Итальянский роман

Жизнь – не стихи.

Жизнь – проза, наполненная рифмами.

Огоньки. Огоньки. Дальние, маленькие дрожат в вечернем воздухе. Вблизи в сумерках ясные, очерченные светящиеся шары, кованные восьмиугольные абрисы, пламенеющие оранжевым. Вечер напоен запахами роз, рыбы, воды, настоянных на женском теле летних духов.

Бывает ли суета умиротворяющей? Только если это суета курортного городка, если это шум уличного ресторанчика.

За соседним столом раздался радостный возглас. Официант принес компании отдыхающих небывалое блюдо. К общему букету запахов добавилась нота базилика. Гул голосов нарастал, волны Гарды бархатисто шумели, смеялись немцы, лаяла собачка.

Жизнь и радость разливались в самом воздухе. Они ощущались физически. Они пульсировали вместе с огнями Дезенцано, Сирмионе, Бардолино. Наконец, принесли меню. Роман Андреич не хотел есть. Роман Андреич. На работе к нему так обращались. Те, кто не знает его должности, конечно, обращались бы просто по имени. Красивый мужчина, который ни на год не выглядит старше своих тридцати четырех. Он хорош конечно, этот Роман Андреич. «Наш Ромашка», зовет его секретарша в Москве, когда обсуждает с подружками. Ромик его не зовут – не идет. Он устами женщин: «Ах, Рома», а мужчин: «Роман».

В Москве немало таких, уже обжегшихся в семейной жизни, не плохо поднявшихся в карьере на волне одной единственной удачи, загадочных, голубоглазых, немного пафосных, любящих не бог весть каких женщин. Нет. Все-таки он один такой, Роман Андреич, стервец.

От усталости есть не хотелось. Долгий перелет, накладка с такси из аэропорта. Потерял ваучер на заселение в гостиницу. Положил не в тот карман и не мог найти. А без этой бумажки он не знал адрес.

Он никогда ничего не терял. Зная свою педантичность, расстроился и рассердился, думал, что бумагу украли, а значит, и еще что-то вытащили. После нервных поисков нашел случайно, успокоился, но настроение было подпорчено.

Номер в отеле был с видом на озеро, с большим балконом. Роман Андреич бросил вещи, и даже не приняв душ, что в Москве было бы немыслимо, вышел в вечернюю теплынь городка, в самый людный ресторан на площади под средневековой стеной.

– Красного сухого вина. Бутылку. Все, – он ткнул пальцем в незнакомое название наугад.

И вот они. Запахи базилика, духов и роз. Первый бокал выпил залпом, закрыл глаза. Ощущение покачивания и слабости усилилось, но стало приятным. Он не пил с начала весны. Сейчас июль. Только на свой день рождения, было, выпил водки, но и то без удовольствия.

Вино было легким, отдавало шоколадом и сливой, совсем без терпкости.

Он не открывал глаза. Звуки на мгновение слились в неразборчивую далекую музыку. От рук к голове и вниз пробежал нервный холод. Это было потрясающее наслаждение от усталости, вина и жалости к себе. Он сидел очень долго, не глядя на часы, и только когда уличные музыканты начали зачехлять драммашину, допил последний блик, плававший в бокале поверх жидкости цвета жженой кошенили.

***

Проводок замкнулся на батарейке и лампочка загорелась. Во дворец было проведено электричество. Елизавета Романовна вынула из коробки червяков и начала раскладывать их по розовым кроваткам.

Ее чаще звали Лизочка или Лизка. Елизавета Романовна – это было бабушкино обращение. И не ироничное, а уважительное.

Лиза проводила каникулы перед первым классом у маминых родителей, и бабушка нарадоваться не могла, что Лиза пошла не в мать. Ее черты, мимика, движения мысли – это были побеги от дерева Романа Андреевича, с которым тесть и теща виделись теперь редко.

«Черви живут под землей. Они просто не пробовали жить с удобствами. Почему бы им не познать лучшей жизни?»

Лизе уже надоели длинноногие куклы и кланы пушистых ежиков, которыми следовало заселять кукольный дом.

Так в магазине называется «кукольный дом», а на самом деле это был трехэтажный дворец с башней, драконом на крыше, двумя ванными комнатами, туалетом, куда новым жильцам следовало испражняться, кухней, картинами на стенах…

«Здесь будут жить черви. В гостиную насыплем земли, в ванну наберем воды. Или они примут новую жизнь, или умрут». – Девочка закрыла дверцы домика.

