Жизнь и удивительные приключения астронома Субботиной

Самообразование

Но самое начало 1900‐х гг. Нина Михайловна посвятила далеко не только астрономическим наблюдениям. Она путешествовала, много читала, занималась живописью и с увлечением изучала астрономию и ее историю – одним словом, она знакомилась с этим миром так, как это делает любой юный человек, начинающий свою жизнь в достаточно благоприятных обстоятельствах. Например, 4 августа 1901 г. она писала Б. А. Федченко: «…до некоторой степени и я превратилась в путешественника и уже третью неделю скитаюсь по Крыму – даже лазила по горам. <…> Я уехала так внезапно, что даже не все взяла с собой, а поручила захватить Валент[ине] Дмитр[иевне]278, и она забыла ящик с красками и все прочее нужное для живописи, а какими произведениями хотела я подарить мир! В сущности – для работы не было бы времени – ведь я была проездом и только здесь живу уже неделю. Вместо живописи – удивительно хорошо читается здесь на морском берегу под голоса волн. Даже старик Шопенгауэр не возмущает меня своими ужасными сарказмами – мне все сквозь них чудится более добродушный взгляд на людей. Или м[ожет] б[ыть] это оттого, что я сама так настроена? Но знаете – когда Вам приходится видеть что-нибудь прекрасное, то Вы становитесь особенно счастливыми – верно Вы поймете в том меня – наслаждение природой – одно из лучших наслаждений»279.

Как мы упомянули выше, Нина Михайловна много читала, и не только художественную литературу. Она начала пользоваться богатейшей научной библиотекой Русского географического общества. В ее записках, относящихся к этому периоду, можно встретить, например, такую: «Многоуважаемый Борис Алексеевич! Предполагаю, что Вы будете еще в Географическом обществе, в таком случае будьте так добры захватить с собой прилагаемые книжки “Известий Академии наук”. Я не успела их вернуть в библиотеку Г[еографического] о[бщества], а здесь не знаю кому поручить, чтобы не забыли – это зачастую случается у нас. Буду Вам очень благодарна за исполнение этой просьбы…»280. Библиотека Русского астрономического общества также была открыта для нее. «Не найдется ли в библиотеке Астрономического общества “Atlas stellarum variabilium” Hagen’a?281 – спрашивала Нина Михайловна С. П. Глазенапа 4 августа 1902 г. – Или что-нибудь в этом роде? Мне бы очень хотелось осенью справиться по хорошему атласу и каталогу о тех звездах, с которыми приходится иметь дело. Т[ак] к[ак] они слабы – и для звезд сравнения я не знаю названия, то я делаю рисунки всей области неба около переменной, и подходящие звезды сравнения называю произвольно – № в порядке их яркости. Хотелось бы самой обработать наблюдения для X Cygni и R Coronae; пока я вывожу шкалу блеска для них и некоторых других, но я не могу сравнить с нормальной, т[ак] к[ак] не знаю величин исследуемых звезд»282. И продолжала: «Кажется я еще не выработала себе правильной оценки величин и степеней: – для Lyrae, которую я могла сравнить с нормальной шкалой, получились различные ошибки: чем ярче звезда сравнения, тем больше»283. «Над всем этим надо еще много поработать…» – философски заключала Нина Михайловна284.

Новые и особенно интересовавшие ее издания Нина Михайловна выписывала даже из-за границы. «Многоуважаемый Борис Алексеевич! Вы были так добры, что обещали мне привезти из Парижа одну книгу. Выписываю ее заглавие и имя издателя. <…> Ernest Lebon “Histoire abrégée de l’astronomie. 1 vol.”285. Право не знаю сколько она стоит – кажется 5 франков, я хотела передать Вам деньги, но не успела зайти, а братья не сказали, что едут к Вам. Желаю Вам хорошего путешествия и полного успеха, – писала она Б. А. Федченко 22 марта 1902 г. и продолжала: – М[ожет] б[ыть] Вы будете столь добры, что в придачу к книге у того же Bertaux возьмете для меня фотографический портрет Фламмариона – он стоит 2 франка. По возвращении с благодарностью передам Вам его стоимость»286. Нина Михайловна обсуждала прочитанное с друзьями и не стеснялась высказывать свое мнение, о чем можно судить, например, по следующей записке, адресованной Б. А. Федченко 25 ноября 1902 г.: «М[ожет] б[ыть] и Вы завтра зайдете к нам. Кстати возьмете свою книжку, надеюсь ее просмотреть к завтрему287. Последняя часть мне что-то не очень нравится, т[ак] ч[то] я даже думаю, что писал это не астроном – очень уж устарелые взгляды – специалист, работающий и следящий за литературой, никогда бы не высказал того, что он говорит, ну хотя бы о том же самом Кольце Сатурна, о котор[ом] я Вам говорила, а о Комете и совсем плохо!»288

