Чувство вины

– Мар, – грозно позвала Ева. – Ты все-таки пришел?

– Не мог иначе, – тихо ответил я.

– А стоило бы. Так хочется тебе врезать.

– Прости. Не знаю, как так вышло, – Ева вдруг засмеялась.

– Боже, Мар! Ты ведь не понимаешь, да? Вера всем растрепала, всем и каждому! Думаешь, откуда тут столько людей? Все пришли поглазеть на извращенца, на жуткого дрочера-мазохиста. Они распускают слухи, что мы с Максом спали. Что я ему это позволяла, добровольно ноги раздвигала, понимаешь? Именно поэтому я просила, чтобы это было секретом, Мар! У нас маленький город, знает один— знают все. Теперь от этого дерьма хрен отмоешься! – в глазах у неё стояли слезы. Голос срывался и дрожал.

Под шумок Икар отошел подальше, а когда заметил, что Ева сжала кулаки, отвернулся. Я тоже это заметил. Она разозлилась не на шутку и резко двинулась ко мне, занося руку для удара. Я зажмурился. Было больно. Сильный удар в челюсть, металлический привкус крови во рту и приглушенные крики со всех сторон. Я не удерживаюсь на ногах и падаю. Чьи-то руки поднимают меня с земли, отряхивают, но я вижу только как Ева, словно в замедленной съемке, бессильно топает ногой и уходит.

– Ты как? – раздается голос Икара у меня под ухом.

Я киваю, мол, всё в порядке, но чувствую, как на разбитых губах у меня, против воли, расплывается горькая усмешка. Защитит он меня, как же! Обида, злость, отчаяние, разочарование— всё это скрежещет внутри.

– Я вызову такси, – говорю я Икару, освобождаясь от его рук.

– Я могу тебя отвезти, – предлагает он.

– Нет, останься с Евой. Ты ей сейчас нужен.

– А мне нужен ты.

– Но сегодня это не важно. Ева не хочет меня видеть. Я поеду. Потом увидимся.

Икар хочет что-то сказать, но его слова так и остаются внутри, потому что я разворачиваюсь и быстрым шагом направляясь к выходу с кладбища. Мне просто нужны тишина и сигареты.

Я ехал в такси и думал. За окном проносились пейзажи сначала деревьев и кустов, а потом домиков, которых с каждым километром становилось все больше. Кладбище находилось за чертой города, оттуда ехать где-то минут тридцать, плюс, еще минут пятнадцать до моего дома. В машинах меня обычно укачивает, если ехать достаточно долго, так что я замер в одном положении, унимая тошноту внутри, и попытался отвлечься на дорогу. Сердце моё было разбито. Когда я только приехал сюда, когда только встретил Еву и Икара, мне хотелось всего и сразу. Я будто получил возможность сделать этот месяц чуть более сносным, чем он должен быть. Сразу позволить Еве делать со мной что угодно, сразу открыться Икару, сразу почувствовать себя нужным. Целоваться с ними, говорить и заходить всё дальше и дальше. Конечно, всё не могло продолжаться так спокойно и легко, потому что всем всегда нужна ясность. Сейчас выбора не было, в любом случае. Я мог бы попросить у Евы прощения, но пока на одной стороне весов стоял на коленях я, а на другой лежал её мертвый опороченный брат, гора мерзких слухов и руины её прошлой жизни и жизни ее семьи, не думаю, что она сможет забыть об этом, да и кто бы смог? Удивительно, как один глупый человек может легко всё разломать, просто сказал не те слова не тем людям. Но я себя не винил. Просто устал. Да, сглупил, да, накосячил, но какая теперь разница? Еве не до меня, ей теперь разгребать всё это дерьмо, а мне – не до неё. Я снова чувствую, как вязну в безысходности и отчаянии, как трудности сыпятся на мои плечи, словно лавина. Вот-вот накроет, и я задохнусь. Накроет, а я буду бестолку прикрывать голову руками и молиться богу, чтобы меня откопали когда-нибудь. На кого мне было надеяться? Мама давно не лезла в мои дела, Вера явно выберет не мою сторону, а Икар, даже если бы захотел, не стал бы подставляться. Ему здесь ещё жить и жить, общаться с Евой, ходить по этим улицам, мне же ничего не стоит отсюда уехать. Да хоть завтра же утром.

Когда мы подъезжаем к моему дому, я достаю мятую купюру из кармана, протягиваю водителю и ухожу, не дожидаясь сдачи. Не разуваясь, я прохожу в дом и падаю на диван. Разблокировываю телефон, захожу на сайт автовокзала, покупаю билет. Остается только собрать вещи, сказав маме уже с порога «пока», и свалить. Как всегда. Трусливо и в полной тишине. Совесть меня не грызла, свое ментальное состояние я всегда ставил выше своей репутации, и уже не первый раз сбегал вот так с тонущего корабля. Я похоронил не одно судно под толщей воды, не два, и даже не три, может, целые десятки или сотни. Было проще начинать сначала, с самого нуля, выкладываясь изо всех сил и постепенно выстраивая новые каркасы для новых кораблей. Это ведь не значит, что я сдавался. Просто нажимал «переиграть», уже наученный, с записанными в блокноте ошибками, которые не посмею больше повторить.

Я лежал так на диване несколько часов, а потом с похорон вернулись Вера и мама. Они выглядели взволнованными и что-то бурно обсуждали.

– Что-то случилось? – подал я голос.

Мама вздрогнула от неожиданности и резко повернулась ко мне. Её лицо удивленно вытянулось, когда она увидела засохшую кровь на моем. Дурак, забыл смыть.

– Что это с тобой? – испуганно спросила она. Видимо, пропустила ту сцену, где Ева с размаху дает мне по роже.

– Ерунда, споткнулся просто, – вру я. – Так что вы там обсуждали?