***

Человека, только что прибывшего в отпуск отличить не сложно. Его выдает не только отсутствие загара. Приезжий бежит собирать ракушки. Мало, что по своей бессмысленной привлекательности может сравниться с этим чудом природы.

Ракушек было много. Роман зачерпнул руками прибрежную гальку. Обломки микронаутилусов, рельефные завитки. Они обладали теми признаками самоподобия, которые он мог бы, при некотором умственном напряжении, выразить трехстраничной математической формулой.

«Возьму несколько для дочки, потом», – извёстковые спирали вместе с камушками, падая, тихо зашелестели.

Утренний вид озера был фантасмагоричен. Бледно-оранжевое солнце только что оторвалось от линии гор справа. А впереди туманными воротами раскрывались вдаль береговые высоты Гарды. Это были горы, накрытые сверху подсвеченными белым облаками. Цвет воды был насыщен смесью холодных хрома и кобальта, а горы и небо – теплели ультрамарином. Вся эта синяя валёрность за счет перепадов температуры цвета была контрастна самой себе. Так играет блик в прозрачном камне. Роман не мог оторвать взгляд от единственного серого паруса на горизонте. Одинокий утренний парус во влажной ветреной свежести. Не выхваченный солнцем. Почти незаметный.

В первое утро отпуска русский путешественник в Европе всегда просыпается рано из-за разницы во времени. Роман прошел по извилистому сосновому променаду, издали понаблюдал, как открывает лавку итальянский булочник, как неспешно прошла со швабрами стайка черномазых уборщиц. Потом первые отдыхающие стали появляться на центральной площади. Пробили часы, городок ожил, и тогда Роман смог взять на прокат велосипед.

Это была его традиция. В первый день в новом городе он должен был сориентироваться на местности, осмотреться, запомнить что где, чтобы потом чувствовать себя если не хозяином, то и не случайным гостем.

***

Алые всполохи побежали по серым кубикам углей. Сеня подала мужу миску, поверх которой лежали нанизанные на шампуры куски баранины.

Под яблоней в саду хохотали гости.

– Сенечки, мы пьем за вас! – отделился звонкий женский голос. Зазвенели стеклянные кружки. Ксения с миской в руках и Семен с двумя шампурами, заулыбались, а потом, с усилием сократив улыбки, вытянули губы навстречу друг другу и чмокнулись, стараясь не облиться шашлычным соком.

Каждый раз в мае собирали друзей на своей дачке и посвящали выходные бане, а после – веселому застолью. Они были женаты четыре года. И хотя детьми еще не обзавелись, планировали расширить семью уже в следующем году, как только завершат отделку новой квартиры. Семен был постарше Сенечки, она была его четвертой официальной женой. И он знал, что – последней. Русоволосая тоненькая нимфа с хитрым смеющимся взглядом. Он влюбился в нее на вечеринке лучшего друга, когда впервые увидел. Долго добивался и сразу женился. Они были похожи. Он тоже был светлый, с тонким профилем и высоким лбом.

Он так любил ее, так почти счастлив был сейчас на этом ежегодном празднике открытия дачного сезона, что новость, одновременно и хорошая и плохая, которую он должен был сейчас сообщить Сенечке, давила и страшно мучила его. Семену надо было на два месяца уехать в Китай. Это была рабочая необходимость. Сборка оборудования, отладка, обучение персонала. Он полгода откладывал этот проект, надеясь, что удастся переложить его на коллегу, но не срослось.

Семен ни разу не расставался с женой. Таких командировок еще не было, отдыхали они всегда вместе. А тут. Ей будет ужасно обидно. «Надо выпить и рассказать».

Семен подливал жене пиво. Все шутили, чокались, кто-то принес бокалы для виски. Толик притащил текилу, Света и Наташа хрюкали, Тамара посыпала руки солью и выдавливала на них лимон. Вовик уже храпел в гамаке…

Новость про Китай была ошеломляющей. Сенечка, порозовевшая от пива с текилой, замолчала и затрясла головой, словно собака после купания.

– Что???!!! В Китай? На сколько?

– На два месяца, – повторил Сеня.

– Ты спятил что ли?! Ты не поедешь никуда!

– Сенечка…

– А я что буду делать? Писать тебе письма по электронке?

