Сказ о белокурой сиртя

Глава 1. Бездюлёк

– Тронутый п-п-покос! – сказало существо и глянуло на Андрея огромными, злыми глазами. – Ты к-к-куды, мужик, пялишься? Зенки повылазили?

Андрей от изумления аж дар речи потерял и равновесие тоже: поскользнулся на голыше, обросшем сырым мхом, и всем своим высоким телом ухнул в холодный ручей, хорошо, что головой не ударился, подумал, что померещилось, так нет же: вот оно, существо, стоит перед ним, хищно ухмыляясь, смотрит сверху вниз, но глаза уже не злые, веселые.

А позади существа стоит Ольга, жена, застыла, в руках пластиковая банка для воды и кружка, чтобы воду легче было черпать: банкой тоже можно зачерпнуть, ручей не мелкий, но взбаламутишь воду – жди тогда, пока она очистится.

Десять минут назад они остановились на лесной дороге, у кривой березы, и пошли еле заметной тропкой к лесному заповедному ручью, спрятавшемуся среди огромных сосен, чтобы набрать чистой воды: нет ничего вкуснее хорошего зеленого чая, заваренного родниковой – сладкой – водой. Ручей протекал всего метрах в двухстах от дороги, но по всей своей длине прятался в чаще и под землей, а в этом месте выходил из-под земли, тек чистым полотном по широкой поляне метров двадцать, снова сужался и уходил под камни, а вокруг него стояла такая тишина, росли такие высокие сосны и так буйно цвели не опознаваемые Андреем цветы, что казалось, будто все это далеко в тайге, в стороне от цивилизации. Каждый раз, приходя на ручей, Андрей и Ольга словно попадали в другую реальность.

Они поступали так все годы с тех самых пор, когда купили небольшой заброшенный участок в дачном поселке на озере Мелком и случайно обнаружили это место, пытаясь разыскать в осеннем лесу грибы: каждый раз по дороге туда и назад обязательно заезжали на ручей. И, заезжая, не раз видели лесное зверье, приходившее сюда напиться, даже лосей видели (пришлось ждать, пока звери насытятся и уйдут от ручья), а еще енотов, косуль, белок и – в вечерних сумерках – ежей. Но чтобы такое!

Андрей ухватился за куст и поднялся, и существо вдруг оказалось маленьким, меньше метра ростом, и Андрей присел на корточки, чтобы лучше разглядеть его. Сначала он принял его за ребенка, мало ли: пацан из соседней деревни, они десятками шастают по дачным улицам, таскают яблоки, рвут безнаказанно ягоды на Ольгиных грядках, – но потом понял, что уж слишком мало существо для пацана лет девяти-десяти, каким показался он Андрею, да и выглядит оно как-то по-другому: большая голова с огромными бледно-голубыми, почти белыми глазами и коротким прямым носом, волосы на голове – белокурые, короткие, мягкие – стоят дыбом и покачиваются. Ушки у существа остренькие с большими мочками. Плечи широкие, а тельце круглое, пухлое с такими же пухлыми ручками. Кривоватые длинные ножки покрыты кудрявым золотистым пухом и заканчиваются узкими босыми ступнями. И одето существо странно: безрукавка и шорты из дорогого куньего меха, пошитые толстыми нитками (нитками ли?) через край.

– Ты кто? – Андрей, наконец, обрел дар речи.

– Б-б-бездюлёк мы, – важно ответило существо, – а ты?

– Андрей. А это – Ольга, – мужчина указал на жену, отлепившую, наконец, от груди руки с банкой и кружкой и начавшую дышать. – В деревне живешь? (Андрей все еще хотел связать существо с привычным – человеческим – миром).

– Не-а, – ответило существо, – нам в д-д-деревню ни к чему, ребятня там, с-с-собаки, мало ли что. Мы здесь живем, в тайге. З-з-землянка у нас здесь, а на ручье я л-л-лягух ловлю, невелик навар, а все же. Нам ведь много не надо, мы м-м-маленькие. Ты, мужик, вообще-то нам на н-н-ногу наступил (существо потерло ушибленное место маленькой ручкой).

