выйдет, а глупости вроде часов посещения ее совершенно не интересуют?

Разве не должна она, пока испуганный врач несет ей матрас, чтобы она могла спать рядом со мной на полу, посмотреть пронизывающим материнским взглядом на мою вывихнутую ногу, прикоснуться к ней тем чудесным материнским прикосновением, которого я так никогда и не испытал, но верю, что она им обладает, и сказать, что все выглядит совсем не так плохо, как мне кажется?

И что все будет хорошо.

Слышишь, Йони? Все будет хорошо. Это я, мама, тебе говорю.

А уж матери в таких делах разбираются.

Верно, мама?

– Йонатан, – буркнула мама, не отрывая взгляда от счета, – назови номер своего страхового полиса.

– А…

– Что ты там бормочешь? – рассердилась мама, в конце концов посмотрев на меня. – Он же должен быть у тебя в мобильнике. Давай посмотрим, чего он стоит, может, я у тебя чему-нибудь научусь.

– Э…

– Ну же, Йони! Шевелись! У меня страховой агент на проводе.

– Я…