– Ох, ты, наверное, раньше ушла с похорон, да? Там такое случилось, господи-боже! – мама всплеснула руками и присела рядом со мной. Вера закатали глаза, уходя в свою комнату.

– Ну, рассказывай уже.

– Стоим мы, значит, всё как положено, и вдруг отчетливо слышим все, как кто-то пытается тихо говорить. Что-то там нехорошее про бедного Макса – царствие ему небесное! – мол, он с сестрой своей спал. Мама его услышала, как с катушек слетела! Так жалко её… Набросилась на сплетника с кулаками, кричала, мы ее еле оттащили. Орет, значит: «Вы откуда эту грязь взяли?», а Ева ей отвечает: «Так это Мар всем рассказала». Я влезаю, говорю, мол, вы на мою дочь бочку не катите, а эта Ева меня не слушает, продолжает все на тебя валить. В общем, с трудом угомонили её маму, налили ей водочки, так до конца церемонии и не видели её. Такие дела.

Мама покачала головой. Я напрягся.

– То есть, Ева всем сказала, что это я сплетни распускаю?

– Да, представляешь? Её мать еще как начала угрозами разбрасываться, но я ей сказала, что пусть только сунется в мой дом, в ментовку её сдам.

– Спасибо, мам.

– Ну ладно, нужно бы обед разогреть, а то время уже сколько. Ты бы умылась, – она кивает на мое перепачканное лицо и встает с дивана.

– Конечно.

Внутри меня начинает копошится оправданная тревога. Предчувствие чего-то ужасного заставляет мое тело покрыться мурашками. Я не успеваю добраться до ванной, как раздается яростный стук в дверь.

– Откроешь? – кричит с кухни мама.

– Сейчас! – отзываюсь я и иду в прихожую.

Когда я открываю дверь, в моей голове проносится неясная мысль, что—то в духе «не стоит этого делать», но я не успеваю ее осознать. На пороге стоит непосредственно главная героиня истории, рассказанной ранее моей мамой. Лицо женщины опухшее и красное, в глазах животная злоба, изо рта несет перегаром, да и стоит она ровно с трудом. Она толкает меня назад, проходя в дом. Я не успеваю даже слова сказать, когда крепкие руки хватают меня за воротник и прижимают к стене.

– Ты, маленькая дрянь! Как ты смеешь?! – орёт мама Евы мне в лицо, пока я испуганно ловлю ртом воздух.

Краем глаза я вижу, как в прихожей появляется Вера. Видимо, пришла проверить, что здесь творится. К моему сожалению, она тоже не сразу осознает происходящее и не успевает ничего предпринять, когда мне прилетает звонкая пощечина. Лицо резко немеет с одной стороны, от боли я начинаю задыхаться.

– Вы что творите? – Кричит Вера, срываясь с места, но разъяренная женщина её даже не замечает, продолжая трясти меня. Моя сестра наваливается на нее сверху, пытается оттащить, но мама Евы легко стряхивает её со спины, по пути отшвыривая меня в сторону. Я задеваю вешалку, пока лечу прямиком к зеркалу, висящему на стене, и оно с жутким звоном разбивается, столкнувшись с моим плечом. Становится трудно различить, где болит сильнее. Я чувствую, как тело дрожит и горит, все вокруг пачкается в моей крови, а изо рта не вырывается ничего толкового, только хрипы и невнятные мольбы. Конечно же, моя мама тоже прибегает на шум. В прихожей теперь полный бардак, вещи разбросаны, всюду осколки и кровь, я валяюсь на полу почти в отключке, а Вера из последних сил пытается остановить женщину, работающую в режиме берсерка.

Слышу, как моя мама кричит что-то про «ментов», а ей в ответ прилетает куча нецензурщины. Происходит что-то еще, какая-то возня и глухие удары, но я сосредотачиваю всё свое внимание на попытке поднять себя на ноги. Вдруг хлопает дверь, и ко мне тянутся руки.

– Ты как, Мар? Вставай, нужно обработать раны! Может, скорую вызовем? – это Вера.

– До них хрен дозвонишься, дай я сама посмотрю! – а это уже мама.

Меня тащат к дивану и заботливо кладут сверху на плед. Его потом не отстирают уже, наверное. Я молча лежу, пялясь в потолок, пока две пары заботливых рук стирают кровь с моего лица и пытаются выявить у меня серьезные повреждения.

– Вроде только синяки да царапины, ничего такого, – констатирует мама.

– Ты как себя чувствуешь? – спрашивает Вера.

– Нормально. Жить буду, – отвечаю я.

– Принести тебе водички?

– Нет, спасибо… Я просто полежу немного здесь, ладно?

– Конечно-конечно!

И я правда ничего не делаю. Просто пытаюсь успокоить колотящееся сердце и найти в себе силы дожить до завтрашнего утра. «Нужно просто смыть с себя всю эту грязь и станет легче,» —думаю я, с тяжелым вздохом поднимаясь с дивана. Я иду в ванную, раздеваюсь на ходу, сразу же залезаю под душ и включаю прохладную воду. Очень освежает. Маленькие ранки от осколков щиплет, но мне уже как-то всё равно на такие мелочи. Хочется просто лечь спать, пока не придет время уезжать, а потом больше не вспоминать никогда-никогда этот гребанный июль. Я закрываю глаза, подставляя лицо под струи воды, задерживаю дыхание.

После душа я просто валяюсь в постели оставшуюся часть дня. Слышу, как Вера уходит гулять, смотрю в потолок и, похоже, засыпаю на какое-то время, потому что будит меня хлопок входной двери. Это Вера уже вернулась с прогулки.

Я беру в руки телефон и смотрю время. Потрясающе, уже почти двенадцать! Вдруг он жужжит.