Исключение из правил

– Какие это места? – громко спросила она с кухни. – У нас изменились планы?

– Нет, – спокойно отозвался папа. – Это Антон что-то придумывает. Лучше бы в сочинениях так фантазировал. Что у тебя по литературе? Ты вообще читаешь нормальные книги или только треш свой подростковый?

Я немного растерялся – похоже, он правда не понимает, о каком «прошлом разе» я говорю. Отец смотрел привычно сурово, и я не решился уточнять. Молча принес читательский дневник. Обычно папа спрашивает, а я или названий не помню, или автора. Вот он и думает, что я не развиваюсь, а тупею. Мне бабушка так сказала. И дневник посоветовала вести.

Еще папа хотел, чтобы я занимался спортом. Часто говорил:

– Парень должен выглядеть как парень, а не как тюфяк.

Тут мне его порадовать нечем. Неспортивный я человек. Не сказать, что толстый, но и не атлет. В спортивных секциях мне неинтересно. Бабушка мне уже и теннисную секцию находила, и спортивного ориентирования, и даже какую-то борьбу, то ли японскую, то ли китайскую. И нигде я не нашел себя. А борьба и вовсе не мое.

На спортивном ориентировании смешно получилось. Я там заблудился. Тренер спрашивает: «Почему так долго?» А я ему: «Ручей, не знал, как перейти». Он: «На трассе нет ручья, это короткий маршрут для начинающих!» А я ему: «Ага, а кеды и штаны у меня мокрые, потому что я вспотел…» Ну и выперли меня. А во всех других местах терпели. Но я сам быстро уходил. Я-то вижу, что не получается ничего.

Когда я стал искать всякие места, то начал больше гулять. А когда с Настей подружился, мы вообще надолго в поездки отправлялись, а там почти весь день на ногах. Папа приехал, посмотрел на меня, допросил про книги и уроки, а тюфяком не назвал. А потом мультитул подарил со всякими инструментами…

– Выходим, – сказала Настя мне в ухо.

Точно. Чуть не проехали нужную станцию.

В нашем районе действительно было теплее. Мы, не сговариваясь, прошли на любимое место. Недавно я нашел за соседним домом небольшой овраг, в котором росли странные деревья – то ли пихты, то ли туи, я не разбираюсь. В зарослях удачно спряталась скамейка. У нас таких мало осталось – белое бетонное основание и деревянные рейки, создающие плавный изгиб сиденья и спинки. Рейки старые, отполированные множеством отдыхавших на них людей. А основание недавно покрашено. Ухоженная скамейка, хоть и древняя. Папа говорил, раньше такие стояли везде.

В этом месте никогда нет ветра и почему-то очень тепло. Настя считает, что где-то в земле проходит теплотрасса. Пахнет там не по-здешнему и всегда тихо. Мы тут часто сидим, когда Настя ко мне домой идти не хочет. А не хочет она после обеда, потому что у меня бабушка дома. Она в библиотеке на полставки работает.

Я достал чай и бутерброды. Не то чтобы я проголодался, но Настя одна есть не станет. Налил чаю в крышку термоса. Мы начали жевать бутерброды – не зря же я их с собой таскал. Настя снова задумалась о чем-то. А я с разговорами и не лезу, если человек общаться не хочет.

Настя вдруг негромко спросила:

– А ты, когда путешествуешь один, что-нибудь фотографируешь?

– Редко.

– Почему?

Я замялся, не сразу сообразив, как построить фразу без «папа сказал». Ответил:

– Есть такая идея, что собирать надо не фотографии, а впечатления. И что, если ты фотографируешь, ты о фотографии думаешь, а не находишься в моменте. И упускаешь его.

Да, так мне папа и сказал, когда я попросил его сфотографировать меня на обрыве, похожем на горы. Я тогда с ним не согласился. Это три секунды, что тут думать. Сфоткал – и находись в моменте дальше. И даже сделал все-таки селфи в этом карьере, когда папа отошел. Но потом как будто виноватым себя чувствовал, и фотографировать расхотелось. Поэтому снимал я редко, только если что-то интересное было. Или закат красивый. Закаты в разных местах совершенно потрясающие.

Настя отложила недоеденный бутерброд, отряхнула руки и попросила:

– Дай посмотреть.

Я дал ей свой телефон. Настя перешла в галерею и начала смотреть ее не с новых фотографий, а с самого начала. Нашла то самое селфи, улыбнулась:

– Смешная фотка. Пришлешь мне?

– Ага.

Настя увеличила снимок и вдруг чуть нахмурилась:

– А это где?

– Не знаю, где-то под Москвой.

– Очень на горы похоже, – пробормотала Настя.

– Да, я тоже удивился. Мы минут сорок на электричке ехали. А потом на автобусе и пешком.

На следующем снимке красовался закат. Широкая улица упиралась в пустырь, над ним горело небо всеми оттенками красного, синего и фиолетового. Справа стояла обычная девятиэтажка.

Настя долго разглядывала снимок, потом спросила:

– Где это?

– Не помню. Где-то недалеко.

– На мой дом похоже… – вздохнула Настя.

Я только кивнул.

Настя увеличила снимок и вдруг отшатнулась от экрана. А потом резко придвинула его к глазам.

– Тоха! Это и есть мой дом!

– И чего?

– «Чего»? – Настя смотрела на меня совершенно круглыми глазами. – Ты спрашиваешь – «чего»? Мой дом в Екатеринбурге!

Сначала я подумал, что она шутит. Но нет, Настя не шутила. Лицо ее было испуганным, и в глазах не прыгали веселые искры.

У меня затряслись руки, я аккуратно поставил крышку термоса на скамейку. В чудеса я не верил. В то, что Настя сошла с ума, тоже. Как и в то, что она меня разыгрывает. Настины эмоции, конечно, то и дело меняются, но они всегда настоящие. Значит, остается одно: Настя что-то перепутала.

– Сейчас много одинаковых домов, – начал я. – Помнишь, даже в кино это показывают, «С легким паром». Там мужик перепутал дома в Питере и в Москве…

– Да что ты меня грузишь, Тоха! – возмутилась Настя. – Я что, свой дом не узна?ю? Вот мои окна! Посмотри, у нас рамы покрашены голубой краской. Во всем доме такие только у нас! И балкон не застеклен, и на нем куча хлама! Вот лыжи мои старые торчат!

– Насть, ну мало ли у кого синие рамы. У нас в доме тоже такие есть, сама посмотри. А балкон с хламом – вообще не показатель. Да и фотка нерезкая, что там можно разглядеть вообще…

Настя хотела что-то ответить, но в этот момент у нее в кармане заиграла веселая мелодия. Я сказал:

– Тебе звонят.

Настя выругалась, сунула мне в руки смартфон и вытащила из-под свитера свой.

– Блин, достали… Да! – Это уже в трубку.

Динамик в смартфоне оказался громким.