Не догоняй давно ушедший поезд. Рассказы

Как-то неожиданно вспомнилась та давняя история из окаянных и трижды проклятых 90-х, случившаяся уже после смерти её мужа. Вообще-то, Вера Николаевна не любит вспоминать о том, как выживало сельское учительство при хронических невыплатах зарплаты, но вот её подработка в библиотеке взяла, да и всплыла в памяти… Чтобы хоть как-то свести концы с концами, устроилась она туда на полставки «офис-менеджера», что в переводе на человеческий язык означает на «пол-уборщицы».

Библиотека была небольшая, но работы хватало. Да тут ещё библиотекарь, дабы не обременять себя лишними телодвижениями, возложила на Веру Николаевну помимо мытья полов, снятия пыли с книг и еженедельной чистки оконных стёкол ещё часть и своей работы, а именно: книги, принесённые читателями, расставлять по полкам в соответствии с ББК. На недоумённый взгляд уборщицы ответила, что это тоже входит в её обязанности. Ответила тоном, не терпящем возражений.

Подивилась несказанно Вера Николаевна тому, что техничка обязана знать ещё и библиотечные коды вкупе с библиографическими! Подивиться-то подивилась, но ничего не сказала – коды её не пугали, она была филологом.

Потом ей пришлось ещё подменять и библиотекаря, которая в связи с большой общественной работой (на своем подворье и огороде), нередко опаздывала на работу основную, частенько уходила раньше времени, а то и вовсе не появлялась. Однако даже и эту нищенскую зарплату уборщицы задерживали, причём, не на месяц-другой, а на гораздо дольше.

Август. Время собирать сына в школу, про обновки для себя и речи быть не могло. Да и махнула она на себя рукой, не в рванье ходит – и ладно. Но для того, чтобы одеть-обуть сына, чтобы купить учебники, тетради и прочее, нужны деньги. А их нет. Ни от РОНО. Ни от Райкультуры. Совсем нет: ни учительской зарплаты, ни жалких «пол-уборщических».

Набравшись смелости, поехала Вера Николаевна в райцентр клянчить хоть немного от уже заработанного. Нет, не в РОНО и не в «культуру» – там ей уже отказали – прямо в районную администрацию.

Ага, вот кабинет с табличкой «Заведующая Райфинотделом Сукачёва».

В шикарно обставленном кабинете за инкрустированным столом на высоком кресле, как на троне восседала роскошная телесами и в богатом убранстве дама с говорящей фамилией. Она величественным жестом Екатерины Второй кивнула вошедшей посетительнице на стул и снисходительно выслушала ей просьбу. Вера Николаевна, чтобы не пугать чиновницу большой «замороженной» суммой учительской зарплаты, решила просить деньги только «культурные».

Дама отказала. Как и РОНО. Как и «культура».

– Ну, и куда же нам с сыном теперь идти? На паперть? Воровать? Или сразу на тот свет? – испросила совета Вера Николаевна. Пока ещё очень вежливо.

Дама пожала плечами, лицемерно вздохнула и ответила:

– Извините, но помочь ничем не могу. Сама третий месяц без зарплаты. Иногда не знаешь, что приготовить на завтрак.

– Ай-ай-ай, и вы тоже? – язвительно посочувствовала ей Вера Николаевна, но поинтересовалась, так ли это и какова месячная зарплата вдыхающей. Просто так поинтересовалась. На всякий случай. Всё ещё вежливо, но уже не очень.

Дама смерила просительницу с ног до головы, задержала взгляд на её потрескавшихся от работы руках, покрутила на своих холёных пальцах дорогие перстни, изящным жестом поправила золотые цепи на том месте, где, согласно анатомии, должна была находиться её шея, и пустилась в пространные рассуждения.

– Видите ли, судьбы складываются по-разному. Мы с вами по виду ровесницы, но я без мамы и папы получила высшее образование. Правда, заочное. Тоже, как и вы, техничкой когда-то работала. Теперь вот здесь сижу…

Выразительный взгляд её досказал то, что придержал язык:

– Я-то вот здесь, а ты всё ещё уборщица… даже не уборщица, а половина от неё.

