Узник вечной свободы

Я спрятался под медвежьей шубой, оставив щелку для обозрения пещеры. Несчастная косуля притормозила перед моими собратьями и, развернувшись, ударила передними копытами в стену, словно пытаясь пробить себе путь к свободе.

Фома громко и противно захохотал. Косуля металась от стены к стене с жалобными воплями. Я понимал, что должен прекратить ее мучения, но боязнь получить копытом по голове запрещала мне высовываться из мехового укрытия. Отключив инстинкт самосохранения вместе с отголосками совести, я выскочил из-под шубы. Пролетев расстояние до выхода на одной скорости с косулей, я обрушился на нее всей тяжестью, выпуская когти и клыки. Я придавил кричащее вырывающееся животное к полу и вонзил зубы в яремную вену, впрыскивая парализующий яд. Косуля затихла, но ее сердце продолжало биться, пока почти вся ее кровь не перетекла в мой желудок.

Покончив с ужином, я уткнулся лицом в мохнатую коричневую шкуру и замер. Мне сделалось так плохо, что я утратил связь с собственным телом, не чувствовал разливающегося по нему тепла жизни. Мне хотелось неподвижно лежать, оплакивать жертву крокодиловыми слезами. Я проклинал себя нынешнего и себя прежнего, вспоминая дичь, сраженную выстрелом из моего охотничьего ружья.

– Молодчина, Барчонок, – похвалил Фома. – Быстренько управился с косулей. Удивил нас.

Его голос вывел меня из транса раскаяния. Я встал, чтобы встретиться с ним лицом к лицу. Мышцы неестественно напряглись, верхняя губа дернулась. Фома с наигранным равнодушием склонил голову и быстрыми рывками втянул воздух.

– Премного благодарен за подношение, – процедил я. – Вечер выдался лихой, как чуется.

От промокших лохмотьев и кожи Фомы пахло шкурой и кровью речного чудовища. Он был сыт, как и прочие вампиры, не исключая Моню. Людмила рискнула повести своих подданных на бой со страшным зверем, чтобы спасти меня от неразумного поступка. Победа над чудовищем вернула ей уважение стаи.

– Да, погуляли на славу, – Фома вздернул подбородок.

– Могли бы и поделиться со мной. Я не пробовал речных чудищ, – насильственное избавление от угрызений совести дало мне понять, что кровь косули только разожгла аппетит.

– Собирайся в дорогу, – Фома тронул нижнюю губу ровными белыми зубами, скрывая улыбку. – Неблизкий лежит путь.

Я представил закованных в кандалы бородатых узников. Бедолаги томились в кремлевских застенках по несправедливой прихоти царя, обезумевшего от ненависти ко всему миру. Раззадоривая прибаутками свое изуверское удальство, Фома подвергал их мучительным пыткам.

Удерживаясь от оскала, я смотрел в его наглые глаза. Меня не остановило недавнее предупреждение: нельзя заглядывать в глаза сородичу, превосходящему тебя силой.

Фома проигнорировал вызов. Я был для него не соперником и не жертвой, а шутом. Мое неоднозначное поведение привлекло внимание его настоящего соперника. Ахтымбан встал справа от Фомы и перехватил мой взгляд.

Людмила оставила меня наедине с лучшими воинами стаи.

– По какой причине мы покидаем изобилующие дичью края? – поинтересовался я.

– Охотники напали на след, – двигаясь боком, Ахтымбан зашел за мою спину.

Фома тоже придвинулся ко мне. Я оказался в ловушке, но объевшиеся после утомительной битвы вампиры не замышляли ничего плохого. Они предупредили на будущее, чтобы я не забывал своего места. Как только я опустил глаза и боязливо скукожился, они ушли.

Сборами руководил Грицко. Воинская слава обошла его стороной, зато он слыл хорошим хозяйственником. Награбленные пожитки он упаковал в просторные купеческие сумы и навьючил на мою спину. Я стал похож на муравья, едва заметного под громадой несомой им щепки. Моне досталась меньшая часть походных тюков. Фома и Ахтымбан отправились в путь налегке. Они то исчезали в лесу, забегая далеко вперед, то возвращались подогнать нас и заодно повеселиться. Людмила неторопливо выступала впереди, указывая носильщикам путь.

Насмешки сыпались на меня со всех сторон.

– Ш-шибче, ш-шибче, – чирикала Яна,

– Тяни, ишак, не лентяйничай, – Ахтымбан хлестнул меня ивовым прутом.

Фома и Грицко наперебой отпускали злые шутки. Несколькими днями раньше я вызвал бы на дуэль любого дворянина, посмевшего отпустить в мой адрес подобную насмешку, но теперь был вынужден с рабской покорностью сносить оскорбления.