– Ты уж извини, не заметил, – Андрей попытался улыбнуться, – мы сюда за водой приезжаем. Не против, если водички наберем?

Существо кивнуло, отошло от ручья. Андрей взял из рук Ольги банку и кружку, подсел поудобнее к ручью так, чтобы не сидеть спиной к непонятному существу, а оно, видимо, опасения Андрея поняло и усмехнулось:

– Не боись, м-м-мужик. Мы ничего, если нас не трогать, мы с-с-смирные.

– А если тронуть?

– Тогда только д-д-держись, мужик…

Андрей аж рассмеялся от такой угрозы, и в тот же момент, перекинутый через собственную голову, оказался второй раз в ручье. Теперь уже смеялось существо:

– Ну, что, мужик, посмеялись? Ты вставай, не б-б-боись: не тронем. Это мы так, для примера, чтобы много о себе не д-д-думал.

Андрей вылез из ручья. Вода в нем стала мутной, набирать ее смысла не было, оставаться тоже. Он взял жену за руку, но тут она обернулась и спросила:

– А что имя такое странное – Бездюлёк?

– Да что ж странного, м-м-мама, Бездюлёк он и есть Бездюлёк. От слова «безделье», стало быть. Бездельничали много, вот и н-н-назвали нас Бездюльком. Через это из пещер ушел…

– Через что? Из каких пещер? – Ольга не унималась, хотя Андрей настойчиво пытался тянуть ее за руку.

– Через л-л-лень, мама, через неё, родимую. Они же там, в п-п-пещерах, день и ночь руду свою туда-сюда тягают, камешки свои самоцветные с м-м-места на м-м-место перекладывают, а нам это не интересно, мы хотим в тишине жить, в чистоте, свежим в-в-воздухом, положим, дышать, а не пылью их пещерной…

Андрей на миг подумал, а не ударился ли он головой так, что у него теперь галлюцинации, ущипнул себя за руку, почувствовал боль, потрогал голову: там даже шишки нет. А Ольга продолжала допрашивать Бездюлька:

– Кто это – они?

Существо недоуменно посмотрело на Ольгу бледными своими глазами и сказало медленно, как говорят с неразумными детьми:

– Сихиртя мы, чудь б-б-белоглазая… Или не слышала, мама?

Ольга покивала, слышать-то она, конечно, слышала, но это же миф…

– Это миф, – Андрей словно услышал ее мысли, – пойдем, Оля.

– Сам ты м-м-миф, мужик. Еще лет двадцать поскрипишь и боты склеишь, вот и будешь м-м-миф, а мы – б-б-белокурая сиртя, наши предки здесь м-м-мамонтов пасли, а твои предки к-к-кого пасли? Ты когда в институт поступил, твой п-п-папа от радости упал с пальмы и сломал себе хвост?

Андрей вспылил даже, но вспомнил, как бодро перелетел через голову, и благоразумно успокоил себя.

– Ты есть хочешь? – спросила Ольга Бездюлька.

– Кто же не хочет, мама? Мы так очень хотим, м-м-мужик твой л-л-лягуху спугнул, когда она назад притопает, бес ее знает, – ответило существо.

– Ну, пойдем, я дам тебе кое-что, – Ольга взяла Бездюлька за руку и пошла к дороге, а Андрей двинулся за ними.

К самой машине, однако, Бездюлек не подошел, остался стоять в кустах, а Ольга порылась в корзине, отломила кусок чиабатты, взяла пару вареных яиц и большое яблоко, решив, что это достаточная компенсация за вспугнутую лягуху, и, завернув все в чистую салфетку, передала Бездюльку. Тот развернул салфетку, понюхал хлеб и сказал:

– Вот спасибо тебе, м-м-мама. Хлебушек… давно не ели… И тебе, м-м-мужик, спасибо…

– Андрей я…

– Мы помним, м-м-мужик…

С этими словами Бездюлек развернулся и пропал, как растворился, между соснами…

– Оля, как ты думаешь, кто это?

