– Неет, – слышу удивлённое детское.
Дело – хрень. У тетки задача докопаться.
Прихватив с собой на всякий случай комплект ключей, выхожу из квартиры и только начинаю спускаться вниз, как между пролетами замечаю седой старушечий пучок. Подслушиваем, значит…
– Доброе утро… – торжественно здороваюсь и срываюсь вниз за старушкой, которая пытается спрятаться в квартире.
В последний момент умудряюсь подставить ногу. Толкаю дверь и неожиданно узнаю во вредной старухе подругу матери. Я думал, что нет ее уже…
– Елизавета Семёновна?
От удивления осаживаюсь. Нормальная ж была тётка…
Она слеповато щурится.
– А вы кто, молодой человек?
– Не узнаёте? Сын Тамары, что выше этажом жила.
– Ох… Ванечка… – всплескивает она руками. – А ты как здесь? Квартирку то сестра твоя продала. Я одна тут доживаю.
– Не правда, – качаю головой. – Квартира мне принадлежит. Вот заехал опросить соседей, узнать, как жильцы мои? Не мешают ли?
– Да нормальные люди… – теряется женщина и пожимает плечами. Мать и дочь.
– А что же вы тогда, Елизавета Семёновна, на девочек органы опеки натравили? Не стыдно вам?
– Да же не знала, что так серьезно будет, – вдруг начинают трястись у неё губы. – Думала, поругаются-поругаются муж с женою то, да сойдутся. А у меня Мышка захворала.
– Мышка? – Переспрашиваю. – При чем тут мышка?
– Кошка. Старая уже таблеток выписали гору. А я с ней вместе, как на пенсию вышла… Лечить надо.
– Подождите, – перевариваю я информацию дозами, – что значит муж с женой помирятся? Вас кто-то попросил написать заявление в органы опеки за деньги?
– Так женщина, – отвечает Елизавета Семёновна и начинает шмыгать носом, – плакала тут. Как мать, говорила, прошу тебя. Невестка задурила. Нужно в дом вернуть… Я ж на неё милицию вызывала. А она не возвращается. Участковый, поди, думает, что я из ума выжила.
Значит, сожительница моя ещё и замужем. Вот как интересно.
– Так… – шумно втягиваю воздух через нос. – Вы знаете что, Елизавета Семёновна, больше денег ни у кого не берите. С кошкой я вам лично помогу. А то лишат женщину материнских прав. Грех этот на ваши плечи ляжет… С этими контрами не шутят.
– Ой, Господи… – крестится старушка. – Да не подумала ж я. И что делать то теперь? А? Ванюш?
– А вы как в опеку жаловались? – Хмурюсь. – Ходили лично?
– Женщина та, что платила, номер телефона оставляла… Сейчас, где-то вот тут на бумажке был.
– Звоните и говорите, что квартирой ошиблись, – говорю жестко. – Что соседи собаку завели, а вы перепутали.
– Да это ж я совсем дурой старой буду… – качает головой Елизавета Семёновна.
– Это тот самый случай, – говорю с нажимом, – когда лучше так. Чем обижать молодую мать. А деньги на кошку через пару часов занесу. Ну, не буду стоять над душой…
Выхожу из квартиры, закрываю за собой дверь и ещё стою несколько секунд, слушая, звонит куда бабулька или нет.
– Алло… Это Елизавета Семёновна, – раздаётся из квартиры.
Смотрю на часы. Восемь утра! Вот это уровень решения вопросов.
В моей квартире продолжается кухонный допрос. Даже не смешно уже…
– А гости у вас бывают часто? – Мучает мелкую инспектор.
– Вчера дядя приходил, – бесхитростно выдаёт Вера…
– Он к вам раньше не приходил?
– Да перестаньте вы, ей Богу! – Вдруг срывает Надежду. – И уходите отсюда вон! Займитесь действительно неблагополучными семьями. Разве не заметно, что мы нормальные?! Что нам с дочкой хорошо? И мужиков никаких я не приглашаю. Мне принадлежит только половина квартиры, а во вторую ненадолго заехал второй хозяин. Все!
Ай молодца! Я испытываю даже момент гордости за свою сожительницу.
– Собственно, – прокашливаясь, захожу в кухню и начинаю теснить опешившую сотрудницу органа опеки к выходу, – я и есть тот мужчина. Подтверждаю, что музыки не слышал, спал сладко и безмятежно. А вас, уважаемая… как вас там?
– Калерия Владимировна…
– Да да, – даже не пытаюсь я повторить, – если вы сейчас же отсюда не выйдите, будет ждать иск за превышение должностных полномочий и профнепригодность к общению с детьми.
– Да что вы себе позволяете? – Взвивается тётка. – Я действую строго по инструкции и с резолюции начальства!
– Не поддержит вас начальство… просто поверьте.
Всовываю ей в руки сумку и буквально выталкиваю на лестничную площадку.
Возвращаюсь на кухню и застаю свою соседку, обессилено сидящей на табуретке посреди погрома. Вера, пользуясь случаем, наяривает из банки клубничное варенье пальцами.
Последовав ее примеру, облизываю палец и плюхаюсь на табуретку.
– Спасибо вам… – шепчет Надя, полнимая на меня глаза. – Я так растерялась. А она как танк – все вверх дном переворачивает…
– Больше они к тебе не придут, не переживай, – обещаю.
– Откуда вы знаете? – Спрашивает Надя вымученным голосом. – Она столько всего написала. И фотки ванны сделала… будто специально… Все углы облазила. Чем мы этой старухе то снизу помешали? Хоть съезжай…
Надя подскакивает на ноги и отворачивается к окну, пряча слёзы.
Я подхожу к ней сзади.
– Вы не там видите проблему, Надя. Совсем не там.