Поклажу тащить было не тяжело. Во мне притеснялось столько сил, что, казалось, я могу свернуть горный хребет. Быстро продвигаться вперед мешали кустарники и низкие ветви деревьев. Молодые осинки одним своим видом внушали мистический ужас. Время от времени я опускался на четвереньки и проползал сквозь чащу как настоящий ослик. Путешествие скрашивала болтовня Мони. Девушка без устали описывала в мельчайших подробностях сражение с речным чудовищем.

Глава 12. Курс молодого вампира

Переселение заняло около двух недель. Все это время я исправно трудился носильщиком по ночам, а на рассвете становился рабом любви. На дневку мы как дикая стая устраивались в медвежьих берлогах, волчьих логовах или лешачьих землянках. Спать приходилось вповалку, чуть ли не друг на друге. Чтобы не нарушить чье-либо безопасное пространство, я связывал перед сном руки и ноги прочной бечевой и внушал силой мысли запрет шевелиться во сне, даже если по мне будут ползать сотни насекомых. Особенно я нравился муравьям, уховерткам и сороконожкам. Они не прокусывали ставшую прочнее кожу, но скользящей щекоткой прерывали чудесные сны, возвращавшие меня в беззаботное время человеческой юности и устраивавшие короткие свидания с родственниками и друзьями.

Почти каждую ночь вампиры охотились на диких животных или волшебных существ. Добытый ужин делили согласно иерархии. Меня не устраивала скудная доля. Героический пример лечебных голоданий Подметкина, подражающего индийским йогам, не стал для меня источником вдохновения. Я не нуждался в оздоровительных процедурах. Но мои скромные возмущения остались без внимания старших, никто не собирался охотиться специально для меня.

Мы поселились в дремучем лесу неподалеку от большого озера. Новой “квартирой” стала вырытая лешими разветвленная нора с тесными, но сухими и теплыми “комнатами”. Чудовища в озере не водились. Мы могли спокойно плескаться в теплой воде и стирать испачканную во время охоты и последующего ужина одежду. Купание в озере недолго пробыло моим любимым занятием. Вскоре Людмила основательно взялась за мое обучение, и жизнь вновь стала испытанием на прочность нервов и сил.

Мне долго не удавалось подружиться с вампирской скоростью. Я панически боялся при разбеге врезаться в дерево, а особенно налететь на ядовитую осину. Выполнение сложных маневров на бегу представлялось непосильной задачей. Я устал вести счет, сколько раз падал в ямы, цеплялся за коряги, запутывался в колючих кустах, набивал шишки о деревья или сшибал молодую поросль.

На общих охотах как будто нечистая сила подбрасывала под ноги самые трескучие ветки, и я спугивал чуткую добычу. При попытке взобраться на дерево страх высоты расслаблял мускулы, а масса тела тянула к земле. Со скрипом обдирая когтями смолистую кору, я съезжал на мягкие кудри папоротников.

В человеческую бытность на охоте от меня требовалось только сразить метким выстрелом дичь, найденную и выгнанную ко мне загонщиками и собаками. В вампирской жизни я играл роль борзого пса. Находить, гнать, ловить добычу надлежало мне самому. Прежнего удовольствия от охоты я, разумеется, не получал. Она была для меня сродни каторжному труду в угольной шахте.

Я немало позабавил стаю охотничьими неудачами. Дольше всего вампиры потешались надо мной после того, как, отправившись за бобрами на узенькую загроможденную плотинами речушку, я разломал плотины, но поймать не сумел и неосторожного бобренка. На берег вернулся весь утыканный болезненными осиновыми щепками.

Мне нравилось тереться спиной о влажный мох, оставляя свой запах как метку. Природный массаж успокаивал. Порой я подолгу лежал в траве, наблюдая за плывущими по небу облаками и танцующей за их ширмой луной. Правда, отдыхать было бы приятнее на сытый желудок, а я все время был голоден. Так и не научился довольствоваться малым количеством крови.

Нередко мы выбирались в степь и там гоняли зайцев, дроф и чибисов, выкапывали из нор сусликов, а еще играли в салки. В вампирских салках вместо касания рукой настигнутого игрока надо побороться с ним, как с противником или жертвой. Игры помогали отрабатывать приемы борьбы и сплачивали наш коллектив. Иногда вместо салок устраивались бои стенка на стенку, иногда – гонки на скорость.

Фома, Ахтымбан и Грицко с неохотой подставлялись под мои клыки. Обучение новенького входило в их должностные обязанности, потому они меня терпели. Яна и Моня с удовольствием возились со мной, другой возможности приблизиться к фавориту атаманши у них не было. Отношение сородичей постепенно улучшилось. Съесть меня больше никто не грозился, но и проявлений дружеской теплоты я не замечал.

На открытом пространстве я не ограничивал скорость. Мне удавалось догнать быстроногого зайца, но я часто промахивался при броске на добычу. По инерции меня отбрасывало в противоположную от нее сторону. Долгое преследование жертвы не входило в перечень моих возможностей. Я быстро выдыхался и падал на иссушенный жарким солнцем ковыль. Дыхание перекрывало наглухо. Воздух переставал поступать в легкие как через нос, так и через рот.

