Второй шанс

– А если бы я не заболела, мы бы туда все вместе поехали и никогда не расставались.

– Увы, Мариш, придется когда – нибудь расставаться. Вы с Дениской вырастите и заведете собственные семьи, вам захочется жить своей жизнью. И вы покинете нас с папой. Мы будем скучать, а вы постараетесь приезжать к нам на выходные.

– Нет, мама, я так не хочу! Мы будем жить все вместе в одном большом доме. Я без вас с папой не смогу и Дениска не сможет, я у него спрашивала.

– Ну, тогда пойдем и нарисуем наш новый дом. Папа вернется, а мы ему покажем рисунок.

Татьяна

Минутная жалость к задержанной сменилась нахлынувшей злобой. Василь Степаныч даже сам испугался: с чего бы вдруг? Но сколько раз он закрывал вот так чистеньких, пахнущих духами нарушителей, которым грозил приличный срок. А через пару часов появлялся солидный дядька адвокат и нарушителя отпускали. Когда под подписку, когда под залог и все…. Считай дело закрыто. Находились свидетели, что именно в момент преступления этот человек лежал в больнице или праздновал с сотней друзей вторую пятницу на неделе, или в театре оперу слушал, и сам Отелло мог за него поручиться.

Нет, уж, пусть теперь сидит эта барынька без телефона, а то сейчас муженька своего вызовет, и будет он тут кулаками стучать. Может, в следующий раз на дороге внимательней станет.

Звякнув замком, стражники удалились, оставив Таню в холодной камере.

«А вдруг Миша вернулся, все осмыслил, и приехал мириться, а меня дома нет. Ведь может подумать, Бог знает что. Вчера пришел такой уставший, расстроенный чем – то, а тут этот конверт. Конечно, любой бы на его месте вскипел. Это хорошо еще, что Миша не ревнивый. Другой, может, и убил, такое увидав».

Таня мысленно поблагодарила Сорокина Колю, что тот посоветовал ей надеть теплые вещи. Сейчас в этой сырой камере, она стала чувствовать, как холод медленно пробирается к ней под свитер, касаясь спины; как холодеют без движения пальцы ног. Решительно поднявшись с ледяной лавки, Таня стала делать энергичные движения руками, топать ногами, стараясь не делать глубоких вдохов. От неприятного запаха кружилась голова, а может, это от бессонной ночи. На маленьком кухонном диванчике спать было практически невозможно, он был не приспособлен к лежачему положению.

Согревшись, женщина снова села на лавку и попыталась, как то отвлечься от мрачных мыслей. Но память подсовывала ей снимки, словно слайд – шоу, где Таня обнималась с незнакомыми мужчинами. Фотографии были сделаны качественно. На каждой ее лицо было повернуто к объективу. И глаза такие радостные и смущенные одновременно. Ничего не скажешь – встречи влюбленных.

«Интересно, а кто это меня снимал и зачем? – вдруг пришел в голову простой вопрос, который до этой минуты, почему то не возникал. – Кому было нужно очернить меня в глазах мужа? Значит, все эти мужчины были всего лишь нанятыми статистами? И меня никто ни с кем не путал, а просто разыгрывал, чью – то злую шутку. Да и шутка ли это? Как же мне надо поговорить с Мишей! Он все поймет. Может, это, правда, из – за того, что он стал так часто появляться на экранах и в партию вступил. Сказал, что это его гражданская позиция, и он чувствует в себе силы сделать что – то хорошее для страны. А его, наверное, решили таким образом скомпрометировать, устранить. Скорей бы пришел следователь, я ему все расскажу обязательно».

Таня не могла сообразить, сколько прошло времени. Сумку с телефоном изъяли, а свои дорогие золотые часики – подарок Миши на прошлый день рождения, она надевать побоялась. Мало ли. Окна в камере не было, и определить: ночь сейчас или продолжается осенний день, было невозможно.

Она старалась не засыпать, но глаза, то и дело закрывались, погружая женщину в вязкую глубину сна. Иногда она слышала шаги в коридоре и возникала надежда, что это идут за ней, но шаги проходили мимо, даже не останавливаясь возле ее дверцы.

– Ну, что, Степаныч, отпустил Ганин мою подопечную? – спросил на утро Коля Сорокин.

Но взглянув, как вытянулось лицо Василь Степаныча, как зашевелились его губы в немом ругательстве, как скосились глаза на дорожную кожаную сумку, все понял без слов.

– Ты, что ж ее всю ночь в этой камере продержал?

– Нет, в театр выводил на премьеру, – зло рявкнул Степаныч. Но смягчил тон и добавил уже спокойнее. – Коль, ты не говори никому, а я в долгу не останусь.

– Мне ты ничего не должен, ты лучше ей что сделай, – махнул рукой Сорокин. – Следователь хоть пришел?

– Пришел, сегодня даже раньше времени, а я вот, все Саньку Мухина сменщика жду. Целые сутки отработал, вторые пошли, а он – огурчик, проспал сегодня. Клялся пиво купить в компенсацию. – Коль, побудь здесь, а я к Ганину с докладом и за потерпевшей твоей, то есть за нарушительницей.

