Проводник миров

– Никакого противоречия! Все эти картины уже давно не ваши. Понимаю, это тяжело осознать, надо просто смириться с этим. Понимаете, о чем я?

– Ну позвольте, как же с этим смириться, друг мой. Вы же видите, что этот оттенок требует, чтобы его сделали чуть светлее, видите же? А вы мне предлагаете смириться. Как я могу с этим смириться. Густав сделал движение плечами, характеризующее тот факт его непонимания и удивления от всего происходящего.

– Оставьте все, как Вы выразились, недочеты их текущим хозяевам. Ваши произведения станут только ценнее. И поверьте, измененный оттенок этого фрагмента ровным счетом ничего не решит и не исправит в вашем текущем положении. А как сторонний наблюдатель вашего таланта я могу повторить сказанное ранее – все эти созданные Вами картины великолепны!

Густав замер, продолжая держать кисть в руках и всматриваясь во фрагмент картины, который он хотел скорректировать. Ни намека на истерику или что-то чтобы походило на протест или нежелание осознавать происходящее с его стороны не наблюдалось. Густав стоял молча.

– Хотите я вам немного подыграю на инструменте, а вы мне что-нибудь споете? Вы же любите петь?

– Петь? Не отрываясь от картины, повторил Густав.

– Да петь, что бы вы хотели спеть, для души?

– Вы имеете в виду для Вас?

– Ну почему обязательно для меня, я же сказал для души, я не говорил для чьей именно.

– Кроме Вас и меня тут никого нет, получается для Вас.

– Печально…

– Печально в данный момент мне, проговорил Густав.

– Печально, что я хочу вас отвлечь, а вы так категорично мне отказываете в этом. К Вам пришли ваши верные друзья и этот белоснежный Мэрилин Монро, неужели все они не дождутся нас из-за Вашей навязчивой идеи поправить тон на давно проданной картине? К слову сказать, вот эта самая картина принадлежит весьма уважаемому человеку и получает должный уход и восторги созерцателей вашей работы и вами как ее творцом. От услышанного Густав преобразился и заинтригованный обернулся, чтобы лично лицезреть то, о чем сказал ему его собеседник.

– Надеюсь Вы говорите мне правду. Сказал он.

– Правду, только правду и ничего кроме правды.

Чуть поодаль на поляне стоял шикарный рояль, ослепительно белого цвета, на крышке которого красовалась золотая надпись Marilyn Monroe. Местами на рояле были небольшие потертости, отметины времени, от чего он становился еще более привлекательным. На этом инструменте играла сама, ну вы понимаете кто. Рядом с роялем стояли какие-то люди, их было немного человек пять или шесть или больше точно было не разобрать. По странному стечению обстоятельств все присутствовавшие были так же, как и Густав облачены в белое. Кто-то был в костюмах тройках, как это было свойственно моде людей давно ушедшей эпохи, кто-то, как казалось Густаву выглядел более привычно для него самого, одет в джинсы и что-то похожее на короткие куртки. У кого-то на голове были головные уборы, у кого-то нет, некоторые были с длинными волосами, как например вот этот молодой человек стоявший рядом с роялем с засученными у куртки рукавами по локоть. Глядя на них Густав чувствовал такое ни чем необъяснимое душевное тепло, такую доброту, что было точно понятно, тут присутствуют только те, кто не потерял к нему любовь не смотря ни на что, и пришел сюда не потому что получил именное приглашение на эксклюзивную закрытую вечеринку к великому и талантливому, а просто потому, что выдалась возможность посетить своего друга, пообщаться, поучаствовать в его жизни привнеся в нее немного добра и душевного света.

– Кто они? Спросил Густав.

– Они? Я думаю, они ваши верные друзья, которые смогли посетить вас в этот день.

– Я совершенно не узнаю их лиц, но понимаю, что эти люди мне действительно близки и дороги, точнее чувствую это. Какое-то странное ощущение, вроде даже как мы с ними единое целое, которое было кем-то разделено.

– Возможно и так. Могу лишь сказать, что тут есть и музыканты и художники и просто почитатели вашего таланта. Все они желают вам только добра.

– Скажи мне, немного взяв за рукав своего собеседника обратился Густав. А все они где?

– В данный момент они с Вами, пойдемте, пойдемте к ним, к роялю. Сказал собеседник и направился к роялю.

***

Послушай, перебила рассказ человека в капюшоне Маша. Это было давно?

– Пожалуй, что давно. Я не веду летопись времени. Ты перебила меня.

– Извини. Мне кажется, что для такого рассказа было бы неплохо расположиться как-то поудобнее чем стоя на мосту.

– В чем же дело? Сказал человек в капюшоне.

– Может быть расположимся как-то более располагающе, например за столом и сидя?

– Присаживайся. Раздался голос человека в капюшоне как-то неожиданно сзади. Развернувшись, Маша увидела неприлично длинный и по своему виду очень дорогой стол из массива дерева, по краям которого были стулья, не менее дорогие и богато отделаны зеленой кожей, на одном из них уже сидел человек в капюшоне, а второй был пуст и видимо предполагался для Маши. В центре стола стоял огромный подсвечник с тринадцатью зажженными свечами.

– Подойдет? Спросил человек в капюшоне.