– Видите ли, – подстроилась под её ностальгически задушевный тон Вера Николаевна, – я ведь тоже без мамы и папы… образование получила. Даже два. Высшие. Одно – университетское. Оно не заочное.

Она поднялась со стула, подошла к столу, оперлась на него обеими руками и, глядя в глаза восседавшей «на троне», негромко и очень спокойно отчеканила каждое слово:

– Я не знаю, на какой срок вы, уважаемая, задерживаете себе зарплату. Меня совершенно не интересует её месячный размер. Мне абсолютно безразлично, что вы, простите, жрёте на завтрак, а равно и в обед с ужином. Но без бумажки на получение всех моих «замороженных» денег я не выйду из этого кабинета. Вы слышите? Всех! Хотя первоначально я просила совсем немного. Только зарплату технички.

Домой Вера Николаевна вернулась с деньгами. Ей выплатили не только всю задолженность по «офис-менеджменту», но и «разморозили» часть учительской зарплаты. Сын к школе был собран не хуже других. Да и себе она купила зимние сапоги и тёплую куртку – осень была уже не за горами, а она в Сибири очень быстро переходит в холодную зиму.

Через год Вера Николаевна оставила работу в библиотеке. Освободившееся место заняла дочь библиотекаря, которая стала получать полновесную ставку. Куда уходили полставки Веры Николаевны, она не знает. Да и не хочет знать. Ни к чему. Она к тому времени в довесок к своей учительской зарплате уже начала получать пенсию по стажу. За выслугу. Пенсию платили вовремя.

Вот вам плоды перестройки: интеллигенция оказалась за бортом, а на плаву – отбросы общества.

А может, ошибается Вера Николаевна? Может, не сама перестройка была виной всех бед её многострадальной России, а бездонное море лжи её царьков, в котором и до перестройки топили эту огромную страну вместе с её народом, вместе с ней, Верой Николаевной, и её детьми? Может, перестройка была только скальпелем, вскрывшим гнойник? Разве до перестройки Вера Николаевна жила лучше? Конечно, нет, потому что нельзя назвать хорошей жизнь в постоянном дефиците и километровых очередях.

Как-то перед Новым годом привезли в их поселковый магазин столовую клеёнку и женские сапожки. Очередь люди начали занимать с вечера и в сорокаградусный мороз, греясь у костра, ждали до утра, до открытия магазина. Никто не уходил из боязни быть вычеркнутым из списка, а это могло быть: тот, кто провёл ночь на морозе, ни за что не согласился бы пропустить вперёд того, кто провёл её в тёплой постели. Тем более, был риск остаться ни с чем – количество товара никогда не соответствовало количеству желающих его приобрести. Близкие люди в этой очереди переставали быть ими, соседи и друзья превращались едва ли не во врагов.

Вера Николаевна тоже до полуночи добросовестно отстояла у костра, потом её сменил муж. В шесть утра вахту приняли неработающие пенсионеры и дети, так как родителям нужно было управляться с домашним хозяйством и отправляться на рабочие места.

Магазин открылся по расписанию, по расписанию начались и уроки в школе. На переменах Вера Николаевна вместе с дочерью и коллегами бегала проверять, не подошла ли их очередь, благо торговая точка находилась через дорогу. Повезло! Клеёнки ей досталось целых два (!) метра – учительница математики Таисия Карповна уступила свою долю с условием, что в следующий раз Вера Николаевна отдаст ей свой метр дефицитного товара. Сапожек тоже досталось две пары. Все они были невыносимо красного цвета, все одного размера, не налезли на варикозные ноги Таисии Карповны и достались дочери Веры Николаевны… на вырост. Правда, к тому времени, когда выросла дочь, началась перестройка, потом её сменил буржуйский рынок, Сибирь завалили китайским товаром, появился выбор. Те невероятно дефицитные и невыносимо красные сапожки оказались очень грубыми, неудобными, да и, как потом выяснилось, были они вовсе не женскими парадно-выходными, а мужскими и предназначались работникам шахт. Из-за чего же люди в той очереди, что грелась у общего костра, злобно ругались и превращались едва ли не во врагов?