– Ты же слышал, Андрей: белокурая сиртя Бездюлёк…

– Нет, я серьезно, Оля. Какая сиртя? Это ведь розыгрыш какой-то…

Остаток пути они ехали и говорили о странной встрече. А когда приехали на дачу, то стало не до существа: в вольере Варнак мечется (соседка вчера вечером накормила, до сих пор у пса маковой росинки не было), грядки не политы, завтрак нужно приготовить. А Андрей джинсы свои мокрые на солнышке развесил и – в сеть: читать о чуде белоглазой…

– Андрей, брось ты это, сначала дела, а потом уже твои исторические изыскания.

– Оля, это же открытие, – Андрей жадно пробегал глазами статью Википедии, – это же докторскую можно защитить.

– Ты думаешь, что докторская улучшит наше с тобой положение? Моя подруга Алла, ну, ты знаешь: она в институте преподает, – докторскую защитила, а зарплата как была ни о чем, так и осталась. Ты в техникуме хотя бы что-то зарабатываешь…

– Оля, что я там зарабатываю? Который год машину сменить не можем…

– Не гневи Бога. И не прибедняйся. Все у нас с тобой есть. Все, что нужно для жизни вдвоем, есть, – поправилась Ольга, засыпая в миску корм для Варнака, – давай-ка на чистку вольера. И включи воду в огороде, я – завтрак готовить…

…Назавтра, переделав все дела на даче, ближе к вечеру засобирались домой: каникулы уже наступили, но до отпуска еще две недели, завтра на работу.

– Андрей, нам на ручей еще нужно заехать, воды набрать. И, пожалуй, в сельпо забежать стоит. Думаю, что свежего хлеба надо оставить у ручья…

И Андрей промолчал, не возражая, думая о своем…

Глава 2. Изумрудная тропа

…Хорошо, когда жизнь давно налажена и по всем вопросам достигнуто если не взаимопонимание, то хотя бы компромисс, когда люди понимают друг друга с полуслова, когда ничто не препятствует спокойному течению повседневности… Так думал Андрей, упаковывая сумку для утренней субботней поездки на дачу: отпуск, наконец-то, наступил, впереди почти два месяца отдыха, куча дел, правда, за год накопилась, еще поездка к морю, на неделю, конечно, потому что тетя Галя, соседка по даче, больше, чем на неделю, с Варнаком не остается, боится его, да и все боятся, никто из друзей не берет к себе на передержку, а ведь пес добрейший, сидит вот сейчас напротив Андрея и улыбается ему во всю свою огромную собачью пасть. На прошлой неделе Варнака на даче не оставили, взяли в городскую квартиру: Ольге показалось, что пес приболел, нос у него сухой, ест мало, – но Андрей-то точно знал, что лукавый пес хитрит и придуряется, соскучился по домашней еде, вот и прикинулся предельно больным, а сам вечером навернул немаленькую миску гречневой каши с курятиной, и нос у него сразу стал мокрым и холодным.

– Андрей, не забудь корзинку… на кухне, на столе, стоит…

Ольга металась по квартире, снимала на телефон отключенные краны и розетки: был у нее такой лайфхак – перед отъездом сфотографировать все, чем пользовались в квартире или на даче: электричество, вода, зарядки, – чтобы потом, когда тебе стукнет в голову, что ты что-то там не отключил или не перекрыл, посмотреть на фотографию, успокоиться и жить дальше, а не лететь назад, чтобы удостовериться.

Андрей взвалил на себя две сумки, перехватил одной рукой корзинку с провизией, а другой – поводок и вышел из квартиры. Спустился по лестнице медленно, никуда не торопясь, закинул вещи в багажник, натянул на заднем сиденье автогамак для Варнака и решил, что можно еще минут пять постоять на свежем воздухе, знал, что Ольга все это время будет проверять готовность любимой своей квартиры побыть без нее несколько дней. Андрей понимал ее: из двадцати лет, прожитых вместе, пять жили они с Олиными родителями, потом еще восемь лет в однушке, и только потом купили, наконец, эту роскошную трешку на Семи Ключах. Брали в ипотеку («иботека», как говорила Ольга), думали, что рассчитываться будут до самой смерти, но неожиданно – один за другим – ушли Олины нестарые еще родители, и горькими деньгами они сразу закрыли ипотеку, но денег оставалось еще достаточно, так что хватило на заброшенный земельный участок, превращенный ими в уютную дачу.