– Пожалуй, что да, не хватает одной располагающей к беседе детали.

– Какой-же?

– Вина, немного помпезно выговорила Маша.

– На твой выбор…

Не успела Маша проговорить свое пожелание к выбору сорта вина, как тут же из ниоткуда появился официант, как будто вышедший из фильмов двадцатых годов прошлого столетия и молчаливо учтиво открыв при Маше бутылку Romanеe-Conti Grand Cru налил самую малость в бокал и стал рядом в ожидании.

– Это все? Недоумевающе спросила Маша у официанта.

– Винный этикет. Сделай глоток перед тем, как тебе нальют бокал. Пояснил человек в капюшоне. Почему было подано именно такое вино Маша не знала, но в ее голове крутилось, что именно это вино было бы неплохо попробовать. Маша взяла бокал, надо отметить, что бокал был не обычный, а тоже являл собой что-то вычурно богатое. Это был граненый хрустальный бокал, очень массивный и увесистый. Взяв его в руку, Маша на себе ощутила его вес, ее рука немного наклонилась от неожиданной тяжести. Поднеся его к губам, Маша постаралась привнести в этот первый глоток всю эстетику, которой она обладала и сделать его максимально подобающе этой не совсем тривиальной ситуации.

– Que pensez-vous du vin Mademoiselle? (Как вам вино мадемуазель?) Спросил официант у Маши.

Немного наиграно, посмаковать этот глоток во рту Маша ответила.

– C'est excellent! (Оно превосходное!) Ответила Маша, нисколько не смутившись того, что не понимать, ни тем более говорить по-французски она не умели и никогда не изучала этого языка. Официант, одобрительно улыбнувшись снова немного нагнулся чтобы долить в бокал вина и оставив бутылку удалился в темноту, где вскоре и исчез.

– Обалденное винишко! Сказала Маша, сделав глоток уже больше и проглотив его без лишних церемоний.

– Не увлекайся, насколько знаю старые вина могут быть чрезмерно пьянящими. Но вернемся к рассказу? Как бы спрашивая разрешения у своей собеседницы и одновременно утверждая проговорил человек в капюшоне

***

Подойдя к роялю, я всех поприветствовал кивком головы.

– Густав! Представил я всем собравшимся и показывая, и одновременно приглашая как конферансье артиста на сцену в его сторону. Все собравшиеся поддержали представление и зааплодировали, некоторые особы даже в полтона стали прикрикивать – просим, просим! Приглашая Густава.

Воодушевившись происходящим, Густав вышел на поляну к ожидавшей его публике. Эстет, звезда, со размеренной неторопливой походкой с выверенным шагом, одна рука была в кармане, вторая придерживала шляпу, то ли от того чтобы ее случайно не сдуло ветром то ли приготовившись снять ее и поприветствовать всех собравшихся. Подойдя ближе к роялю, он снял шляпу, сделав легкий поклон головой, направленный в сторону присутствующих проговорил мне в полголоса:

– «Не любовь», прошу вас. Тем самым давая мне четкую установку сесть за рояль и начать исполнять свою партию музыкального сопровождения по установке артиста на импровизированной лесной сцене. Я покорно проследовал за рояль, уселся на стул и немного примерившись к клавишам и расстоянию посмотрел на Густава, чтобы получить итоговое одобрение для старта.

– Прошу вас. Раскатисто и немного тягуче произнес Густав. Я начал играть заказанную мне композицию. Несмотря на это, какое-то время Густав стоял молча, лишь слегка пританцовывая на месте и разводя в разные стороны руками, как будто его слегка штормило, и он искал баланс. Настроившись таким образом, Густав начал исполнение. Это не было похоже ни на что, это было не оперное исполнение, ни эстрадное ну и не в коем случае не так как поют на кухне. Густав пел прелестно, в свойственной только ему манере. К слову сказать, Густав был профессиональным музыкантом, получившим при жизни соответствующее музыкальное образование и более того, он получил славу и на этом поприще, участвую в составе некогда очень популярной группы. На этой поляне присутствовал и его друг, именно с ним они проехали сотни тысяч километров с концертами собирая лучи славы. Это тот самый молодой человек, который стоял, облокотившись на рояль с засученными по локоть рукавами куртки. Молодой человек был настолько заворожен исполнением композиции Густавом. Он восторженно дергал головой взад и вперед и хлопал в ладоши, но делал он это настолько импульсивно, что на его руках проступали вены, а сам он был похож на человека с небольшими судорогами по телу.

– Этот концерт мне запомнится на всю жизнь. Повторюсь, Густав был очарователен. И было совершенно не важно, как он поет, как он двигается, хотя и то, и другое он делал с присущей ему долей художественности, эстетизма и грациозности. Для собравшихся он являл собой катализатор радостных эмоций, все собрались чтобы получить удовольствие и каждый из присутствующих его получал. Те, кто знали текст, подпевали, кто не знал пританцовывали, кто-то совмещал для себя все из перечисленного. Так за песнями, танцами мы провели довольно много времени, сказать по правде, я был переутомлен этим днем. Но Густав и его друзья были неутомимы, энергия шла из них через край. Дабы дать себе передохнуть – я незаметно удалился, оставив этих милых особ наедине собой.

***