Вера Николаевна вздохнула, оделась теплее, вышла на улицу и, припадая на ноющую ногу, начала очищать от снега тропинку к поленнице, решив, что тротуар в ограде и площадку за калиткой приведёт в порядок позже, когда станет чуточку легче.

Она ни от кого не ждала помощи, она понимала: сегодня каждый сам по себе, сегодня каждый выживает в одиночку.

4

Звонок от дочери был неурочным, потому и напугал Веру Николаевну – последние годы она почему-то стала бояться неожиданных звонков. Но Наташа сообщила весть как раз очень даже радостную: Новый год они будут встречать вместе.

– Ты с Пашей приедешь?

– Нет. Ты же знаешь, где он работает.

Вера Николаевна знала, где работает зять, посетовала, конечно, что в праздничные дни получить выходной ему практически невозможно, огорчилась. Вопреки всяким пошлым анекдотам про тёщу и зятя, вопреки устоявшемуся стереотипу об их враждебных отношениях, она любила Пашу так же, как и своего сына Диму (ну, разве чуточку по-иному), и была бы очень рада его приезду.

Боль в ноге постепенно отступала.

До приезда дочери оставалось ещё два дня, Вера Николаевна уже управилась со всеми необходимыми приготовлениями к празднику и теперь не знала, чем занять себя. Может, почитать? Но что? Всё, что было привезено из библиотеки дочери, давно перечитано. Скачать из интернета в электронную книгу? Нет, это не вариант, Вера Николаевна давно уже не находит там ничего, что бы её удовлетворило. Боевики, детективы, фантастика. Современные писатели – за очень редким исключением! – почему-то стали сочинителями, пишут о том, о чём знают лишь понаслышке, но такого накрутят, такого наплетут!

Вспомнилось прочитанный опус одной экстравагантной авторши из Днепропетровска, всю жизнь в городе прожившей и по приезде в деревню заглянувшей через плетень в соседский двор. Боже, как она была поражена увиденным: свинья, видите ли, в грязи купается, землю пятаком роет, а свои естественные нужды справляет там же, где и ест! Как осуждала эта мадам авторша хозяйку подворья, выставив её лень и нерадивость на фоне европейского свиноводства, где чистенькая свиноматка с розовыми поросятками лежит на золотистой соломке.

Ох, и смеялся же ветеринар, когда Вера Николаевна пересказала ему прочитанную чушь, а заодно и поинтересовалась, зачем всё-таки свинья в грязь лезет? Оказывается, она в луже температуру тела снижает до нужного ей уровня, а пятаком землю рыхлит в поисках необходимых витаминных корешков, заменить которые никакие искусственные кормовые добавки не в состоянии.

Что же касается отхожего места, то прокол горе-писаки был просто позором: никакая свинья (ни русская, ни украинская, ни европейская), будь она трижды свиньёй, в отличие от гомо сапиенса, никогда не гадит там, где ест или спит: для этого у неё есть отдельное, ею же самой определённое место.

Отношение той авторши к кошкам и собакам тоже особое и резко контрастирует с отношением к данным животным сельских жителей. Деревенский люд так невежественен, что кормит братьев своих меньших тем же, что и свиней. А «… собакам нужна белковая пища», то есть, мясо.

Конечно, Вера Николаевна не знакома с женщиной, подворье которой тайком, но очень пристально рассматривала городская чистюля, да и к своим соседям через забор не заглядывает, считая это крайне неприличным, но собака, живущая у самой Веры Николаевны, ест то, что ест и хозяйка. Что же касается белков, то теперь это не проблема – даже в сельских торговых точках есть относительно недорогой сбалансированный собачий корм. Для кошек тоже.

Но более всего поразила Веру Николаевну то, что, по твёрдому убеждению графоманки, «…городские люди, в отличие от деревенских, жалеют кошек и собак, потому что они читают книги и смотрят телевизор».

Ну и как вам такое вот «умозаключение» и ничем не прикрытое высокомерие? Выходит, ошибалась Вера Николаевна, полагая, что люди любят животных по доброте душевной? Оказывается, для того, чтобы любить животных, их и иметь-то вовсе необязательно! Для этого-то и нужно всего-ничего: быть горожанином, читать книги и смотреть телевизор.

