– Сильно напугали?
– Сильно…
– Хреново…
Во дворе дома меня встречает Сокол и ещё пара парней из постоянной охраны.
– В себя пришла? – спрашиваю хмуро.
– Нет… – напряжённо. – Видать сильно стрессанула. Я б врача вызвал… Пульс слабый, давление низкое.
– Так вызывай! – Я зверею. – Или номер подсказать? Когда не надо, вы действуете хорошо и слажено.
– Чего нам ждать то теперь? – Тормозит с трубкой у уха Сокол.
– Не знаю, отец со старшими решает. Вы прям комбо выбили. Буровы, Алим, пара решал из Питера…
– Я вызвал врача, – подходит к нам Виктор. – Пойду поднимусь и в порядок девочку приведу. А то по вашим рассказам, – он хмыкает, – там даже Фёдор Петрович равнодушным не останется.
– Иди, – киваю помощнику, а сам ухожу в бассейн, чтобы немного остыть.
Сбрасываю одежду прям возле борта и ныряю. Прохладная вода бодрит мозги. Но вместо каких-то логичных и здравых мыслей, в голове начинают возникать образы наивной куколки, сидящей на полу. Сначала я пытаюсь от них избавиться, а потом смирившись, ложусь на спину, и позволяю фантазии плыть туда, куда ей хочется. Мне интересен предел. А хочется ей сегодня, чтобы я подошёл к сладкой девочке, поднял ее с пола и отнес на диван. Распустил хвостики, вдохнул запах шампуня от волос, стянул белые гольфы, задрал платьице и прошёлся руками вверх по фарфоровой коже. И дальше… Твою ж мать! Со стоном ухожу под воду. Она даже меня умудрилась спровоцировать на изврат, а что говорить о других?
– Иван!
Я выныриваю и открываю глаза, пытаясь отдышаться. Возле борта стоит Сокол.
– Там врач уезжает, выйдешь?
– Да.
Подтянувшись на руках, вылезаю, наскоро вытираюсь и натягиваю вещи прямо на голое тело.
Фёдора Петровича застаю уже в прихожей возле открытой двери.
– Здравствуйте, Иван, – он жмёт мою протянутую руку. – Ваша родственница проспит до утра. Пришлось сделать укол. У неё нервный срыв, а в остальном – не вижу повода волноваться за ее здоровье.
– Спасибо большое. Выставьте счёт, как всегда.
– Отцу вашему привет передавайте. Скажите, что жду приглашения на партию в шахматы.
– Предам.
Провожаю старого врача до машины и возвращаюсь в дом.
Ноги сами несут меня в угловую комнату на втором этаже. Открываю дверь и замираю на пороге, разглядывая мирно спящую девочку. Валера переодел ее в мою футболку. Это предаёт моменту интимности. Подхожу ближе и ловлю себя на мысли, что хочу прикоснуться к ее волосам. Они кажутся шелковыми.
Резко развернувшись на сто восемьдесят, проговариваю отборную матерную тираду и выхожу из гостевой спальни. Завтра будем решать. Жалко, что нельзя просто упечь девчонку в какой-нибудь закрытый интернат, решив проблему кардинально. Какая-то внутренняя чуйка подсказывает мне, что этот случай – только начало ее косяков. И мое бесценное время будет потрачено на ерунду, мозг съеден чайной ложкой, а кровь выпита.
Запираю дверь на ключ. Сейчас – спать. Завтра по-любому будет сложный день.
Глава 7. С добрым утром
Оля
Глаза не открываются. Мне приходится щедро плюнуть в ладони, чтобы размочить слюной склеившийся между собой ресницы.
С трудом разлепляю веки, стараясь игнорировать жжение слизистой.
Сердце ухает. Мозг окончательно просыпается, и меня обдаёт ледяной волной страха. Где я?
С одной стороны, мне бы порадоваться, что я проснулась живая, здоровая в приятно пахнущей постели, а не растерзанная в темной подворотне, но я не могу. Просто бегаю глазами, ощупывая спальню с дорогим ремонтом и даже боюсь подумать о том, чтобы покинуть кровать.
Я поднимаю край одеяла и заглядываю под него. На мне явно мужская футболка. Где мои вещи? Где костюм. Теперь я буду должна деньги ещё и за него… Если выживу… Мне становится себя так невозможно жалко, что я скручиваюсь в комок, накрываюсь одеялом с головой и начинаю безутешно рыдать. Отрываюсь за все свои невыплаканные после смерти мамы слёзы.
«У меня не получается. Слышишь, мам! Твоя дочь – безнадёжная неудачница и дура.» – Хочется проораться, но нельзя привлекать к себе внимание.
Сквозь собственные всхлипывания я слышу щелчок дверного замка и замираю, вцепляясь в края пододеяльника.
Тяжёлые шаги мягко стучат по ламинату и в какой-то момент останавливаются.
Мне кажется, что я даже дышу через раз, потому что сомнений не возникает – в комнате вместе со мной находится взрослый мужчина. Мой чувствительный нос ловит ноты лаванды, розмарина и амбры. Мама говорила, что обостренное обоняние – это у меня от отца…
– Если ты планируешь остаться под одеялом навсегда, то или задохнёшься, – меня заставляет вздрогнуть бархатный, немного наглый голос, и да, ОН несколько моложе, чем я предполагала. – Или умрешь от голода и жажды.
Я снова слышу шаги. Звук отодвигающегося от стола стула, шорох и снова тишину.
«Он сел!» – Понимаю в панике, а значит, намерен дождаться диалога со мной.
Как там говорится: «перед смертью не надышишься»? А так хочется!
«Думай, Оля!» – Я заставляю свои мозги не только бессмысленно истерить, но и как-то рассуждать. Если тебя ещё не убили и не изнасиловали, а наоборот, пытаются говорить, может быть, не все так страшно… или… Точно! Это наверняка те люди, что пришли вторыми. Они думают, что я что-то могу знать, могла слышать или просто помню их лица!
От этой мысли становится жарко. Тогда… нужно просто не сознаваться, что я что-то помню. Я же актриса, я смогу.
– Ну, что надумала? – Нетерпеливо и требовательно.
Я медленно стягиваю с себя одеяло, трясясь от страха, что мне не поверят, и одновременно входя в роль. Сажусь на кровати, подтягивая под себя ноги, и наконец, резко выдохнув оборачиваюсь на мужчину.
Делая вид, что смотрю сквозь него, несколько секунд изучаю. Приятный. Чисто выбрит, одет дорого и со вкусом, хорошо прокачен, но на головореза и насильника не похож, скорее, серьёзный бизнесмен. Хотя, кто их разберёт…
– Кто вы? – Растерянно и одновременно невинно распахиваю глаза. – Я вас не помню… – добавляю расстроено и чувствую, как мои нервы натягиваются и звенят в ожидании реакции.
Дура, дура, дура! Во мне уже колотится внутренняя истерика. Раз ты ничего не помнишь, он просто тебя убьёт. Тех же первых, они всех убили! Ну почему, я сначала делаю, а потом думаю?
Мужчина хмурится, а после чуть подаётся вперёд и прищуривается. Я, не мигая, смотрю в его красивые синие с коричневым ободком глаза.
– А как тебя зовут, ты помнишь?