Мандарин на снегу

– А мама сказала, что это и моя квартира тоже! А раз моя, то, что хочу, то и беру. – И Иван грубо встряхнул кофр, заставив звякнуть многочисленные баночки, пузырьки и бутылочки.

– Иван!

– Ничего с твоими сокровищами не случится, Татьяна. А с братиком так разговаривать не следует. Он – мужчина, а мужчина требует уважения.

– А в какой институт будет поступать этот мужчина? – Я постаралась закрыть тему.

– У Ванечки способности к точным наукам! Такие суммы в уме считает!

– Цифры в уме? – уточнила я.

– Ну, и цифры тоже, – махнула мама. – Ему еще маленькому можно было доверить любые покупки сделать. Сдачу всю до копеечки считал. Ни один продавец его, кроху, обсчитать не мог. Принесет, все покажет, а монетки к себе в копилочку сложит. Мы с папой еще тогда думали, что Ванечке с деньгами надо работать. Но тогда профессия бухгалтера не особо престижной была. А сейчас все так изменилось. Экономист – звучит красиво.

– Значит, вы в экономический собираетесь? Но туда конкурс очень большой?

Я постаралась не вспоминать, как этот юный гений экономики чуть не оставил меня без средств, вытащив из моего кошелька несколько купюр, подаренные бабушкой на окончание восьмого класса.

Кражу дарование оправдало несправедливостью, что у сестры денег больше, чем у родного брата. И он собирался забрать только половину. Родители предприимчивость оценили и премировали брата вдвое крупной суммой, чем он надеялся выручить из моего кошелька.

– А я пойду на платное отделение за плату, да, мама? – Наивно встрял братец.

– Ваня, сколько раз тебе повторять: не открывай душу перед посторонними людьми! Господи, ну, какой же ты у меня еще наивный! И как тебя в люди выпускать? Сожрут с потрохами! Все – таки удачно у тебя с обменом вышло. – Перевела взгляд на меня мама. – Как ни крути, но отдельная квартирка, это вам не коммуналка. Ванечка даже не представляет, что это такое. Тесновато для двоих взрослых, конечно. Но главное сейчас поступить, а там я что – нибудь придумаю. Ты еще не знаешь моих способностей.

Способности действительно у мамы оказались выдающиеся. Иван был устроен на первый курс престижного Финбана. Экзамены брат сдавал на тройки. Экзаменатор пообещал, что Ване поставят пятерки, если он будет знать на четыре, и четверки, если знания будут на тройки…

До первого октября мама старательно водила Ваньку по музеям и театрам, прививала ему культуру, знакомила с городом. Питер все больше нравился брату, он входил во вкус жизни большого города, студенчества.

– Ну, дети, мне надо навестить папу. А то он уже устал заниматься хозяйством. – Порядок я вам навела, живите дружно. Помните, что вы родственники.

Теперь моей территорией стала небольшая кухня. Мама продала старый буфет. Он, кстати, оказался настолько ценным, что вырученными деньгами оплатили годовое обучение брата, купили мне небольшой диванчик на кухню и еще осталось немного денег. Мама пообещала добавить к этой сумме и купить Ване автомобиль. Но это только по окончании первого курса.

– Надо же, какая ценность оказалась? – недоумевала мама. – А куда ты остальные бабушкины вещи дела? Там еще несколько старины сохранилось.

– Бабушка многое продала. Что – то отдала на Ленфильм. У нас почти ничего не осталось от той мебели. Вот зеркало еще, только в нем уже ничего не отражается.

– Но рама, кажется, ценная, – мама внимательно осматривала красивую деревянную оправу.

– А деньги от проданных вещей вы куда девали? – поинтересовался братик.

– Жили на них. Книги покупали. Бабушка очень любила книги, вон у нас их сколько. – Пожала я плечами.

– Мам, а давай сейчас машину купим, а то весной цены выше всегда, – перевел разговор Ваня. Книги его мало интересовали.

– Нет, Иван. Мы еще посмотрим, как ты будешь учиться. И курсы надо окончить, права получить.

– Да я вожу лучше любого таксиста, мне папа руль с десяти лет давал. Ну, мама, ты же знаешь, сама со мной ездила. Пусть мне дядя Володя права подарит на поступление. Он же мой крестный, обязан подарок сделать! Мам, пообещай, что поговоришь с ним! Мама, ну, пообещай! – Топнул ногой брат.

– Ой, Ванька, ты из меня веревки вьешь! Знаешь, что отказать тебе не могу!

