Степану ничего не оставалось, как присоединиться к хозяину.
Глава
IV
Тучи тяжело ползли по чернеющему небу, накрывая собою Зачарованный лес и дорогу, по которой брели путники. Лес мрачно темнел, все более походя на чудище, распластавшееся по земле, своей громадой подминая под себя уходящее в ночь солнце. Усиливающийся ветер наполнял воздух вязкой сыростью. Ерема обеспокоенно поглядывал по сторонам. Вековые дубы натужно скрипели, сопротивляясь непогоде. Дорожная пыль крутилась, поднимаясь все выше и выше, запорашивая глаза путникам.
– Угораздило же Дорофея Край Земли искать! – ворчал Ерема. – Тут и ноги стопчешь и промокнешь, а то гляди еще и лихоманка скрутит.
– Почто ж ты гонцом при дворе служишь, ежели невмоготу? – отфыркиваясь от пыли, спросил Степан.
– Да разве я малахольный какой, чтоб на печи запросто так сидеть? – осерчал Еремка. – Очень даже вмоготу мне служба государева. Особливо, когда Дорофей за добрую весть мешок отрубей пожалует или даже кафтан со своего плеча. Пусть и с заплатами, но зато царский! Однако ж не люблю я, понимаешь, когда склизко, да лапти промокают. Глянь-ка, что у нас над головой делается. Успеть бы добежать.
Степан задрал голову, в то же мгновение тучи болезненно вздрогнули. Молния огненным ножом разрезала небо. От яркой вспышки, осветившей на версту округу, замерли и деревья, и кусты. Даже старый дуб, сопротивлявшийся непогоде, не смел шелохнуться, уронив обломанные ветви. В следующий миг грохот грома разорвал свет молнии в клочья, погружая во мрак все живое. Потоки воды обрушились на землю. Ерема, не разбирая дороги, со всех ног припустил к лесу. Степан едва поспевал. Гонец споткнулся о корень, торчавший из земли, с ноги слетел лапоть, и он растянулся в полный рост, пребольно ударившись носом.
– Одни убытки от государевой службы! Где теперича в темноте искать лапоть, а он как-никак скороход. Какой же я гонец без скороходов? Насмешка одна! – и он в сердцах пнул дуб. – Чтоб тебя разорвало!
Мрачный купол неба вздрогнул, выбросив из своих недр молнию. Ёе горящее жало впилось в старое дерево, расколов его. Из раскуроченного ствола вырвался жадный язык пламени, охвативший яростным огнем свою жертву. Кора в мгновение обуглилась. Мощные ветви, выгибаясь под огнем, разбрасывали снопы искр, которые взметнувшись к грозовому небу и перемешавшись с ливнем, приобрели ядовито-зеленый цвет.
– Свят, свят, свят, – запричитал гонец, дрожа то ли от страха, то ли от холодного зло хлеставшего ливня. – С такой службой помрешь ни за грош, да еще и босым. Степка, ты куда подевался? Бросил, значит, друга-товарища, в смертельной опасности?
– Да тут я, тут, – ответил Степан. – Боязно мне, душа от страха в хвост укатилась, – и Степан продемонстрировал мелко дрожащий хвост.
– Ему боязно, а я что сам должен обувку свою искать? Казенное, между прочим, имущество.
– Да вот твой лапоть! – пес, прихватив зубами лапоть, привязанный за шнурок к еремеевой ноге, потянул его. – Не убег, хоть и скороход.
– Ох, Степушка, я право и не знаю, что делать, – пожаловался Ерема, надевая обувку. – Ну, его к лешему этот Зачарованный лес. А куда идти?
– Так давай побредем, куда глаза глядят.
– Куда ж они глядят, когда темнотища такая, что хоть глаз выколи? – спросил Ерема, вглядываясь вдаль.
– Тогда пошли туда, куда не глядят.
Ветер закрутил искры над головами путников, они стали опускаться прямиком на Ерему и Степана, окружая со всех сторон. Ерема, перепугался не на шутку и схватил подвернувшуюся под руку обгоревшую корягу.
– Сгинь, нечистая! – крикнул он и швырнул корягу в приближающиеся мерцающие огни.
Те, полыхнув так, что путники на мгновение ослепли, превратились в огромных котов. Были они чернее ночи, когти отливали золотом, из глоток неслось хриплое мяуканье. Гонец и ойкнуть не успел, как оказался в кошачьих лапах, поднявших его в воздух и понесших в сторону Зачарованного леса. От страха и отчаяния, охватившего Ерему, он осмелел и плюнул в горящий глаз, тот зашипел и погас. Кот выпустил коготь и нанес удар Ереме, порвав рубаху.