Через полчаса Андрей свернул с шоссе на лесную дорогу, и Ольга, как всегда, сказала:

– А вот здесь мы нашли Варнака…

Андрей хорошо помнил тот день, когда четыре года назад, в сумерках уже, они ехали на дачу, как вдруг фары выхватили плетущегося вдоль дороги щенка, маленького, сильно истощенного, светло-серого с большими черными пятнами. Не было разговоров о целесообразности и споров о необходимости: Андрей просто притормозил, а Ольга, приоткрыв дверь, подхватила с дороги щенка и положила себе на колени, и тот почти сразу уснул. С этой минуты единственной хозяйкой для Варнака стала Ольга, Андрею даже обидно было: это же он остановил машину, а мог бы не остановить, – но Андрей знал: не мог бы.

Понадобилось всего три месяца, чтобы понять, что Варнак – какая-то помесь бультерьера, не слишком удачная, надо сказать: соседи и друзья прямо-таки шарахались от огромного пса, жизнерадостно улыбающегося им навстречу, пришлось выстроить на даче вольер, а на калитку прибить табличку с надписью «Осторожно: злая собака», хотя пес агрессии никогда не проявлял и откровенно боялся полоумного соседского кота. Слушался Варнак только Ольгу, Андрея он в лучшем случае игнорировал, а в худшем – разворачивался и уходил на свою лежанку.

Впрочем, были у Варнака часы единения с Андреем, когда тот садился перед телевизором посмотреть, как сыграет (точнее сказать, проиграет) его любимая команда «Автомобилист»: Андрей устраивался перед телевизором в уютном кресле в гостиной или на диванчике на даче, ставил на журнальный столик пивную кружку из богемского стекла с серебряной крышкой и выгравированными вручную кабанами, наполненную светлым искрящимся пивом, Ольга приносила какую-нибудь закуску, а слева от Андрея садился Варнак, подставив огромную лобастую свою голову под руку мужа хозяйки. Так они и проводили эти хоккейные часы: Андрей отхлебывал пиво и ставил кружку на стол, брал щепотью тонко нарезанное вяленое мясо, или охотничьи колбаски, или соленую рыбку, отправлял закуску в рот, все это правой рукой, а левая рука его лежала на голове пса или трепала его по шее. Андрей считал, что Варнак проводит с ним время из уважения к Ольге, не разделявшей увлечения мужа просмотром второсортных матчей, как бы заменяя ее на это время, чтобы Андрей не был в одиночестве. Он ценил эти часы. Что по этому поводу думал Варнак, Андрей не знал.

Была еще одна – тайная – причина, по которой Андрей был рад присутствию собаки в доме: у них с Ольгой не было детей. Поженились они в самый разгар девяностых, Андрей не хотел, чтобы ребенок рос в нищете, уговорил-уболтал Ольгу, что нужно подождать, пока кончится этот кошмар, пока будет хоть какой-то заработок, а потом, когда кошмар начал потихоньку сворачиваться, случился еще один кошмар, теперь уже личный, а потом выяснилось, что поздновато думать о ребенке, и теперь Андрей, чувствуя свою вину, всячески поощрял эту возню Ольги с псом, да хоть с крокодилом, лишь бы не видеть, как она временами смотрит перед собой невидящим пустым взором…

У кривой березы остановись, Ольга подхватила узелок, собранный для Бездюлька. С того, первого, раза они не встретили его на ручье ни разу, но собранные ею узелки неизменно исчезали, впрочем, еду могли уносить дикие звери. Андрей шел впереди и вдруг остановился, обернулся к Ольге, приложил палец к губам и показал куда-то вперед, Ольга проследила и увидела Бездюлька, спящего у ручья на мягком мху. Они двинулись, стараясь ступать тихо, но Бездюлёк услышал их и мигом поднялся, настороженно уставившись на них, но потом узнал и помахал маленькой грязной ручкой. Он и сам весь был грязный: ноги, лицо, щегольский наряд из дорогого меха. И уставший. Ольга протянула ему еду, и Бездюлёк сразу отломил кусок хлеба и начал жевать, молча глядя, как Андрей набирает воду в банку.

