Он – моя тайна

– Ой, простите, – мой локоть зацепила высокая блондинка с волосами до задницы. Молоденькая, симпатичная, что уж тут. На баре шумно и людно, и девушка придвинулась еще ближе, чуть ли не на колени ко мне села.

– Не смущает, нет? – иронично усмехнулся, показывая свою «красивую» рожу.

– Нет, – обольстительно улыбнулась блондинка. У некоторых женщин встроенный рентген: люксовые часы, обувь, шмотки и гаджеты до рубля определяли. Был бы я как тот латышский, у которого только хрен да душа, взглядом бы меня не удостоила. А так, да: жених я завидный.

– А вдруг я маньяк, которому по морде несчастная жертва врезала? – заговорщически шепнул.

– Не верю, – она склонился, обдавая духами. – У вас глаза умные и красивые.

– Так значит, – и осмотрел ее откровенно, давая понять, что трах – единственное, на что она может рассчитывать и то, если увлечь меня сможет. Таких доступных красоток возле меня достаточно, почему именно ее выбрать должен? Может, жонглировать умеет? Или щелью бутылку пива открывать? Какая особенность? Да, я в принципе злой, а сегодня в особенности.

– А что ты… – я как раз поинтересоваться хотел, когда телефон в кармане заурчал. Толик? – Дядь Толь, – порывисто ответил. Он просто так ночью звонить не будет.

– Макс, отцу плохо стало, приезжай в нашу больничку.

– Понял.

Я бросил деньги на стойку и быстро ушел. Для моей комплекции три шота водки – ни о чем, поэтому, добравшись до своего «Рендж Ровера», прыгнул за руль и сорвался с места. Нарушал, да, но сейчас похуй.

Именно поэтому вернулся в Россию: после десяти лет устойчивой ремиссии случился обширный рецидив. Множественные метастазы в головной мозг. Пиздец просто! Отец сильно сдал за этот месяц, хоть и пытался вести обычный образ жизни – работать в прежнем темпе. Я совмещал работу с инвестициями и с управлением «Астронефтью» помогал. Папа просил. Я ведь сын единственный.

– Что с ним? – сразу бросился к дяде Толику. – Все же норм прошло?

Вчера облучение было, очень сложная манипуляция: два часа в маске под высокоточными лучами. Неужели нахалтурили врачи!

– Макс, – он сжал мне плечо, – он не перенес нагрузки. Инфаркт.

– Сука! – не выдержал я. – Говорил же нужно лечиться в Штатах или Швейцарии!

– У нас здесь Швейцария. Твой отец больничку спецами и техникой нафаршировал. Блядь! – Он тоже сорвался и кулаки сжал.

Они с папой одного возраста, но дядь Толя еще в силе, только морщин прибавилось, а отец…

– У тебя что с лицом? – вдруг спросил он. – Проблемы? – попытался переключиться на привычное: решать, качать, договариваться.

Я отмахнулся. Неважно все это, теперь неважно.

– Где он? – хрипло спросил. Увидеть отца нужно. Дядя Толя указал на магнитную дверь. – Пойдем.

Медсестра открыла, и мы оказались в пустом стерильном коридоре. Мое тяжелое дыхание эхом от стен отражалось. Я сглотнул болезненный ком и в палату вошел. Было тихо, только аппарат пронзительно отбивал сердечный ритм. У постели сидела Влада.

– Максим! – тихо воскликнула и навстречу поднялась. На шею мне бросилась и заплакала. Мы были не одни, поэтому брезгливо оттолкнуть ее не мог.

– Дядь Толь…

Он понял без слов и вышел. Я отстранил от себя мачеху, скептически отнесясь к этому плачу Ярославны.

– Что с лицом? – попыталась погладить.

– Неважно, – обошел и на отца посмотрел. Игорь Барсов, реально барс, сильный и решительный, порой жесткий и… Как будто оболочка одна осталась, ни прежнего лидера, ни борца. Блядь!

– Он не приходил в себя.

– Уже шампанское собираешься открывать? – жестко бросил, не поворачиваясь.

– Максим, ну зачем ты так…

– Влада, – я все же посмотрел на нее, – не нужно со мной играть.

– Хорошо, – сказала и перевоплотилась из слезливой мачехи в стервозную особу, весьма неглупую, кстати. – Давай выйдем, поговорим.

Я сжал едва теплую ладонь отца и вышел. Наши с Владой взаимоотношения нельзя назвать теплыми и родственными, но папе об этом знать не нужно. Я все еще надеялся, что он выкарабкается.

– Шестнадцать лет прошло, – проговорила она, – сколько мы еще собачиться будем? Не чужие ведь.

– Ты мне дружбу предлагаешь? Или матерью стать хочешь? Не надо, у меня уже есть.

Она отбросила светлые волосы назад и подбородок вздернула.

– Я была хорошей женой Игорю много лет.

В это охотно верю. Если бы отец словил ее на измене, то «Владушка» не стояла бы передо мной в брендовых шмотках и бриллиантах, а в овраге лошадь доедала. Окей, не в овраге, но в однушке где-нибудь в Бибирево.

– У меня только с тобой было, – произнесла мягко и ко мне приблизилась. – Молодая была, дурная, кровь играла. Что нам теперь век друг друга ненавидеть?

Странно, но она казалась вполне искренней. Да и права в чем-то: столько лет прошло, сколько можно за прошлое цепляться.

Влада смотрела выжидающе и настороженно. От больших голубых глаз разбегались морщинки – это, пожалуй, единственное, что указывало на возраст. Фигура и лицо вполне факабл. Мачеха моя инвестировал в себя с умом.

– Окей, – я упал в кресло, – нам делить нечего.

Виски сжал с усилием. Бесконечная ночь выдалась. Еще и водка на пару с нервами в голове вечерний звон устроили.

– Ты поезжай домой, – Влада расположилась сзади и руки мне на плечи положила. – Я останусь с Игорем, – надавила, ловко массируя напряженные мышцы. Даже приятно стало.

– Я с врачами пойду разговаривать, – встряхнулся я. – Пусть поднимаются, нехер спать.

– Я здесь буду, – покладисто отозвалась Влада. – И я очень рада, что мы наконец помирились.

Сухо кивнув, пошел искать живых в этом стерильном царстве. А Влада довольно улыбнулась и кошкой сытой губы облизнула, но этого я уже не видел.

Этой ночью спать не пришлось. Мне говорили, что нужно надеяться. Что лучшие врачи борются за его жизнь. Что нужно набраться терпения и не сжигать себя ожиданием. Нужно время. Время. Время! Два месяца мы ждали, не дождались…

Темная рубашка, стальной галстук, черный костюм. Я убрал волосы назад, равнодушно, словно со стороны на себя смотрел. Жесткое, бледное, безэмоциональное лицо. Два месяца, и я себя не узнавал.

– Мам, привет, – набрал уже в машине. – Буду через двадцать минут, – и отключился.

Джип вел на автомате, прокручивая в голове настырное и выматывающее: все ли я сделал? Все возможности использовал? Отец очнулся, но последствия инфаркта были разрушительными: он даже говорить не мог, только смотрел и столько безысходности было во взгляде. Для отца такая жизнь невыносима. Болезнь выиграла, а мы проиграли.