– Елки-палки! – взбунтовался гонец. – Рубаха почти новая была. Я тебе сейчас хвост оторву, чудище ты одноглазое!
Он изловчился и, схватив кота за хвост, дернул, что было силы. Раздалось угрожающее шипение, в мертвом глазу мелькнул мутный огонь, шерсть вздыбилась, переливаясь ядовитой зеленью. Кот на лету встряхнулся, и зелень брызгами слетела на землю, оставив выжженный след. Ерема присмирел.
Пес пару раз попытался цапнуть котов, но без толку, только морду опалил, такой жар несся от нечисти. Коты оказались проворнее и, увернувшись от песьих зубов, подцепив на коготь Степана за хвост, взмыли вверх и полетели вместе с ним к лесу.
– Хозяин, что же это делается? – возопил Степан. – Паленые кошки нас как мышат переловили! Где это видано такое? А ну, брысь! – рыкнул он оскалившись.
– Сдается мне, Степушка, что коты-то непростые. Оборотни, а не коты.
– Да ничего в них такого нет. Здоровенные токмо. И морды наипротивнейшие. Дикие, видать. Наш царский кот Плюмбум, уж до чего я его не люблю, так и то, супротив этих души ангельской. Только Плюмбум крыс ловит, а эти, вишь, человеков, да и меня без всякого уважения за хвост таскают. Еще и летают, – возмутился Степан, крутясь на подвешенном хвосте.
–Эка невидаль, летают. Дорофей говорил, что мыши и рыбы летучие есть. Так чего ж котам-то не летать?
– Вот только мы им зачем? Небось мы благородством от рыб и мышей отличаемся, – задумался Степан. – И куда эти тумаки нас несут?
– Кажись, в Зачарованный лес. Видать верно Феофан-охотник про этот лес сказывал, – Ерема неожиданно захихикал.
– Хозяин, ты чего это? – встревожился пес.
–Щекотно, сил нет, – и Ерема, извернувшись, с силой выдернул из кошачьей морды досаждающий ему ус.
Коты разом издали душераздирающий вопль, у Еремы и Степана заложило уши. Острые когти разжались, и коты, превратившись в мерцающие искры, растаяли в воздухе. В то же мгновение прекратился ливень. На черный бархат неба выкатился ясный месяц и, как ни в чем, ни бывало, вместе с игриво подмигивающими звездами принялся освещать землю.
Степан и Ерема, пребольно шлепнувшись с высоты, долго трясли головами, приходя в себя. Ерема, потирая бока и кряхтя, с удивлением посмотрел на свою руку, в ней был зажат кошачий ус, светившийся в темноте.
– Степа, а Степа, посмотри, что делается!
– А что такого? Мужик ты у нас хозяйственный: и котомку не потерял, и лапти на месте, и ус вражий трофеем взял.
– Так светится он! А не обжигается.
– Эка невидаль. Гнилушки тоже светятся. Да и коты, какие были? Видимость одна.
– Хороша видимость, все бока помяла, морду тебе опалила.
– Небось морда моя при мне, а где коты те? Фыр и нетути! – весело подмигнул Степан.
– Твоя правда, – ответил Ерема и аккуратно завернув ус в тряпочку спрятал его за пазуху. – Ох, что-то замаялся я, Степушка, руки-ноги дрожмя дрожат, – пожаловался Еремей.
– А у меня еще и хвост болит, того и гляди, отвалится.
Ерема подергал пса за хвост:
– Не, не отвалится, крепко сидит.
–Вот, все-таки я весь замечательный, а хвост вообще многим на зависть! Даже эти обормоты не смогли его оторвать, – погордился пес.
– Эх, ты голова лопоухая, не обормоты они, а оборотни.
– Тьфу, на них! Оно без разницы. Спать мне хочется изо всех моих собачьих сил, – зевнул Степан и побрел в поисках подходящего места для ночлега.
Ерема посмотрел вслед псу. Тот брел, пошатываясь, опустив голову. Наконец ему приглянулось местечко под кустиком, и пес, свернувшись клубочком, облегченно вздохнув, мирно заснул, сладко посапывая.
Подул легкий ветерок, ветви куста зашевелились черными змеями, опутывая крепко спящего Степана и утягивая его в темноту ночи.
– Да что ж за напасть такая! – закричал Ерема. – Степа, просыпайся! – и гонец кинулся спасать верного друга.