– Что случилось? – Ольга протянула Бездюльку бутылочку с соком, и тот, отхлебнув глоток сладкой влаги, блаженно зажмурился, а потом тяжело вздохнул:

– Да Убырь п-п-проклятый всю ночь по лесу гонял. Потревожили его. Раньше хотя и в-в-встанет, ну, пошастает вокруг, и снова т-т-тихо. А сейчас сладу с ним нет с-с-совсем: в дверь скребется, воет, стережет нас по в-в-вечерам. Вчера мы чуть припозднились, а он уж около землянки. И как п-п-прыгнет. Мы б-б-бежать, он – за н-н-нами. Так всю н-н-ночь и пробегали.

– Убырь? – Ольга смотрела во все глаза.

– Ну, да, Убырь. У нас землянка в заброшенной д-д-деревне, рядом, понятное д-д-дело, кладбище, а там – Убырь. Самоубивец он, Убырь-то, в д-д-деревне говорят, что от б-б-большой любви застрелился. Еще до того, как мы здесь осели. Знали бы, н-н-никогда бы здесь не поселились…

– Как же ты теперь?

– Да нам не впервой, м-м-мама. Дверь в землянке крепкая, не прорвется. Главное вы в с-с-сумерках здесь отнюдь не шастайте. Н-н-нарветесь – живыми не уйдете.

Бездюлёк доел горбушку, завернул остатки подношения в салфетку и поднялся. Андрей уже наполнил банку водой и слушал Бездюлька внимательно.

– Ну, прощайте пока. Спасибо тебе, м-м-мама, – и Бездюлёк, прижав узелок к груди, пошел от ручья.

– Эй, – Андрей и сам не ожидал от себя, – постой.

Бездюлёк оглянулся.

– Давай-ка к нам сегодня, помоешься в бане, поговорим, порешаем, что делать дальше.

– Не, мужик, м-м-мне в деревню никак нельзя. Ребятня там, с-с-собаки опять же. Да и л-л-люди.

– А ты не боись, мужик, – сказал Андрей, – я тебя в чистом виде до своего крыльца доставлю, комар носа не подточит, – и подмигнул Бездюльку…

Тот постоял в раздумье, а Андрей перешагнул ручей, подхватил Бездюлька подмышки, опустил на своем берегу, и втроем они пошли к машине…

– Э, нет, – Бездюлёк затормозил всеми четырьмя лапами, увидев в машине собаку, – мы не пойдем: там с-с-собака!

– Не боись, мужик, – Андрей наклонился и похлопал Бездюльку по плечу, – это ж Варнак, он не тронет, он смирный, если сам не тронешь. Садись на переднее сиденье, с Ольгой, ничего, вы не толстые, вдвоем поместитесь.

Бездюлёк вжался в сиденье, и, пока ехали, все оглядывался назад, а оттуда ему улыбался во всю свою огромную пасть Варнак. А Ольга морщила нос: от белокурой сиртя пахно давно не мытым телом, болотом и кровью.

На даче Ольга отправила Андрея топить баню, а сама скомандовала гостю:

– Курточку сними-ка.

Бездюлёк поежился:

– Ни к чему н-н-нам это…

– Еще как к чему. Снимай-снимай, у тебя же вся спина в крови.

Бездюлёк стащил меховой, разодранный на спине, жилет и повернулся к Ольге спиной: от его плеча до пояса тянулись четыре глубокие царапины, хорошо, что только кожа пострадала, но царапины кровоточили, жилет изнутри был весь в крови.

– Убырь?