У следователя Ганина всегда было плохое настроение, с таким родился. Ему всегда казалось, что судьба обходит его стороной, в какой бы ситуации он не был. В садике, когда всем ребятам раздавали роли на утренниках, Ганина отсаживали в сторонку – быть зрителем. И в школе, когда учителя вызывали его именно в тот день, когда он не успевал сделать домашнее задание и на экзаменах всегда именно его засекали со шпаргалками и выдворяли из класса. И здесь в отделении всегда все громкие дела доставались другим, и те другие бубнили в микрофоны журналистов, как они ловко раскрыли преступление. А Ганину доставались одни бытовухи и мелкие кражи, о которых даже дома говорить было неловко. Да и домом своим он был недоволен. Галька вышла за него замуж не от большой любви, а просто в Питере захотела остаться, вот и охмуряла Ганина, как могла. А когда он заглотил ее наживку, тут же сообщила ему радостную весть: «Ты, Геночка Ганин, скоро станешь счастливым отцом. И отношения наши следует узаконить, а то она со своим животом пойдет в школу милиции к товарищу командиру».

И что оставалось делать? А с нелюбимой жить – хуже, чем в тюрьме сидеть. Оттуда, по – крайней мере, знаешь, когда выйдешь. А Генка собирался с ребятами в Крым съездить на машине, палатку на берегу моря поставить, как в том фильме с Мироновым. Еще на Севере хотел поработать. Года три – не больше. Заработать себе на квартиру или тачку. Вон, Егор Вязов из соседнего отделения через пять лет приехал и с машиной и с женой – красоткой и квартиру купил. А Генка так и живет с родителями и ненавистной Галиной в тесной двушке.

Хоть бы она встретила кого, да и ушла бы из его жизни. Бывают же чудеса. Правда, не родился еще на свете такой второй идиот, который на Гальку позарится. Ни лица, ни фигуры, один скандал и требования.

Сегодня утром супруга устроила очередные разборки, вовлекая в них и родителей и маленького сына Генку. Ей, видите ли, захотелось дачей собственной обзавестись, чтобы он Генка – старший со своим папашей ей клубнику выращивали, да яблоки. А мать бы всю продукцию на рынке продавала. А то у них в отделе одна тетка так своему сыночку комнату купила, да еще и витаминами его снабжает. А родители Ганины только о себе думают.

Противно Генке стало и перед предками неудобно, хотя они и не такое от невестки слышали. Он даже завтракать не стал, из дома вышел и дверью посильнее хлопнул. Теперь голодный и злой вынужден сидеть за маленькую зарплату.

Невеселые размышления прервал Василь Степаныч. Остановившись в дверях забубнил что – то про случай о сбитой тетке, о котором им из больницы звонили и куда Ганин все не находил время съездить.

– Ну, что ты там шепчешь, Степаныч?

– Докладываю: сержант Сорокин доставил задержанную, сбившую по приметам женщину.

– Откуда эта задержанная нарисовалась?

– Ну, так нам же номер машины сообщили свидетели, – пришла очередь удивляться Степаныча. – Пробили по базе, Сорокин съездил к ней домой, на «Мерседесе» вмятина. Полная картина.

– А ордер на задержание кто выписывал?

– Ордер?! Да можно ж на сорок восемь часов и без ордера?

– Вы что с ума посходили? – рявкнул Ганин. – Да нас самый захудалый адвокатишка сам в тюрьму закроет. А Сорокина этого в институте ничему еще не научили? Где эта задержанная? Пусть войдет.

– Я сейчас за ней сбегаю, – слегка присел Степаныч.

– Вась, куда сбегаешь? – Странно улыбаясь, спросил Ганин.

– В камеру, – тихо, одними губами прошептал полицейский.

– Вася, скажи, что ты пошутил. И что вы не держали ее в камере всю ночь.

– Я сейчас, Гена, ты не волнуйся, она тетка тихая, буянить не будет.

Таня робко вошла, щурясь на яркий свет, горевший в кабинете следователя.

– А сколько сейчас времени? – задала она простой вопрос.

Но следователь, дернув головой и скривившись, как от зубной боли на него не ответил, а молча, показал на стул, предложив, таким образом, присесть.

– Гражданка…Пупсоева? – странно воскликнул следователь. В этом возгласе Тане показался не то вопрос, не то трагизм.

«Может, он что – то знает о Мише?»

– Да, я Татьяна Пупсоева и мой муж Михаил Пупсоев. Вы что – то знаете о нем?

«Сорокина убью. Совсем страх потерял. Соображать надо кого в отделение приводить», – думал несчастный Ганин. Михаила Пупсоева он часто видел по телевизору. Отцу всегда нравились его умные, продуманные выступления. И вот теперь Геннадию придется лично с ним встретиться.

Но, решив делать хорошую мину при плохой игре, Ганин начал свой допрос, стараясь не глядеть на грустную, ссутулившуюся фигуру симпатичной женщины всем своим видом выражающую покорность.

«У Гальки никогда такого вида не было, ее никогда не хотелось пожалеть, приласкать и защитить. А эту бы заслонил своим телом, если бы в нее вдруг кто стрелять стал. И чего я ее с Галиной вдруг сравнивать начал?» – одернул сам себя Ганин.

– Гражданка Пупсоева, вы признаете тот факт, что совершили наезд на гражданку Демидову и скрылись с места преступления, не оказав пострадавшей помощи?

– Нет, не признаю, – пожав плечами, ответила Пупсоева.

– Не признаете, – кивнул Ганин и что – то отметил в своем протоколе. – А как вы объясните тот факт, что на вашей машине наш сотрудник обнаружил вмятину? И имеются свидетели, которые видели, как вы скрылись с места преступления.