Внимательнее присмотревшись к бегущим собратьям, я заметил, что они держат рот приоткрытым, а голову наклоненной к земле. Такое положение позволяло снизить нагрузку встречного потока воздуха на дыхательные пути. Мне быстро удалось отрегулировать дыхание при скоростном беге, но следить за приближающимися преградами и успевать обогнуть их стало труднее. Прикрывая для защиты от пыли глаза, я забывал проверять наличие препятствий на пути.

Как только я немного освоился в упырьей банде и поверил в то, что съедение мне не грозит, судьба подкинула неприятную новость. Людмила запретила мне охотиться вместе с соплеменниками и участвовать в разделе их добычи до тех пор, пока я не поймаю свою первую дичь: крупное животное или волшебное существо. Если этого не произойдет в течение недели, я сам стану ее жертвой.

Первой экзаменационной ночью воздушный след привел меня к кабаньему стаду. Я бесшумно подкрался с подветренной стороны и притаился за гнилым поваленным деревом, скользким от мелкого серого мха. В неглубоком болоте принимали грязевую ванну три уважительного размера кабанихи. Одну из них окружали подросшие поросята.

Я решил начать охоту с ближайшего поросенка, а в случае удачи догнать любую из бездетных кабаних. Свирепые лесные свиньи – нелегкая добыча для вампира. Подкожный жир мешает проникновению яда в их кровь. Для умерщвления кабана требовалось порядочное время покататься на его спине, вгрызаясь в заплывшую жиром шею, с риском быть повергнутым наземь, затоптанным копытами и распотрошенным клыками. Чтобы пойти на такой риск, следовало прервать логическое течение мыслей. Этого я не сделал.

Выбранный поросенок приподнялся, вращая крючком хвоста, и заманчиво хрюкнул. Я легко перемахнул через гнилое дерево и ухватил его задние ноги. Тут на выручку подоспела рассерженная мамаша. Она поддела меня пятачком под самые ценные для любовника части тела и подбросила вверх.

Неизвестно, кто визжал громче: отпущенный мной кабанчик или я сам. Я с головой скрылся в болоте и чудом оттуда выкарабкался, хватаясь скользкими пальцами за разваливающиеся в руках гнилушки. Кабаны за это время покинули пределы охотничьих угодий.

До утра мне удалось поймать пару непуганых мышат, снять с ветки спящую пеночку и вытащить из-под дубового корня злобного барсука с огромными когтями.

Несмотря на то, что я тщательно вымылся в реке перед возвращением в нору, от меня разило свиным навозом. Собратья брезгливо воротили носы, а Людмила и вовсе переселилась из нашей спальни в общую комнату.

Две ночи подряд я питался мелкими зверьками и птенцами. Третьей ночью наткнулся на кровавый след лося. Аппетитный запах довел меня до нужной степени безрассудства. Я напрочь забыл об осторожности, считая, что добыче от меня не уйти.

Лось проплывал неторопливой иноходью среди осин, берез и вековых дубов. Я обогнул его с севера по ветру, забрался на высокий дубовый сук над звериной тропой и замер в ожидании.

Сохатый великан высунул из листвы плешивую голову, коронованную развесистыми рогами. Он подергал мясистой верхней губой, проверяя воздух, и зашагал дальше. Неподалеку от меня лось остановился у молодой осины и навалился на нее грудью, пригибая к земле. С хрустом и чавканьем он стал обкусывать нежную листву с гибких веток. Беспокойно ерзая в предвкушении собственного ужина, я подсчитывал ароматные кровоточащие язвы на ногах зверя, в которых копошились личинки овода. Ободрав верхушку одной осины, лось занялся соседней и подвинулся ближе ко мне. От испарения ненавистной смолы я едва не расчихался. Беглой мыслишкой я предположил возможность отравления кровью животного, злоупотребляющего ядовитой снедью. Растущий голод не принял моего сомнения, напомнив, что прежде мне не становилось дурно от лосиной крови.

Готовясь к прыжку, я затаил дыхание. Дубовый сук тихонько скрипнул, прогибаясь под моим весом. Лось навострил уши, обернулся, глядя ниже моей высоты, и попятился к засаде.

Прыгнул я немного раньше, чем надлежало, и свалился ему на круп. Когти скользнули по гладкой шерсти. Падая, я ухватился правой рукой за хвост лося и повис на нем. Перепуганный зверь с ревом подскочил и лягнул меня в живот. Сбросив нежелательный груз, он умчался в чащу, проторяя дорогу широкими рогами.

Я отлетел в колючие лапы раскидистой ели. Повезло, что не напоролся на осину. Обшитая собольим мехом фуфайка, снятая с загрызенной Ахтымбаном купчихи, смягчила удар. Я отделался легким испугом.

Этой ночью мне не удалось добыть ничего, не считая шерстинок из лосиного хвоста.