Шишига

Но нам было не до нее. У нас выпускные классы и экзамены в вечерней школе, а еще мы ставили новогодний спектакль. И приходили теперь домой только к позднему ужину. Я не могла оставаться в деревне на выходные, и девчонки тащили на себе субботние репетиции без меня. После одной из них Люба поскользнулась на нашей тропинке и потянула едва зажившую ногу. Хирург уложил ее в постель, спектакль накрывался медным тазом: химические спецэффекты могла делать только Люба. Поздние ужины переместились теперь в ее комнату, и в один из вечеров она, устав от вынужденного безделья, рассказала нам интереснейшую историю.

Два года назад, когда Люба только приехала в деревню, Шишига, позарившись на ее красоту, несколько дней таскалась за ней следом и, наконец, перегородив ей выход из класса, заскрипела:

– Любочка, вы такая красивая. Вы же не замужем, я узнала… А у меня есть сын… Он взрослый уже… Ему 27… Он в городе живет, должность у него хорошая… Вы же все равно никому не нужны… А он вас любить будет… Он хороший…Давайте я вас с ним познакомлю…

Мы с Таней обомлели и затараторили вместе, перебивая друг друга:

– Как это «никому не нужна»? Она что? Сбрендила?

Люба посмотрела на нас, вымученно улыбнулась и выдохнула:

– Она все знала. Не знаю, откуда, но знала, что меня жених почти перед свадьбой бросил…

Мы с Таней переглянулись. Сказать, что Люба красивая и умная, это вообще ничего не сказать. Веселая, рассудительная, прекрасная хозяйка. Кем надо быть, чтобы позвать такую девушку замуж, а потом отступиться? И не только такую …

– Что значит бросил? – не выдержала я. – Это котенка можно бросить беспомощного. А взрослого самостоятельного человека бросить нельзя…

– А он бросил, – сказала Люба и уткнулась в подушку.

И мы с Таней замолчали, поняли, что произошло самое страшное, подлое предательство.

И еще подумала, что Верка Штайн уже состояла с Андреем в глубоко интимных отношениях и, возможно, была от него беременна… Но это была очень быстрая мысль, она не задержалась в моей голове.

Таня вдруг спросила Любу:

– Ну, а ты?

– Что я? – Люба непонимающе подняла лицо от подушки.

– Что ты Шишиге ответила?

– Ничего я ей не ответила. Чуть не умерла от страха…

…Лично мне это было знакомо. После первого урока в вечерней школе мои взрослые ученики, утомленные русским языком донельзя, быстренько растворились в сумерках. Мой класс на втором этаже, и я сразу пожалела, что не тормознула одного из них: в школе никого уже не было, коридоры и лестницы темные, а до холла, где всегда горел свет, надо было еще добраться. Столкнуться же с вечно шастающей по темной школе Шишигой – так себе приключение.

Словно услышав мои мысли, Шишига возникла на пороге класса. Я застегивала дипломат, мой палец так и остался на замке.

– Вот и хорошо, что вы задержались, я с вами поговорить хотела, – заскрипела Шишига.

И в моих ушах раздался голос отца, его сказка: «Шишига не всегда злая и не всегда страшная. Весной, как начинают цвести подснежники, она отходит, оттаивает, сбрасывает дикое свое обличье и делается красавицей, такой, что если кто увидит ее, себя забывает, родных забывает и помнит только о ней. Она в эту пору невестится, бегает по лесу, аукает и смеется. И не злобится. Может питаться травой, ягодами, грибами. Ну, когда и лягушку захватит, птичье гнездо разорит, но это больше от баловства.

А как только ночи холодными станут, тут Шишига и озвереет. Ищет по лесу кто послабее: зайцев, белок рвет на части, кровь выпивает, косуле в шею вцепится – не оторвать. Даже медведя может в берлоге прихватить, пока тот сонный. Боится Шишига только волчьих зубов. Она, положим, бессмертная, но боль чувствует…»

– Рабочий день у меня закончился, – ответила я таким тоном, что повода для дальнейших разговоров не было.

