Найди меня под облаками

– Купаться будешь? – спросил Иван.

– Обязательно.

– Тогда иди переодеваться.

Она спустилась в душевую, чтобы сделать это. Надев купальник, придирчиво посмотрела на себя в зеркало. Выглядит хорошо: занятия в зале даром не пропали. Правда, есть растяжки на теле, но она их не стеснялась. Нормально для рожавшей женщины иметь их.

Таня вернулась на палубу, с нее же и нырнула, яхта как раз пришвартовалась. Она плавала, а Иван наблюдал за ней и улыбался. Его глаза прятались за темными стеклами очков, но она знала, что под ними сейчас собрались лучики морщинок. Белые, в отличие от загорелого лица. Ей нравились они…

– Русалка, выныривай! – крикнул Иван. – Я уже соскучился.

– Еще пять минуточек.

– Скоро закат, а тебе еще нужно ополоснуться и переодеться.

Она уже и сама видела, что солнце опускается к горизонту. Осень, темнело рано.

Таня сделала один кружок и взобралась на яхту. Пока она приводила себя в порядок, им накрыли стол (продукты привезли на моторке из ресторана в порту).

– Это для меня, – Иван указал на тарелку с креветками и кальмарами, – это для тебя, – салат и что-то похожее на блины с начинкой, – это для нас! – На столе в ведерке со льдом стояла бутылка шампанского.

Уселись. Чуть на расстоянии, но соприкоснувшись коленями. Иван открыл шампанское, разлил его, а тут и закат. Таня много их видела, все были прекрасными, но этот… Он показался особенным, ведь она вместе с Иваном наблюдала за тем, как солнышко тонет в глади моря.

Они выпили за «Сансет» и принялись за еду.

– Какая вкуснятина, что это? – набив рот «блинчиком», проговорила Таня.

– Гюзлиме со шпинатом. Тут еще с картошкой и сыром. Не думал, что тебе придется по вкусу эта крестьянская еда.

– Почему же?

– Ты привыкла к другому, так ведь?

– Я выросла в семье медсестры и водителя «Скорой помощи». В детстве для меня печенье с маслом было самым лучшим лакомством. А когда меня отвозили к деду в деревню, я пареную репу уплетала за обе щеки. Так что к крестьянской еде я привыкла.

– Но с мужем ты жила в достатке?

– Да, и в ресторанах вкушали изысканные яства. А дома по-простому питались: сырники, пюре с котлеткой, борщ, капуста тушеная или морковный пудинг для… – Она хотела сказать «для дочки», но остановилась. О ней рассказывать Ивану рано. – Для того чтобы организмы получали больше витаминов.

– У вас был повар?

– Все сама. Этими самыми ручками. – Она поиграла пальцами. Иван перехватил ее кисть, поцеловал ее и не отпустил.

Стемнело стремительно. И стало прохладно.

– Пора возвращаться, – сказал Иван и обнял ее, чтобы согреть.

– Да, пора. – Она вжалась в него, так не хотелось, чтоб этот день заканчивался.

– Если я приглашу тебя в гости, это не будет наглостью?

– Я с удовольствием посмотрю на твою квартиру в турецком квартале.

– Она самая обычная, к тому же не моя, – хмыкнул Ваня. – И там легкий бардак, уж извини.

– Ничего.

Он что-то крикнул по-турецки капитану, и тут же заурчал мотор яхты.

Когда она тронулась с места, Иван легко приподнял Таню и усадил себе на колени. Их лица оказались на одном уровне. Губы близко-близко. Она понимала, что сейчас ее поцелуют. Она желала этого, но и страшилась. А вдруг не произойдет чуда, и бабочки, что сейчас порхают в ее животе, сложат крылья…

И вот его губы коснулись ее губ. Нежно, даже робко. Волоски его усов и бороды защекотали ей кожу. Это было непривычно. Тот, с кем Таня целовалась до этого, был всегда гладко выбрит. Что же касается юношеских любовей, то они могли похвастаться только пухом над губами. А тут борода! Ей почему-то казалось, что целоваться с мужчинами с растительностью на лице неприятно. Оказалось, ошибалась.

Губы Ивана стали более требовательными, но не наглыми. Бабочки в животе Тани не только не сложили крылья, а принялись махать ими более интенсивно. Они кружились в хороводе, а потом взмыли вверх, и непроизвольно… А еще неожиданно для самой себя… Таня застонала. Она ни разу в жизни не делала этого, целуясь. Это так ее смутило, что она отстранилась. Чтобы это не показалось странным, покрыла поцелуями его шею. Теперь Иван не сдержался и… Нет, не застонал, а охнул.

– Быстрей бы на берег, – пробормотал он.

– Да…

– Надо остановиться.

– Надо. – А губы сами тянулись к его коже. Она была чуть солоноватой, все же весь день на жаре, но Тане было плевать на это.

К счастью, они причалили. Иван, дав чаевые капитану и матросу, взял Таню за руку и повел к дороге. Он ничего не говорил. Молчала и она. Они поймали первое такси, сели в него и поехали. Не целовались, чтобы не смущать водителя, но Иван гладил ее по ноге, а Таня теребила волосы на его затылке. На подъезде к дому встряли в пробку.

– Выйдем тут, – бросил таксисту Иван. Хоть он говорил по-турецки, Таня его поняла.

И, выбравшись из машины, они побежали. Дешевые туфли из дерматина пережимали ступни, но Тане было плевать на это. Она готова была в кровь их стереть, лишь бы поскорее оказаться с Иваном наедине. И вот они в подъезде. По ступенькам тоже бегом – лифт нужно ждать, он на пятом, а им на третий. Когда Иван отпер дверь, они ввалились в квартиру и тут же бросились в объятия друг другу.

Глава 3

Она выбралась из кровати и на цыпочках прошла в кухню. Смертельно хотелось пить. Есть тоже, но голод Таня терпела с легкостью. Светало, и она не стала включать лампочки, чтобы не тревожить Ивана.

Налив себе воды из кувшина, она жадно выпила стакан. Хотелось фруктов, но в холодильник за ними лезть Таня постеснялась (некрасиво без разрешения). Она знала, они там есть, ведь они перекусывали ими ночью. Иван приносил фрукты и напитки в постель. А в ванную относил Таню на руках. И мазал ее стертые до крови ступни мазью.

Таня глянула на них. Уже не так страшно выглядят и почти не болят. Она налила себе еще воды и выглянула в окно. За ним – горы. Третья линия от моря, настоящий Турецкий квартал. Она глянула на часы, пять утра, значит, скоро зазвучит азан.

– Ты чего встала? – услышала она голос за спиной.

– Захотела пить.

– В следующий раз буди меня, я принесу.

– Вань, я ж не инвалид.

– Но ножка у тебя болит. – Он подошел к ней и так сильно обнял, что косточки захрустели. – Прости, я не рассчитал силу. Это от переизбытка чувств…

Таню они тоже переполняли, но она сдерживалась. Если б дала себе волю, затискала бы Ваню до смерти, а потом выдала: «Я не хочу с тобой больше разлучаться!»