– Он п-п-проклятый. Думали уж, что ушли от него, у ручья остановились дух перевести, он н-н-нас и настиг, д-д-думали – убьет, да вывернулись, а тут первый луч пробился, и Убырь – бегом, в могилу…

– Стой спокойно, – Ольга достала из аптечки перекись водорода и осторожно протерла тампоном грязную кожу возле ран, – и сколько рассчитывал прожить, если бы раны загноились?

– Не боись, м-м-мама, есть, к кому пойти… Есть, кто п-п-поможет…

– Что же сразу не пошел? А если бы мы на ручей не пришли?

– Занадобилось, пошли бы… Никуда не денешься, хоть и нельзя нам туда соваться…

Ольга подняла жилет, на спине он был разорван и в крови – не починить.

– Брось ты его, м-м-мама, мы себе новый соорудим. Как к-к-куница к зиме отлиняет, так и соорудим.

Вернулся из бани Андрей, за ним в дом ворвался Варнак, закрутился вокруг Ольги, а вместе с ним закрутился и Бездюлёк, стараясь спрятаться за Ольгины ноги. Андрей перехватил собаку за ошейник, а Бездюлька поймал за руку:

– Не боись, мужик, – Андрей подтянул ручку Бездюлька к морде собаки, – свой, Варнак, свой…

Бездюлёк так и застыл от ужаса, но стоял тихо, глядя, как огромный пес обнюхивает его руку и хитро улыбается.

– Андрей, баню затопил? – Ольга хлопотала над вторым завтраком (Андрей по утрам пил крепкий кофе, съедал бутерброд и очень любил, когда на даче ему подавали второй завтрак: что-нибудь печеное, желательно, блинчики или маленькие беляшики с мясом – перепечки).

– Затопил, конечно, минут через двадцать уже мыться можно.

– Гостя нужно отправить в баню до жара, раны на спине, нельзя в сильный жар.

– Тогда через минут десять, – сказал Андрей и обратился к Бездюльку, – можно как-то по-другому тебя называть? А то некрасиво совсем – Бездюлёк…

– Да называй, мужик, как хочешь. Нас ведь м-м-мама наша по-другому назвала, когда родились, это уж потом в пещере Бездюльком стали кликать.

– А как мама называла?

Бездюлёк промолчал, сделал вид, что не услышал, а потом сказал:

– Называй нас С-с-сиртя, все же родовое имя. Или как сам захочешь, мы не против, мужик…

– Андрей я…

– Мы помним, мужик.

Ольга принесла чистое полотенце, старенькую свою коротенькую пижамку, в которой ходила по даче в жаркие вечера, и свои же носки.

– Вот, – сказала она, – наверное, подойдет.

Андрей пошел вперед, Бездюлек за ним, процессию завершал Варнак, потащившийся за мужчинами из любопытства.

У дверей бани Андрей остановился:

– Дальше сам? Или показать, как и что?

– Сам… Чай, мы не тунгусы, в баню х-х-ходим.

И Бездюлёк скрылся за дверями, а Андрей пошел в дом.

– Оля, что ты об этом думаешь? – Андрей сел за обеденный стол, наблюдая, как Ольга готовит начинку для перепечков.

– О госте нашем, о Сирте?

– Честно?

– Честно…

– Сама не знаю. Ни в каких Убырей я, конечно, не верю, но раны на спине серьезные, скорее всего, медведь или росомаха. И живет он, видимо, один. В лесу, наверное, в какой-нибудь заброшенной деревне. Только как он выживает, не пойму. И что с ним вообще, со здоровьем, я имею ввиду… Может быть, у него карликовость…И он заикается, может быть, травма какая-нибудь…Почисти луковицу, Андрей…

– Не думаю, – Андрей взял луковицу из корзинки, – я про карликовость, Оля. Ты карликов видела? А на Сиртю посмотри, как сложен, все пропорции на месте. Надо о нем в деревне расспросить…

Ольга уже налепила перепечков, поставила их расстаиваться, а Бездюлька все не было и не было. Андрей поднялся и пошел к бане, постучал в дверь, зашел в предбанник и прислушался, за дверью было тихо, он постучал снова, но никто не ответил, и Андрей вошел в парную: Бездюлёк спал на лавке, подложив веник под голову. Андрей вернулся в предбанник, подхватил полотенце и накрыл Бездюлька, пусть спит.