Если бы Сенечка была трезвой, она бы просто заплакала и ушла в дом. Семен бы не пошел за ней. Он пошел бы на работу и написал заявление об уходе. Он знал это слишком хорошо. Поэтому напоил ее, предположив, что сможет все как-то утрясти.

– Что тут за разборки? – Подошел Толик.

– Сеник едет в Китай и бросает Сенечку до конца лета в Москве, – ответила за них Юля, – Слушай, Сенечка… Сенечка… Мы со Светой едем в Европу в конце июля. Пусть Семен отправляется учить иероглифы, а ты давай – с нами!

Обсуждали это долго, но в конце концов так оно и вышло.

***

Роман проснулся ночью. Какое-то время он осознавал себя, отделял сон от яви. Во сне был министр, реальный новый министр, под которого пришлось подлаживаться весь этот год, была больница, где он лежал с дочкой весной, потому что жена не могла. И еще много гадких мелочей, о которых сразу забыл.

Все болело. Ноги после вчерашнего велосипеда невозможно было разогнуть, и он согнул их, свернувшись, выгнув спину, чтобы разгрузить сжатые позвонки поясницы. Руки и плечи вроде бы не обгорели, но прикосновение к ним простыни было похоже на прикосновение наждачной бумаги. Чтобы отвлечься от болезненного состояния он начал вспоминать прошедший день. Липкий дух цветущих деревьев, безлюдные улицы городка в часы сиесты, горбоносую ундину, которая какое-то время ехала рядом с ним на велосипеде и подмигивала. У нее была красивая задница в отличие от белобрысой медхен, которая ехала справа.

Вечером в отеле ему позвонили и на чистом английском предложили девушку, он отказался. Ему совершенно ничего не хотелось вчера. А сейчас и тем более.

«… Что если найти какую-нибудь возрастную красотку. Она не будет выносить мне мозг своими магазинами, будет заботиться и приносить кофе в постель. А я буду приносить ей вставные зубы», – он хотел пошутить сам с собой, но брезгливо дернулся.

До рассвета больше двух часов. Трюмо напротив кровати транслирует полнолуние, он дождался всполохов зарниц, беззвучных над горами. «Дочка сейчас, конечно спит в Малаховке. Жена, бывшая жена, в Москве. Хорошо, если спит одна».

У нее было семь мужчин до него, а брак был первый у обоих… А у Романа, такого загадочного, сложного, глубокого, такого… на ком женский взгляд не то что задерживается, замирает и опускается, всего три женщины. Одна – Олеся, безумно его любила. Вторая Даша. Роковая стервозная кареглазка, на которой он женился вскоре после знакомства. И еще он спал с одной после Даши. Конечно, он не признался, какая она по счету, так же как не признался бы в размере своей зарплаты. Эта девочка Алена, с ней было совсем не то. Даша страстная, веселая, грубая. Есть женщины, про которых говорят: «она любит при свете, любит перед зеркалом, любит на столе». Даше все равно, она любит секс ради секса, а не ради зеркала. Правда, и в жизни она не рефлексирует.

В этом есть очарование. Ощущение ее превосходства над другими женщинами передавалось ему. Она пафосная, циничная, всегда ухоженная, с великолепной фигурой и волосами…

В компаниях с ней было здорово, но вот один на один, а потом и с ребенком… К разводу привели не измены, а обоюдная надменность.

Роман совершенно не умел кокетничать и флиртовать с женщинами. Все его три истории, нет, две, были исключительной заслугой противоположного пола. Только Дашу он завоевывал.

Закомплексованность читалась как отрешенность, глубина, легкое превосходство. Эти свойства в некоторой степени и так были ему присущи, но именно зажатость, молчаливость, выводили их на первый план, последовательно возводили в факториал восклицательным знаком, и Роман сам это понимал.

«Найти бы здесь какую-нибудь спокойную девочку…» – Роман начал рисовать в воображении фигуру в длинном летящем пляжном платье, темные волосы, плавные движения. Он так устал от образа Даши, что сам почувствовал как представляет ее антиобраз. «Где бы ее найти, только не на дискотеке! На прогулочном кораблике, в кафе, на пляже…» – с этим он заснул и продрых до обеда.

Таксист с лицом герцога Сфорца заигрывал с шатенкой на переднем сиденье. Он бы заигрывал и с остальными, но эта сидела ближе. Юля хохотала, выдавливая самые примитивные английские слова, и лучилась радостью. Света и Сеня на заднем сиденье тоже смеялись – над Юлей. Они провели на озере десять дней, загорели, попутешествовали, обпились вина, подрались с горничной и были счастливы. После утренней поездки в Бардолино они вернулись в свой городок обедать. Идти далеко уже не было сил, отнесли покупки в номер.