Вера Николаевна припомнила давнишнюю историю, свидетелем которой сама оказалась. А произошла эта история в самом настоящем большом городе.

Припав к экрану телевизора, трое подростков с трудом сдерживали слёзы – они совершенно искренне переживали за Белого Бима с чёрным ухом, а потом на лестничной площадке ругали последними словами тех бездушных людей, которые сгубили собаку, «брата их меньшего».

«Зря мы ругаем молодёжь, зря. Нормальная смена нам растёт, добрые ребятки подрастают», – подумала тогда Вера Николаевна, нажав кнопку вызова лифта.

А днём позже эти «добрые ребятки» – и книги читающие, и телевизор смотрящие! – поймали бездомного котёнка, привязали один конец длинной лески за его детородные органы, другой конец прикрепили к перилам лестницы. Потом затолкали своего «брата меньшего» в лифт и дали лифту старт.

У Веры Николаевны до сих пор в ушах стоит тот отчаянный предсмертный вопль бедного котёнка, она до сих пор корит себя, что не успела войти в подъезд хотя бы минутой ранее.

Нелюди есть везде: и в городах, и в сёлах – и ещё неизвестно, где их больше. Во всяком случае, в своём селе подобного издевательства над животными она не видела. Может, потому что в селе нет лифтов?

Ещё меньше Вере Николаевне хочется открывать для себя авторов, пытающихся проникнуть в прошлое и дать ему свою оценку: то жизнь придуманного «дворянского гнезда» описывать начинают, то будни Николая Второго и Великих княжон. Зачем? Ведь это давным-давно донесли до сегодняшнего читателя те, кто был тому свидетелем и даже сам принадлежал их сословию.

Вообще, основы многих сюжетов, размещённых на литературных сайтах в виде рассказов, повестей и даже романов, начали казаться Вере Николаевна подсмотренными через забор и нафаршированными собственной фантазией автора, зачастую не только откровенно бездарного, но ещё и совершенно глупого. Она вернулась к Валентину Распутину, Фёдору Абрамову, Виктору Астафьеву… Там нет фанфаронства, там есть только правда, эти люди пишут исключительно о том, что очень хорошо знают: о жизни таковой, какая она есть, о простых людях и их насущных проблемах.

Конечно, и в сегодняшней литературе, и на литературных сайтах тоже есть талантливые авторы, но – единицы, и найти их среди огромного количества графоманов невероятно трудно.

5

Наташа приехала за день до Нового года, разнесла в пух и прах тягостное одиночество матери, собрала и развеяла по ветру её депрессию. Как-то сразу всё пришло в движение, всё закрутилось и завертелось с невероятной скоростью.

Дочь очистила от снега все тропинки, наносила дров в дом и в баню, затопила тут и там печи, не забыв при всём этом о праздничном столе. Она приготовила блинчики с начинкой из красной икры, сделала нарезку для салата, сняла кожуру с мандаринов и красиво разложила их на блюде, предварительно разделив на дольки. На вопрос Веры Николаевны, зачем мандарины-то заранее этак готовить-то, да ещё в таком количестве, Наташа улыбнулась и ответила:

– Не годится в Новогоднюю ночь портить вид стола неэстетичными корками. А что много, так мы и не заметим, как всё в себя закинем, шампанское закусывая. Ещё и мало будет.

А тут и баня поспела.

В Сибири баня – это не просто мытьё своего грешного тела, это, если хотите, целый ритуал! Веник обязательно должен быть с зелёными листьями, а для этого не только время его заготовки знать нужно, но и выбрать «правильную» погоду в этот день. Да и сушить надобно по всем правилам.

Перед запариванием веник окатывают холодной водой – так он не будет терять листочки и пыль заодно смоется. Потом, минут за пятнадцать до того, как веником начнут пользоваться, его помещают в эмалированное ведро, заливают кипятком и накрывают плотной тканью.

Ах, какой запах разольётся, когда снимешь с ведра накидку да ещё плеснёшь из него на каменку ковш берёзового настоя!