Кроме чтения профессиональной литературы Нина Михайловна постепенно училась пользоваться астрономическими инструментами. Их источником отчасти служило Русское астрономическое общество. В отчетах РАО можно, например, прочитать, что из числа «инструментов, принадлежащих обществу» «два ящика для перевозки столовых хронометров» находятся у «д[ействительного] чл[ена] Н. М. Субботиной»289. Но главным образом состояние семьи и поддержка родителей позволяли Нине Михайловне покупать необходимые книги и инструменты. И если друзья помогали и поддерживали ее в повседневных мелочах вроде захода в библиотеку, то и Нина Михайловна не задумываясь делилась с ними своим «научным имуществом». Среди ее писем можно встретить, например, такие: «Многоуважаемый Борис Алексеевич, если Вам больше не нужен мой фотографический аппарат и Вы собираетесь побывать у меня в Собольках, то пожалуйста, захватите его с собой, мне хотелось бы снять несколько фотографий Собольков»290; «Многоуважаемый Борис Алексеевич! Г[осподи]н Поздняков вернулся лишь вчера и еще не [успел] мне вернуть книгу»291. Или: «Дорогой Борис Алексеевич! Не знаю скоро ли я увижу Вас, [а] потому пишу Вам. Не будете ли Вы так добры написать Поморцеву (Надеждинская 5в) и спросить его об призмозеркальном круге Пистора292, котор[ый] я ему отвезла в январе. Вы тогда его просили на несколько дней и я боюсь не случилось ли чего-ниб[удь] с инструментом, что его не возвращают мне до сих пор. Если можно, я хотела бы взять его опять, а если нельзя, то м[ожет] б[ыть] Вы будете так добры раздобыть какой-нибудь другой. На таких-то маленьких инструментах и учиться астрономии, – они очень полезны для изучения вопросов практической астрономии. Так, пожалуйста, разузнайте насчет Пистора и т. д.!»293

И молодые московские и петербургские астрономы не отказывали Нине Михайловне в советах и инструкциях, что хорошо видно, например, из следующего письма Нины Михайловны Б. А. Федченко от 15 мая 1904 г.: «Дорогой Борис Алексеевич! Пожалуйста, закиньте крючочек на пассажный инструмент!294 Если Вы его выудите, право я так буду Вам благодарна, что расцелую за него! Уж мне Штернберг обещал поучить меня как с ним действовать! Вы сочините, что он Вам нужен (т[о] е[сть] не Штерн[берг], а инструмент!) – для экспедиции, а уж я Вас научу действовать им. У Поморцева я таки раздобыла Пистора! Хотя ему не хотелось отдавать, и я в утешение пообещала скоро возвратить назад. Жду Вас, чтобы произвести наблюдения! Сегодня первый [день] очень хорошо, а то ужасно было холодно и скверно. Зато сегодня у меня стая комаров и [нос] совсем распух от их укусов. – Счастливый человек: сидите в Питере и ни один комар Вам не страшен! Впрочем я очень довольна – целый день копалась в саду и в тоже время повторяю математику, которая у меня всегда в кармане – пожелайте успехов! Всего хорошего и опять просьба быть таким добрым, каким только можно!»295 И еще через несколько дней, 30 мая 1904 г.: «[И…]296 просил Вас сказать, что может дать Вам анероид297 и просит известить – как его Вам переслать? Пассажный инструмент у них есть и они могут его дать. [И…]298 ждал от Вас письма, по данному поводу. Но я сегодня получила от него телеграмму, что он просил уже этот инструмент, т[ак] ч[то] Вы можете не писать, но все же было бы хорошо, если бы Вы упомянули со своей стороны об этом. Он знает, что инстр[умент] [берется] для меня»299.