***

Отправляться в сиесту на площадь не хотелось, и Роман спустился возмещать пропущенный завтрак в уличный гостиничный ресторанчик. Он почувствовал себя лучше как только отведал мяса с кровью. Пелена усталости отступила, даже шелест воды послышался иначе. «Вот! Выспаться и поесть. А потом – купаться!» – ему стало радостно. Он стал рассматривать людей за столиками. «Немки слишком старые. Вот те трое – отец, мать и дочка, кажется, голландцы. Странный язык, на знакомые не похож. У папаши майка с голландским флагом. Дочка классная, породистая, с длинными тонкими руками…» За маленькими столами пьют пиво несколько одиноких пузатых монстров.

А дальше – как в утренней дреме. Отсмеявшиеся в такси, разморенные утренней поездкой, в ресторанчик вошли сразу две красавицы с темными волосами, в длинных шелковых летящих платьях. Движения были медленными, лица спокойные и отрешенные. Одна – в нежно-розовой струящейся тоге – повыше, с прямым тонким профилем, без украшений, без головного убора, с распущенными волосами. Другая – пониже, с более чувственными чертами лица – в серебристом прозрачном платье. Безупречная. Обе безупречные. Сразу две. Они молча показали официанту блюда в меню, и Роман остался гадать – итальянки? голландки?

Быстрым шагом к ним подошла третья – блондинка в шортах, с отвратительными браслетами, с яркими сережками, в темных очках, заговорила по-русски…

Чтобы не уходить, Роман заказал гноччи. Он объелся. Было потно и липко, но все смотрел, косился, слушал их голоса.

Высокую кариатиду зовут Юля. Пониже, губастенькую в серебряном платье – Света. Они живут здесь, в его отеле, утром ездили в Бардолино. «Познакомиться, подойти… Пошутить… Что я им скажу? «Привет!» – какая банальность. «Привет, русским красавицам!» – пошлятина. Что им сказать?» Светлана смотрела на него в упор и улыбалась. Роман стал есть гноччи так, словно час до этого ничего не ел. Он больше не поднял взгляд на неё. Было страшно неловко.

«Какой красивый европейский мальчик. Жаль, что я так плохо знаю языки. Но ничего, если встречу его одна – обязательно познакомлюсь», – думала Света. Через пять минут они расплатились и ушли. Роман давил вилкой гноччи. Он не мог встать и уйти следом. Казалось, что все наблюдают за ним. Все смотрят, и вот сейчас решат, что он побежал за ними. Он сидел еще минут пятнадцать, размазывая мучные изделия по краям тарелки.

Пока собирался в номере, пытался придумать оригинальную шутку или приветствие, и с каждым разом выходило все хуже. Он встретил их на пляже через час. Света и Юля читали а третья – писала что-то в общей тетради.

– Привет, три русские грации! – улыбнулся Роман и бросил полотенце рядом. Девушки заулыбались, начались шутки и подколки, традиционные вопросы «из какого вы города», да «давно ли здесь» и «который раз в Италии». И чем больше он болтал с ними, тем больше любовался третьей – блондинкой с резкими чертами, с чуть грубыми шутками, чуть безвкусно одетой. Чуть… чуть… чуть похожей на…

Сенечка писала рассказ. Это был небольшой конспирологический любовный детектив о человеке без отпечатков пальцев – порядочном, но попавшем в водоворот страстей и преступлений. Рассказ был глубоким, образным и ироничным, но как и все предыдущие – не приносил удовлетворения. Сенечка в очередной раз подводила повествование к самому ядру, к самому вкусу, ожидая, что сейчас писать то, ради чего все задумывалось, ради идеи, будет тягостно сладко, но в тот момент она понимала, что все главное сказано. Надо ставить точку. Продолжение будет затягиванием и все кончалось. Это было похоже на не слишком-то удачный половой акт, когда вроде бы какой-то процесс был, и ощущения имели место, но самого главного не последовало. Вначале ее это тяготило, после нескольких книг фрустрация стала самоцелью.

Сенечка чуть свысока смотрела на незамужних подружек, которые напропалую кокетничали с новым знакомым. Искупались. Мимолетные фразы, полотенца, ветер, продавец мороженого… Она продолжала нанизывать на тягучую паутину смысла липкие капельки слов своего сочинения.