Ещё Вера Николаевна, чтобы изнутри себя охлаждать и жажду утолять, всегда берёт в баню хлебный квас, приготовленный весной на том же самом берёзовом соке.

Вот в такой жарко натопленной бане мать и дочь смыли с себя прошлогодние неприятности, вдоволь нахлестались запашистым берёзовым веником и напоследок ополоснулись тем же настоем из ведра, разбавленным холодной водой – волосы после этого становятся шелковистыми, блестящими, а тело – атласным и будто невесомым.

– Хорошо-то как! – завернув себя в махровое банное полотенце размером с двуспальную простыню и блаженно развалившись на кровати, расслабленно произнесла дочь.

– Да, – согласилась с ней мать и тоскливо подумала: «Для меня хорошего-то только на два дня, а потом опять бессрочное одиночество. Хотя, почему бессрочное? Мой закат уже не за горами».

Будто прочитав её мысли, Наташа вздохнула.

– Я бы рада чаще тебя навещать, да ведь работа. Сама понимаешь, в бизнесе кручусь, а разве работодателю понравятся частые отлучки его подчинённой? Да и логистика требует моего постоянного присутствия.

Всё понимает Вера Николаевна, вот даже сегодня этот работодатель дочери звонил. Ну, конечно, сначала с наступающим Новым годом её поздравил, пожелал там чего-то, а потом они минут десять говорили про какие-то вагоны, то ли уже на товарной станции стоящие, то ли ещё находящиеся где-то в пути.

Праздничный стол был накрыт довольно прилично, как в старые добрые времена. Шампанское, фрукты и деликатесы вроде красной и чёрной икры привезла дочь, соления, варения – домашние заготовки, а вот сытные блюда Вера Николаевна уже не первый год готовит из мяса, купленного либо на рынке, либо у кого-нибудь из односельчан. Нынче ей повезло, да так, что даже самой неловко. Саша Извеков, друг её сына Димы, ещё в ноябре привёз Вере Николаевне домашней телятины целых тридцать килограммов и по такой низкой цене, в которую сегодня никто не поверит, а два килограмма так и вообще подарил. Да не только привёз, он ещё тут же отделил мякоть и порубил кости на мелкие части.

Кроме этого, когда Извековы забили кабанчика, это было уже в конце декабря, Сашина жена Света отправила Вере Николаевне новогодний подарок: целую свиную голову на холодец, мяса и сала килограммов на пять. Вера Николаевна пыталась рассчитаться, так Саша, привезший всё это, даже обиделся – подарок ведь.

Конечно, столько мяса одной-то ей ни в жизнь не съесть за зиму, пусть и длится она у них более полугода, но Вера Николаевна весной закатает остатки в стеклянные банки в виде тушёнки, которую так обожают её дети. Раньше, когда они держали своё хозяйство, Вера Николаевна всегда на лето мясо тушила. И одно мясо, и с квашеной капустой.

Саша и Наташу с электрички встретил, до самого дома доставил, а когда она попыталась вручить ему плату за это, так он опять обиделся. Как тогда, когда подарок привёз.

Нет, конечно, зря Вера Николаевна месяц назад думала, что сегодня каждый сам по себе – никто ведь не знал, что ей плохо. Вот когда узнали, так Света Извекова по телефону даже отругала её:

– Что же вы, Вера Николаевна, нам не сообщили? Если надо чего, звоните обязательно!

Раиса Степановна, бывшая коллега и давняя приятельница, узнав о приключившейся с Верой Николаевной беде, сама прийти не смогла – с высоким давлением боролась, но сразу же своих внучек отправила обслужить болящую.

Правда, к тому времени Вера Николаевна уже и без помощников со всем потихоньку справлялась, а с девочками они отменно почаёвничали.

Женщине опять стало невыносимо стыдно за те нелепые мысли о человеческой черствости. Люди разные. Везде. Всегда. Так и должно быть, потому что не будь зла, как бы мы узнали, что есть добро? Вот что она увидела, когда после той травмы впервые за неделю вышла за калитку? Разметенную соседями широкую дорожку от ограды и до самой проезжей части.

