Между двух земель

И естество в личине скрылось,

Пленилось образом шута.

При всём величии спектакля

Звучит чужое, не своё,

Где принимается по каплям

Бесед уют, как забытьё.

Малейший фальши той оттенок

Душа приемлет лишь скорбя,

В ней привыкает постепенно

Не раскрывать нигде себя.

Не открывать (и мимоходом!)

В чужих домах завес и штор.

Но шифровать секретным кодом

Свою пустыню, свой затвор.

Блудный сын

Я к куполам, завещанным России,

Пришёл слепым во след поводыря.

Там, где росой блаженный свет рассыпан,

Вдруг увидал у звонницы себя.

И чью-то схиму я вчера примерил,

И заплутал вблизи монастыря,

Стучал мольбой в закрытые мне двери,

Навзрыд рыдал под песню звонаря.

Узнал, что груз, мной собранный в дорогу,

Совсем не тот и сердцу моему

Был дорог образ тот, что понемногу

Утяжелял заплечную суму.

В пути мне голос колокола вечный

Вещал забыть безумное житьё.

Меня вернул он из «страны далече»,

Не помянув лихое забытьё.

Когда прозрел в отеческих объятьях,

Мне стал не нужен жемчуг никакой:

Всё, что ходил в чужой земле искать я

Тут всё нашел и на душе – покой.

Оптина

Я видел край: там даже сосны молятся,

Кочуют звёзды в бережном пути.

С него луна, небесная паломница,

Туманный взгляд не смеет отвести.

Шумит трава, молитвами замолена,

К ней звон упал и плачет вдалеке.

От глаз чужих скрывает колоколена

Язык времён на старческой руке.

Сияет край, омытый вдохновением,

Монастыря услужливой тропы.

Седым молчаньем, слёз прикосновением

Здесь шум веков он сбросил до поры.

Неспешная гостья

Ко мне неспешно приближалась старость,