– Что вы делаете, Ксения?

– Да так… пишу, – она хитро улыбнулась.

– Роман?

– Любовно-детективный рассказ.

Роман был так далек от любовно-детективных рассказов, что кроме как с сарказмом относиться к этому не мог.

– Вы писатель, Ксюша?

– Я врач, но иногда пишу, чтобы отвлечься, – это было сказано так свысока, что Роман стушевался. Чтобы не выказать робость, он со смехом и комичным недоверием спросил:

– Печатают?

– Да. У меня вышло четыре книги, – тон был равнодушный, улыбка – снисходительной.

– А вы, Рома, не читали Ксению Майорову? Обязательно прочтите, – добавила Юлия.

«Пафосные потаскушки…», – подумал Роман. Они еще поболтали о литературе, а потом долго лежали молча, обливаясь послеобеденным ультрафиолетом.

Ночью была гроза и на Гарде и в Малаховке. Ветер невидимым великаном рвал и не мог порвать белые тряпки штор на балконах.

Утром гор не было видно, на волнах играли барашки. Роман сел на береговую гальку, вдохнул глубоко.

Безлюдно. Свежо. Что-то похожее на ящериц или гусениц трепетало на камнях.

Мальки. Рыбок длиной не больше сантиметра выбросило штормом. Он стал собирать их в ладонь. Собрал всех, который увидел, штук пять или семь. Выпустил.

Радостный, что сделал что-то хорошее он стоял по щиколотку в воде, с улыбкой смотрел под ноги. «Рыбки-капельки. Как легко погибнуть в своей же стихии. Килограммовым гигантам это уже не страшно. В Гарде обитают такие чудовища, что не под силу крупной чайке. Зато их ловит человек. Когда вырастаешь, проблемы не исчезают. Они меняются вместе с тобой». Он наслаждался возникшим философским образом. Задумчивый, все еще с улыбкой он обернулся на берег. С балкона второго этажа на него смотрела Сенечка.

– Вы рано встали, Ксюша! Пойдемте пить кофе!

– Доброе утро, пойдемте!

***

Лизочка бросала крошки в банку с уклейками, которых ей дедушка наловил в речке. Утро после грозы было свежим и тихим.

***

– Ваши подруги спят?

– Да, перепили вчера. Рома, давай на «ты» и зови меня Сенечка.

В гостиничном буфете пахло хлебом. Это было так здорово. Круассаны цвета загара, белые скатерти и чашки с капучино, похожие на молочные тюльпаны, а рядом женщина цвета круассана, запаха круассана, вкуса круассана. У нее длинные пальцы, длинные овальные ногти, выгоревшие волосы. Она что-то говорит, говорит, но он не думает что, осознавая только голос и тон, и это точно не та чушь, которую несла бы Даша.

– Пойдемте гулять?

– Мне нужно в номер. До встречи! – Сенечка отложила салфетку. «Ишь ты, дурень, так я и побегу сразу гулять», – она знала, что нравится. Ей это было азартно, любопытно. Она удалилась чуть склонив голову, чтобы он не заметил улыбку.

***

– Где ты ходила? – потянулась Света.

– Завтракала, пока вы дрыхли.

– Ладно, пойдем тогда без тебя. Надеюсь, мы там встретим Рому. У тебя есть муж, тебе не важно, а я бы проверила, что это за красавец, и что это он один гуляет.

После завтрака Сенечка предложила махнуть на Изео, где Роман, конечно, не смог бы их ненароком найти.

***

За годы замужества Сенечка ни разу не помыслила изменить. Их с Семеном счастье, взаимопонимание, казалось абсолютным. Гармонию подкрепляли достаток и общие интересы. Она и сейчас не собиралась разрушать миропорядок. Хотелось проверить свои чары, почувствовать себя роковой, манящей. Гарантом флирта без последствий была интеллигентность Романа. Такие мужчины не затаскивают силой в свой номер. Интерес к нему подружек подстегивал ее интерес.

– Сеня, Юля предлагает рвануть завтра утром в Бергамо, – сказала Света.

– Не хочу.

– Твои идеи?

– Езжайте, пойду купаться. Эти Навара, Кремона, Бергамо – одно и то же. В центре башня, вокруг чебурашня. Одно и то же, уже тошнит.

– Сеня, Бергамо, это не Навара и Кремона! – возразила Юля, – там очень здорово.