Позавтракали без гостя.

Ольга уже обед начала готовить, когда Бездюлёк возник на пороге. Хозяйка усадила его за стол, поставила перед ним утреннюю выпечку, налила чаю, поставила плошку с малиной. Бездюлёк, не торопясь, съел все подчистую, но от добавки отказался:

– Спасибо, объелись мы, м-м-много, мама, положила, но мы оставлять еду не приучены…

Бездюлёк сидел перед Ольгой в ее пижамке, чистенький, свеженький.

– Вот и хорошо, – сказала Ольга, – давай-ка я тебе раны смажу.

Бездюлёк повернулся к Ольге спиной.

– Я тебе старый свой свитер обрезала. – Ольга мазала ему раны, удивляясь, как быстро они затягиваются. – И пижаму можешь забрать. Пока раны не зарастут, лучше носить ее.

– Спасибо, м-м-мама, извини нас, что побеспокоили. Пора нам.

– Да куда же ты? Переночуй у нас.

– Не можем мы, м-м-мама. И рады бы, да никак. И н-н-незачем.

– Подожди тогда, сейчас соберу тебе сумку.

И обратилась к мужу, зашедшему в домик:

– Андрей, слышишь, Сиртя домой собрался.

– Если точно собрался, то отвезу к ручью, но лучше бы остался на ночь.

– Спасибо, мужик. И везти нас не надо. Мы здесь напрямик, б-б-болотами…

– Да здесь же топь кругом, – Ольга испугалась, – нет уж, отвезем к ручью.

– Не боись, м-м-ммама. Тропинка у нас здесь.

Ольга собирала сумку: сунула в шоппер свитер, мазь, буханку хлеба и котлеты.

– Проводишь нас? – Бездюлёк посмотрел на Андрея. – До б-б-болот. Тут недалеко.

– Провожу, – Андрей натянул кроссовки и подхватил шоппер.

Теперь впереди шел Бездюлёк, следом Андрей, Варнак увязался за ними. Сиртя обогнул дачный домик и уверенно пошел на задворки участка, выходящие как раз на опушку леса, видимо, он хорошо ориентировался в дачном обществе.

Андрей и Ольга выбрали этот участок за то, что он граничил с лесом, в первый же год Андрей поправил задний заваленный забор и врезал в него калитку, через которую они ходили в лес за грибами, лесной малиной и просто гулять, но в удачном положении дачи было одно неприятное обстоятельство: пока участок стоял заброшенным, ретивые соседи шастали через него в лес и не оставили это занятие, когда у земли появились хозяева. Напрасно Андрей пытался объяснять соседям, что ходить по его даче незачем: все кивали, соглашались, но лезли напролом, вытаптывая клумбы, калеча молодой газон, пока хозяев не было, лишь бы не тратить полчаса на обходной путь. Позиционная война продолжалась долго и нудно, пока не появился Варнак. Незадачливый сосед, как всегда, дождался, пока хозяева отъедут, и ломанулся через забор, но оставленный на даче Варнак вывалил из-за угла домика и улыбнулся гостю. С этого дня никто не решался проникнуть на их дачу, даже когда Андрей выстроил вольер и стал закрывать в нем собаку, уезжая в город…

Втроем вышли на лесную опушку, но в лес не пошли, а прошли вдоль опушки и спустились в овраг, двинулись по нему мягкой изумрудной тропкой. Овраг этот, длинный и глубокий, с отвесными стенами, считался опасным местом: за ним числилось несколько сломанных рук и ног и даже одна смерть, когда деревенский алкаш, зачем-то потащившийся зимой в лес, провалился в него, в пятиметровую толщину снега, не смог выбраться и то ли замерз, то ли задохнулся под снегом, так что нашли его только летом, когда запах насторожил дачников и собак.