– Вот и не отказывай, – успокоился Иван.

Я с некоторым волнением ждала отъезда мамы. Мне не хотелось оставаться одной в квартире с братом. Я даже себе боялась признаться, что боюсь его. Мне неприятен был мой собственный брат и ничего с этим поделать я не могла.

* * *

Я старалась, честно старалась, полюбить своего родного брата. Я каждый раз повторяла себе с утра, что я теперь не одна, со мной живет родной человек, о котором я должна заботиться. И я, как старшая сестра обязана дать ему любовь, тепло и заботу.

Мне верилось, что чувство любви, которое мы даем людям, обязательно находит отклик в их сердцах, возвращаясь к нам.

Я готовила Ване завтраки, провожала его до института первые недели. Он все никак не мог освоиться в метро и очень по этому поводу злился, скрывая свою растерянность. Мы даже сходили с ним пару раз в кино. Мне думалось, что после фильма мы начнем обсуждение, как всегда делали это с бабушкой. Хотелось узнать, что может волновать моего братика, что тревожить. Но Ваня только попросил сводить его в Макдональдс и заесть киношный бред гамбургером.

От похода в театр он категорически отказался. «Кино я еще высидеть могу, только в следующий раз бери билеты на комедию. Но тягомотину в театре смотреть не буду! Хватит! У нас в школе обязаловка была в театры ходить, а после сочинения писать! Ненавидел это! Я всегда после первого акта убегал! Покажусь вначале классной, она всех отметит, а потом убегаю».

– И как же ты после сочинения писал, если пьесу до конца не смотрел? – удивилась я.

– А мне Хомяк сочинения писал, – скривился брат.

– Кто это хомяк? Это кличка или фамилия?

– Не, фамилия у него Орлов, но семья у них бедная была, он все время жрать хотел. Придет к нам в гости, я специально перед ним вазочку с печеньем поставлю, но предлагать не тороплюсь. Так он схватит одно печенье и в рот, за щеку. Умора! Я его за это хомяком и прозвал. А за сочинения я ему платил.

– Платил? Чем?

– Деньгами разумеется! Да он многим за деньги уроки делал. Потом его, правда, исключили из школы, но это уже в десятом, кто – то сдал.

– И как он теперь? – У меня сильно забилось сердце, что – то подсказывало, что мой брат не остался в стороне этой истории.

– Да я откуда знаю, нужен он больно! – Взорвался братец. – Ему, как лучше хотели, у него вон сестры маленькие, отец погиб, мать одна работает, можно сказать на еду не хватает, а он в позу встал: «Иван, ты обязан сам учиться, тебе поступать в этом году!» Ну и пошел…

– Ясно.

– Что это тебе ясно? Никто не имеет права учить меня! Поняла? Никто! А кто посмеет, поплатится, – брат приблизил к моему лицу свои колючие глазки.

И мне на секундочку стало страшно, что было бы со мной, не забери меня бабушка в мой серый, дождливый и горячо любимый город?

* * *

В двадцатых числах декабря я купила у метро елку, на этот раз небольшую. Правда, в автобус с ней лезть было бесполезно, и я мужественно пошла пешком две остановки до дома. Надо было купить ее вместе с Ваней, может, нашла бы в душе его добрые нотки. Когда будем ее наряжать, то я обязательно расскажу ему, как мы делали это в старой коммунальной квартире, как справляли там Новый год.

Брата дома не было, и я быстренько спрятала елку на лоджию. Но прошел вечер, наступила ночь, а Ванька домой не приходил. Я металась по квартире, не представляя, что могло случиться. Несколько раз выходила на улицу, вглядываясь в пустынную темноту.

Не пришел Ванька и на утро. Совершенно разбитая, я вышла утром из дома, не представляя, где искать брата. Друзей его я не знала, он никогда о них не заговаривал, девушки у него еще тоже не было. В девять утра я стояла столбом возле входа в его институт, вглядываясь в чужие лица. Меня душило отчаяние, слезы катились по щекам, но я их почти не замечала.

– Девушка, что у вас случилось, вам помочь?

На меня смотрела милая старушка в изящной шляпке. Я даже сразу не поняла, о чем она меня спрашивает.

– У меня братик пропал, – шмыгнула я носом. – Ушел вчера в институт и ночью не вернулся. Мы с ним одни живем, родители в другом городе, – затараторила я, испугавшись, что старушка сейчас исчезнет, и я вновь останусь наедине со своим горем.