Нина Михайловна интересовалась всем связанным с астрономией: неутомимо отыскивала книги, инструменты, знакомилась и тесно общалась с профессиональными астрономами, посещала обсерватории, участвовала в проектах РАО, присутствовала на заседаниях других научных обществ, если они как-то были связаны с ее предметом. Например, она спрашивала в одном из писем, адресованных Ольге Александровне Федченко: «Не знаете ли Вы – когда будет заседание Моск[овского] общества испытателей природы? Штернберг писал, что будет говорить на нем речь, и мне хотелось бы поехать на него, разумеется, если речь будет об астрономии, а не просто годичный отчет. Сообщите пожалуйста!»300 Она подружилась с молодыми, только еще начинающими свою профессиональную жизнь пулковскими астрономами и проводила время в беседах с ними. «С удовольствием вспоминаю все долгие года нашего знакомства с тех пор как мы встретились у А. П. Ганского в Пулкове. Буду надеяться, что и теперь где-ниб[удь] встретимся на общей работе!» – писала она Г. А. Тихову предположительно летом 1945 г.301 И ему же 1 апреля 1956 г.: «Спасибо за письмо и портрет с надписью: “старому другу”. Вы действительно, добрый и внимательный друг с давних лет. Пулково и наши разговоры с Вами и А. П. Ганским в башне Бредихинского рефрактора не забываются!»302

Забота и постоянная поддержка не только семьи (родителей, братьев, тетушек и прочих родственников), но и целого круга друзей, а также молодых астрономов, несомненно, очень помогли Нине Михайловне в этот начальный период ее творчества, период фактически самостоятельного овладения профессией. Среди тех, кто поддерживал Нину Михайловну и помогал ей, был и Дмитрий Иванович Менделеев. Примерно около 1902 г. он разрешил Нине Михайловне работать в обсерватории Главной палаты мер и весов. Позднее она определяла это разрешение как одно из наиболее важных событий ее научной биографии («разрешение Д. И. Менделеева заниматься в Палате мер на рефракторе…»303, как она это сформулировала). Есть основания предполагать, что Д. И. Менделеев знал отца Нины Михайловны Михаила Глебовича Субботина, который в свое время слушал его лекции в С.‐Петербургском университете304. По словам М. Н. Неуйминой, именно Д. И. Менделеев посоветовал юной Субботиной написать К. Фламмариону305, хотя сама Субботина приписывала эту заслугу С. К. Костинскому. Говоря об отношении к Нине Михайловне ее коллег-ученых, М. Н. Неуймина между прочим написала: «Внимательно, даже трогательно относились к ней ее друзья ученые: Д. И. Менделеев…»306. О своей работе у Д. И. Менделеева Н. М. Субботина вспоминала 26 января 1934 г. в письме к супругу своей старинной и рано ушедшей из жизни подруги, младшей дочери А. Н. Островского Марии Александровны Островской-Шателен (1867–1913) Михаилу Андреевичу Шателену (1866–1957)307: «…весной буду просить Вашего разрешения воспользоваться обсерваторией ВИМС308 и произвести некоторые наблюдения, – как во времена [Д.И.] Менделеева, когда я работала года 4 зимой. Помните? Еще до ВЖКурсов»309. Надо заметить, что Дмитрий Иванович Менделеев одним из первых начал брать на работу в свою организацию женщин (мы говорим, конечно, о научно-исследовательских учреждениях). Ольга Эрастовна Озаровская310, ставшая первой «барышней» в Главной палате мер и весов (она поступила туда в 1898 г.), писала в своих воспоминаниях, что он находил немало пользы в работе девушек, считал, что их присутствие способствует смягчению нравов311, и собирался увеличить число сотрудников-женщин. О. А. Озаровская так вспоминала об отношении Д. И. Менделеева к этому вопросу: «Дмитрий Иванович согласно своему намерению, высказанному еще в начале знакомства, “чтобы женщины упрочивались в Палате”, продолжал это дело. Женщин было уже с десяток через несколько лет и назывались они все “барышнями”…»312. Публикуя научные труды, выполненные в период его работы в Главной палате мер и весов, Д. И. Менделеев не забывал высказывать благодарность своим сотрудникам, в том числе «барышням». Например, в статье «Опытные исследования колебаний весов» он пишет: «Перед тем как перейти к делу я должен упомянуть, что много сотен наблюдений периодов колебаний и отсчетов по шкале весов были сделаны моими друзьями и помощниками, особенно Ф. П. Завадским, В. Д. Сапожниковым, а также А. Н. Доброхотовым, К. Н. Егоровым, Мюллером, Озаровской и Эндимионовой. Их деятельное содружество сильно способствовало успеху опытов, и я много обязан им за проверку многочисленных расчетов, которые это исследование вызывало»313. Видимо, к числу «барышень» Д. И. Менделеева принадлежала и Н. М. Субботина. В еще одном из писем, написанном на закате жизни, Н. М. Субботина упоминала работу в Главной палате мер и весов как одно из своих достижений, как важную веху в своей жизни, употребив при этом слово «добилась». «Я училась и добилась Физмата ЛГУ, – писала она, – потом работы у Штернберга и Казакова в ГАИШЕ и в Пулкове, работы у Менделеева в его Палате мер и весов…»314.