Неправда это, что «сегодня каждый сам по себе», люди в своём большинстве всегда остаются людьми. На том и стоим.

Окинув придирчивым взглядом праздничный стол и не найдя отклонений в сервировке и нарушений в традиционном меню, Вера Николаевна хотела было всплакнуть на радостях, что не одна Новый год встречает, но не успела. Стрелка часов приближалась к заветному числу, и слезопад пришлось отложить до другого случая.

…Через день дочь уехала домой, в свою шумную и суетную городскую жизнь, а Вера Николаевна, проводив глазами сигнальные огоньки такси, ещё долго стояла на высоком крыльце и слушала звенящую тишину морозного январского утра. Второго в новом году.

Вот и ещё один год ушёл в прошлое. Каким он был? Да обыкновенным. А что принесёт год грядущий? Поживём – увидим. Закат уже не за горами? Возможно. Но не горы окружают её село. Солнце садится за прекрасной сибирской тайгой, которая начинается сразу за огородами, и, как ни посмотри, на первом плане – тайга, а закат – это уже после. Так что Вера Николаевна не будет больше жить в ожидании своего заката. Она будет просто жить.

Последние дни уходящего лета

Она перелезла через забор своего огорода и сразу же очутилась под сенью вековых елей и гладкоствольных берёз – подворье граничит с сибирской тайгой, таинственной и прекрасной. Это её тайга. Это её мир.

Сегодня Вера Николаевна особенно остро ощутила приближение осени. Осени в природе. Осени в её жизни. Услужливая память процитировала незабвенные есенинские строки о благословении тому, что «…пришло процвесть и умереть», а в голове рождалось своё, выношенное подсознанием:

Стоп! Дальше не надо, потому что в заключительной строке может рифмоваться то, о чём ей думать совсем не хочется. Во всяком случае, здесь, где так царственна осанка деревьев и лёгкий ветерок колышет их густые кроны. Во всяком случае, сейчас, когда в душе полный покой, а сама она находится в согласии с собой и со всем миром.

Это и есть умиротворённость, подумала она и, очистив широкий пень от прошлогодней хвои, присела на него. Сквозь густую листву берёз, чуть тронутую легкой позолотой осени, пробились лучи заходящего солнца. Они заиграли на уже пожухлой траве, на белых кроссовках и на чудом уцелевших нескольких ягодках шиповника.

Мир и покой.

Почему люди не могут жить в той же гармонии, в какой живёт её тайга? Ведь в ней, в её тайге, всем хватает места под солнцем. Зачем суетиться, отнимать у другого то, что тебе не принадлежит? Зачем лгать, воровать, убивать? Ради наживы? Но неужели гомо сапиенс не может понять, что на тот свет он с собой ничего не унесёт?

Да… Гомо-то мы, конечно, гомо, но все ли мы сапиенс?

Ей вдруг вспомнился рассказ о чукче, который вытащил сеть с богатым уловом, но взял всего двух лососей, а остальную рыбу выпустил в море. Вопрос, почему он так поступил, чукчу несказанно удивил:

– А пошто мне столько? Я столько, однако, не скушаю. Скушаю этих, потом опять поймаю.

Вот и смейся теперь над северным человеком, считай его недалеким, смотри на него свысока и сочиняй анекдоты про низкий уровень его интеллекта.

Вера Николаевна встала, поймала медленно падающий, уже покрасневший листок осинки, разгладила на ладони и осторожно положила на пень.

Припомнилась строка классика:

Что-то рановато отрываться от мам-пап листочки начали, акселераты таёжные. Не в срок. Лето-то ещё не кончилось. Ох, детки, детки. Осиновые да берёзовые. Улыбнулась, потому что это она произнесла вслух. Запрокинула голову и увидела чистую, прозрачную голубизну неба. Невесомые облака самых причудливых форм медленно проплывали над остроконечными, как шапки бурят, верхушками деревьев, почти задевая их. Время остановилось. Не было ни войны в Украине, ни беженцев, ни жалкой пенсии, ни немыслимо выросших за последние месяцы цен на самые необходимые продукты, ни её неизлечимой болезни. Не было ничего. Только она и её тайга. Да ещё последние дни уходящего лета…