– А я все-таки хочу поговорить, – начала Шишига, но не договорила.

Я защелкнула, наконец, дипломат. Подхватила свою шубку, прошла мимо Шишиги, отодвинув ее плечом, выключила в классе свет и дунула по коридору так, что не кособокой Шишиге меня ловить.

Только на середине нашей тропинки я остановилась и натянула на себя шубу.

После следующих занятий я попросила взрослого своего ученика поправить портьеру, и пока он в недоумении раздернул, а потом задернул штору, я махом свалила все мои тетрадки в дипломат, натянула шубку.

На пороге стояла Шишига. И тогда мой помощник все понял, перехватил дипломат и сказал:

– А пойдемте-ка я вас провожу, а то шляются всякие…

Когда мы вышли из школы, я подняла глаза вверх: в шишигином кабинете слабый свет пробивался через грязное стекло.

Мой спаситель проводил меня до подъезда, подмигнул и пошел своей дорогой.

С этого дня меня всегда кто-то провожал…

…А Таня продолжала терзать Любу:

– И что? Дальше что?

– Да ничего… Помнишь, ты улетела к маме на зимних каникулах? (Таня закивала). Я тогда одна осталась в квартире, и Шишига притащила своего сынка…

Таню сжигал огонь любознательности.

– Ничего особенного, я уже спала, а тут стук в дверь. Открываю защелку, а там Шишига с Сережей…

– И как?

– Сережа-то? Две капли воды – Шишига, только белесый какой-то…

– И что?

– Да ничего. Сказала, что устала, и дверь закрыла…

Я сразу прикинула, что сыночек появился у Шишиги только через пять лет после свадьбы. Положим, Георгия в первые дни Шишига еще могла затащить на себя, но чтобы потом… История становилась интересной.

Назавтра, покончив с занятиями, мы с Таней раскинули мозгами и решили расспросить Галину Степановну. Она была уже в годах, в школе работала давно и могла знать про шишигино отродье.

Вообще-то с сельскими учителями почти всегда что-то не так: прожив несколько лет в деревне и выйдя здесь замуж, учителя не становятся колхозниками в полном смысле этого слова, но и учителями быть перестают: мужья, дети, куры и коровы как-то затуманивают учительский лоск. Но Галины Степановны это не касалось: по-прежнему стройная, моложавая с хорошо сохранившимися руками, несмотря на мужа, троих сыновей и огромное хозяйство.

Галина Степановна выслушала наш запрос и не удивилась.

– Шишкина уже работала здесь года три, когда я приехала. Она тогда географию преподавала. И еще что-то, не помню уже точно. Я в первый же год замуж вышла и почти сразу забеременела. Больницы нашей еще не было, только фельдшерско-акушерский пункт. Ходить туда приходилось часто, иначе бы декретный отпуск не оформили. Один раз Нину Ефимовну я у акушерки встретила. Но зачем она там была, точно не знаю.

Что мы с Иваном ребенка ждем, вся деревня знала. А что Нина с Георгием – никто не знал, и не похоже было, что они ладят. И не видно было. Впрочем, Шишкина всегда такая. Нескладная. Может быть, из-за этого. Я Игоря в районе родила, а Нина к матери уезжала и уже с Сережей вернулась. Тогда декретный был совсем небольшой, три месяца. Мой мне работать не разрешил, сказал увольняться, пока Игорь не подрастет, а Нина понянчилась с недельку с малышом и увезла его к матери. Там он и жил до самой школы.

В школу я снова устроилась, когда Игорю семь было. У меня к тому времени еще и Ванечка подрастал. Но хотелось Игоря самой учить, вот и вышла на работу. Шишкина Сережу в мой класс пристроила.

Таня осторожно спросила:

– Он хорошо учился?

– Хорошо, – ответила Галина Степановна. – Даже очень хорошо. Но был какой-то прозрачный весь, тоненький, белесый… И не болел никогда. И всегда был тихий, даже в старших классах.