Ее сотрудничество в Главной палате мер и весов продолжалось как минимум до 1906 г. Так, 11 ноября 1906 г., уезжая на время в Москву, Н. М. Субботина писала Н. А. Морозову: «Когда я вернусь, пойдемте ко мне в Палату Мер…»315. 18 ноября 1906 г. она снова писала Н. А. Морозову: «Я кончаю свою работу, в понед[ельник] мне назначено явиться на Обсерв[аторию] в посл[едний] раз»316. Можно предположить, что речь здесь идет именно о работе в обсерватории Главной палаты мер и весов. Но зимой 1906 г. Н. М. Субботина уже была занята на Высших женских Бестужевских курсах. Однако прежде чем Н. М. Субботина поступила учиться на ВЖК, в ее научной биографии произошло еще одно событие, которое оказало влияние на будущее направление ее исследований и окончательно утвердило ее в выборе астрономии не только как профессии, но и как жизненного призвания.

Глава 3

СОЛНЕЧНОЕ ЗАТМЕНИЕ 1905 г

Август 1905 г. стал знаменательным в научной жизни Нины Михайловны, поскольку ей удалось принять участие в наблюдении ее первого полного солнечного затмения – событии, оставившего в ней глубокий эмоциональный след. Когда у Субботиной зародилась идея принять участие в наблюдении именно этого затмения, не очень понятно. Но некоторые данные свидетельствуют о том, что идея исходила от французских коллег-астрономов, с которыми она состояла в переписке. В письме к Георгию Несторовичу Сперанскому 9 июня 1961 г. она вскользь упомянула об этом, рассказывая о своей научной биографии: «Ряд экспедиций на Солнечное затмение. В Испанию по приглашению акад[емика] Деландра317 и Фламмариона»318. Но каким бы образом ни возникла сама идея, Нина Михайловна при помощи членов своей семьи и друзей энергично принялась за подготовку к ее воплощению в жизнь.