– Езжайте, потом расскажете.

– Ладно, мы тебе привезем оттуда бергамота, – пошутила Юля.

«Смотрите, гонорею не привезите», – подумала Сенечка, засмеялась. Юля решила, что удачно пошутила.

Утром девчонки уехали, а Сенечка отправилась на поиски жертвы. Довольно долго просидела в буфете, сходила на пляж. «Может быть, он в номере?» Его номер она вычислила по висевшим на балконе плавкам. «Окно наглухо закрыто ставней, значит он не в номере. Уехал. Сейчас выяснится, что в Бергамо. Если Роман поехал на железнодорожную станцию, то, скорее всего, вызвал такси. Мог, конечно, пойти пешком, но вряд ли». Она подошла к портье.

– Сейчас никто из русских на такси не уезжал?

– Да, уезжали, а что вы хотели?

– Кое-что забыла спросить у подруг.

– Они уже уехали, к сожалению. Больше никто не уезжал, – портье сделал опечаленное и страшно сочувствующе лицо.

– Окей, спасибо.

«Да, он мог уехать на велосипеде, мог уйти на станцию пешком, в конце концов, может трахать сейчас какую-нибудь особу в ее номере или у себя за ставней. Он мог пойти на причал. В любом случае, его нет, и делать нечего. Надо идти на пристань. Есть шанс, что встречу там его, а не встречу, буду писать дальше свой рассказ на кораблике», – она взяла тетрадь, пляжную сумочку и вышла из отеля.

Ближайший кораблик шел в Лимоне. До отправления две минуты. Как хорошо, не надо ждать. Она вошла, загудел мотор, и посудина сразу расправила подводные крылья. Она продвигалась, ища свободное место, пассажиров было много.

– Сенечка!

Она повернулась. Ну конечно! Это он, Роман Андреич, дорогой.

– Как я тебя увидел, Сенечка! Ты здесь, одна.

– Да, решила дописать свой рассказик вдали от подруг, чтобы никто не мешал.

– А я не помешаю, я вдохновлю.

– Правда? Ну, если ты уверен, то останусь.

Роман подвинулся и она села рядом. Очень близко. До этого он строил глазки какой-то девице сзади, но сейчас сурово отвернулся.

Половина путешественников вышла в Сирмионе, на следующих остановках постепенно рассеивались другие.

Горные ворота Гарды раскрывались, впереди была дорога из воды и солнца.

– Эта гора похожа на кошку.

– Это ты похожа на кошку.

– Ты был в Лимоне?

– Еще нет.

– Тогда я покажу тебе там одно интересное место.

– Хорошо. Жарко.

– Пойдем умываться.

«Это она меня в туалет с тобой приглашает? Ничего себе! Но там одному-то не уместится». Но Сенечка уже ушла. Роман почувствовал, что неправильное ее понял, и стало стыдно перед ней.

Она здесь случайно, и из вежливости к нему отложила тетрадь в сторону, шутит и развлекает его. Интересно, кто она? Может быть, она ужасно готовит, дома у нее бардак. Кто ее папа и мама? Наверно, чокнутый профессор и старая стерва. Кольцо она не носила и то, что у нее есть муж, Роман вообще не подумал.

Она вернулась, вся блестящая от воды, и холодными мокрыми руками взяла его горячие ладони. «Нет, я точно трахну ее сегодня. Главное не напугать. Она сделает все сама». Она была для него недоступной и слишком возможной, случайной и неслучайной. Роман ловил себя на мысли, что может быть, все же неверно понимает ее сигналы, или они ему вообще кажутся. Сейчас она смотрела на горы, на берег, на нависший над водой каштан, который, должно быть, дарит свои плоды только озеру… Она была такой далекой, мысли ее – неведомыми, движущимися по другим информационным волнам. Он прикоснулся своей ногой к ее ноге, и она отодвинулась. С ума сойти можно. Он был весь мокрый от жары и соблазна, от своих сомнений.

А она в этот момент сама не знала, что хотела.

В Лимоне сразу пошли купаться. Вода снизила физический градус. Стало веселей и легче.

– Теперь есть захотелось.

– И по бокальчику!

Выбрали самый уютный кабачок под огромными желтыми зонтиками.

– Я буду лазанью и мясо с кровью.

–А мне капрезе и равиоли и тоже мясо. И вина. Белого, ледяного.

Они болтали о Москве, о последних путешествиях, о геополитике и трежерис, о гаджетах.