В испанский городок Бургос, в котором развернулось действие, вместе с Ниной Михайловной отправилась чуть ли не половина большой семьи Субботиных. Младший брат Нины Михайловны Сергей Субботин так описывал подготовку к этому мероприятию в письме к Борису Алексеевичу Федченко: «Дорогой Боря! Пожалуйста не сердись на меня, что долго не писал. Все это время у нас была такая сутолока с отъездом заграницу, что сам черт ногу сломает. Наверно ты знаешь, если видел папу, что наша дамская компания отправилась в Испанию глазеть на солнечное затмение. Первоначально решили родители меня отправить с Ниной, я начал собираться и укладываться, затем решила ехать с Ниной Вера Георг[иевна] Михайловская, дама юрист, но у ней не оказалось паспорта, тогда опять за меня принялись. Потом, наконец, мама сама решилась, взяв с собой Олю319 и Валету320 ехать с Ниной. Пришлось несколько раз быть в Москве, хлопотать, собирать, вообще совсем выбили из колеи! Теперь чувствую себя превосходно ибо сижу в Собольках с Олегом321, тетя Варя322 нас кормит, а Альбертина <…>323 обучает всяким чужестранным наречиям, я заведую всем хозяйством. Теперь получаю доходы от продажи ржи на семена»324.

Однако несмотря на суету, нарушившую размеренную жизнь семейства Субботиных, 30 августа 1905 г.325 Нина Михайловна наблюдала солнечное затмение в городке Бургос в составе миссии Бельгийского астрономического общества, членом которого она была326. Само затмение и то, каким образом проводилось его наблюдение, произвели огромное впечатление на Н. М. Субботину. Почти через год, 8 июля 1906 г., она писала Н. А. Морозову: «Если Вы увидите затмение, то поймете – какой момент можно пережить, благодаря науке. Почувствовали ли Вы из моей статьи в Руси, какой восторг я тогда переживала? Не берите на себя никакой определенной работы, чтобы насладиться вполне! Эти мгновения пролетают быстро и работая – можно пропустить их! Только теперь, для второго затмения, я хочу тренировать себя для специальной работы. Еще не знаю какой»327.

Рис. 11. Н. М. Субботина (вторая слева) с мамой, Надеждой Владимировной Субботиной (третья слева), и братьями Сергеем (крайний слева) и Олегом (крайний справа). Собольки. 1900-е гг. (Домашний архив И. Куклиной-Митиной)

Выехав из России, Нина Михайловна вместе с мамой, Надеждой Владимировной Субботиной, и сопровождавшей их В. Д. Соболевской вначале направились в Париж, проехав через Германию и осматривая по дороге достопримечательности. Одну из них – дрезденскую Мадонну Рафаэля – Нина Михайловна запомнила на всю жизнь. 9 июня 1955 г., обсуждая со старым другом возможность поездки в Москву из Ленинграда, в котором в то время жила, она написала: «…в Москву тянула только новая встреча с Дрезденской Мадонной, которую я увидала в 1905 г. по дороге в Бургос, на затмение, и запомнила на всю жизнь… теперь можно было бы ее увидеть до 1-го сентября в Москве»328. В то время в Москве выставлялись отреставрированные после войны полотна Дрезденской галереи. В Париже же Субботины встретились с Фламмарионом, и оттуда «по совету г. Фламмариона»329 они поехали в испанский городок Бургос, куда добрались 26 августа 1905 г. Нина Михайловна писала впоследствии: «Погода обещала быть хорошей и мы собирались проехать дальше на восток Испании, где по общему мнению увидеть затмение было больше шансов, но м. Deslandres, к которому мы обратились по приезде, отсоветовал уезжать»330. В Бургосе Субботины также встретили миссию Бельгийского астрономического общества, и, по словам Н. М. Субботиной, они «примкнули к ней, как члены общества»331.

Следующие несколько дней были заняты подготовкой к наблюдению затмения, знакомством с различными астрономическими миссиями, их участниками, имевшимся в их распоряжении оборудованием, планами по наблюдению затмения. Впоследствии, в 1907 г., Нина Михайловна опубликовала в «Известиях Русского астрономического общества» статью, посвященную наблюдению затмения, которая, на наш взгляд, является интереснейшим источником для историков астрономии. В ней Н. М. Субботина подробнейшим образом описала обстановку в городе, меры, принятые властями для организации наблюдения затмения, тщательно и подробно перечислила те научные учреждения, чьи представители принимали участие в наблюдении затмения на холме Лилаила неподалеку от Бургоса, а также тех, кто производил наблюдения в соседних географических пунктах, включая сам Бургос. Она подробно охарактеризовала научный инструментарий, которым была оснащена каждая экспедиция, планы наблюдений, расположение «астрономических стоянок»332.

Нина Михайловна так описывает обстановку в городе к моменту их приезда: «Бургос, столица древней Кастилии (небольшой городок, выделяющийся только великолепным собором), оказался страшно оживленным. Съезд на затмение был огромный, и приезжим не хватало помещений. В нашей гостинице основались главным образом англичане, немцы и голландцы занимали другую, а французы устроились за городом, в деревушке Villagramer»333.

Наблюдение затмения предполагалось проводить в основном за городом. Как пишет Субботина: «Большинство астрономов, поселившихся в городе, установило свои инструменты близ монастыря Cartuja de Miraflores, на высоком холме Лилаила, в 4 километрах к NE от города (835 метров высоты над уровнем моря). С Кампо де Лилаила открывался вид километров на 20, горизонт замыкался амфитеатром гор, на которых мы надеялись увидеть бегущую тень луны. Ко времени приезда работы были в полном разгаре. Поле представляло из себя лагерь белых палаток. Тут находились экспедиции Мадридской обсерватории и Географического института, 2 Голландские миссии из Утрехта и Лейдена, немецкая из Treplow, S-té Belge d’astronomie, английская British Association, американская и кажется еще некоторые другие. Все поле охранялось часовыми. Солдаты помогали ставить палатки, каменные основания для инструментов, распаковывали ящики, они же соединили Лилаилу телеграфными проводами с Мадридской обсерваторией и международной телеграфной линией. Вообще отношение администрации было самое предупредительное»334.

По описанию Нины Михайловны, все участвовавшие экспедиции были достаточно хорошо экипированы астрономическими инструментами и подготовлены. Из них экспедиция мадридской обсерватории была «самой полной» и «самой богатой». Они привезли с собой призматическую камеру с призмой в 45° «для спектра обращающего слоя»; спектроскоп с двумя кварцевыми призмами «для ультрафиолетового спектра короны»; спектроскоп с шестью призмами «тоже для короны»; фотографическую камеру – 8 метров фокусного расстояния – «для снимков нижних слоев короны» и еще одну для снимков «внешних ее частей и для разыскания интрамеркуриальных планет». Помимо всего этого испанская экспедиция также привезла с собой аппараты для радиографических, магнитных и метеорологических наблюдений, а также для регистрирования контактов335. Экспедицию возглавлял директор Мадридской обсерватории господин Iniguez. В ее состав также входили астрономы Vela y Cos, Jiménez, Reja, Ascaraza, военные инженеры и «многочисленные ассистенты»336.

«Из иностранных миссий, – писала Н. М. Субботина, – прежде всего обращала на себя внимание обсерватория Treplow <…> с громадной, снабженной целостатом, фотографической камерой, 18 метров фокусного расстояния, неподвижно установленной на длинном и узком каменном основании и предназначенной для снимков короны на пластинках 60×50 см. Далее – миссия от обсерватории Лейдена <…> с большой призматической камерой, спектрогелиографом и фотографическим экваториалом»337. Н. М. Субботина отметила, что экспедиция Физической обсерватории Утрехта во главе с профессором Джулиусом Моллом планировала «заняться актинометрическими измерениями» при помощи нового прибора профессора. S-té Belge d’astronomie «установила большой теодолит, многочисленные специальные фотографические аппараты для короны и экран на очень высоком столбе 12 метров высоты для рисунков и фотографий внешних, слабо освещенных частей короны, которые могли бы остаться незамеченными благодаря яркому свету фотосферы; наконец два небольшие экваториала и фотогелиограф Штейнгеля»338. «В общем, – писала Субботина, – на одной только Лилаиле собралось более 60 специалистов, не считая любителей. В Виллаграмаре у м. Deslandres’а находилось очень много самых сложных приборов по фотометрии и спектрографии, со значительным персоналом астрономов и ассистентов, но как известно, – добавляла она, – дурная погода помешала работам этой экспедиции»339.