Красивая дочь, ружьё, лопата, алиби

Глава 5. Не спеши, а то, как успеешь

Михаил вышел как раз вовремя – пьяный поднял над капотом машины Валерия камень, и собрался было ударить по машине, но замер, скосив глаза на пасть ротвейлера, обнаружившегося на его запястье. Топ, без видимых усилий стоящий на задних лапах, зажал запястье Максима так, чтобы и не укусить, но и не позволить человеку пошевелить рукой.

– Топ, молодец! – от души похвалил его хозяин, – Можно отпустить.

Камень был деловито изъят из ослабевшей длани Макса.

– Не спеши, а то, как успеешь! – мрачно велел Михаил, прихватив деятеля за грудки и оттаскивая его от машины. – Я тебе в последний раз что сказал, а? Не подходи к нашему дому! А если ты опять к Вере приставать будешь, вообще пожалеешь, что на свет родился! Понял? Ты чего творишь? Собаку чуть не убил, жену мне перепугал, дочку расстроил, сейчас чуть человеку машину не испоганил. Уйди по добру, пока я тебе ничего не сломал!

– Хахххалю, значить можно, а мне с Веркой низзя? – возмущался невменяемый субъект.

– Ну, достал же! – вздохнул Михаил. – Я же с тобой по-людски пока разговариваю. А! Хоть что с тобой разговаривать! Пошли! Ножками-ножками. Сдам тебя матери и пусть она и думает, как тебя в порядок привести.

– Михаил Иваныч, отпустите Максима! – из-за угла выбежала возмущенная женщина. – Что, эта Ваша его опять приманила?

– Кто эта моя? Вера у себя дома сидит, а твой сын тут ерунду устраивает! Убери ты его с глаз моих, а то не посмотрю, что твоя мать с моей дружили, набью ему рожу!

– Да это всё Верка твоя. Что она с парнями делает? Только головы всем морочит! Пусть бы выбрала одного и замуж вышла! Нет, всё форсит, перебирает…

– Да с какого перепуга она должна замуж сейчас выходить? Просто? Чтобы твой сыночек за ум взялся? Так у него ума и раньше-то не особо было, – рыкнул Михаил, подталкивая Макса к матери. – Ей девятнадцать всего! Кого она перебирает? Уводи его от греха! Я и так чуть сдержался, когда мои собаку спасали, которую твой сыночек топил!

– А у Вееерки хахххаль приехал! – вдруг вспомнил Макс и отправился выяснять отношения с «хахалем», немного растерявшимся от страстей, которые, скорее, ожидаешь в какой-то итальянской комедии или трагедии…

– А вот я теббббя счас!

И тут Валерий совершенно явственно услышал, как Вера, стоящая у калитки, негромко приказала:

– Шарик! Лесоповал!

События, последовавшие за этим, убедили Валерия в том, что кот командам точно обучен. Пусть необычным командам, так и семейство тут тоже неординарное.

Вылетевшее из-за калитки серое полосатое нечто ловко заплелось в ногах у нападающего, тот рухнул на четвереньки, и прямо перед собой узрел очень-очень спокойную морду алабая.

Вопли и ругань прекратились, словно кто-то кнопку нажал.

Максим сидел на траве, уставившись на раскрывшуюся перед ним дивную картину – ухмыляющуюся собачью пасть, которая с перепугу показалась ему ничуть не меньше крокодильей.

– Потапов, убери своих проклятых собак! – взвыла как пароходная сирена мать Максима.

– Бук, сидеть! – Михаил Иванович иногда очень жалел о том, что в законодательстве нет исключений типа «можно нaбить физиономию пьяному дyрню в исключительно воспитательных целях», подозревая, что тогда небольшая, но очень проблемная часть населения могла бы и поумнеть. Правда, как человек военный, подчиняться приказам наученный, вздыхал и… подчинялся. Почти всегда. По крайней мере, тогда, когда рядом были очень предвзятые свидетели.

Бук, тоже воспитанный подчиняться, тут же сел, но пристального взгляда от объекта не отвёл.

А что, смотреть-то можно? Можно! А то, что у объекта наблюдения сразу такая трезвость в организме просыпается – так это инстинкт самосохранения работает, это не запрещено!

– Забирай ты своё сокровище и не пускай к нам. Я тебе серьёзно говорю! – Михаил выглядел очень похожим на разъяренного медведя.

Женщина вцепилась в пьяного сынка и поволокла его за угол.

Вера проводила Максима довольно-таки мрачным взглядом, по опыту зная, что если уж он сорвался с более-менее трезвого состояния, то пока не получит какое-то серьёзное внушение, не успокоится – натура такая.

Прошлый раз «полёт буревестника в пьяном угаре» закончился тем, что Максу пришлось на соседней улице мыть измазанный всякой дрянью забор – а всё потому, что его пару раз, разумеется, абсолютно случайно уронили в канаву, откуда он и набрал пакость для заборного дизайна.

В позапрошлый – попытался зачем-то изловить померанского шпица соседки-пенсионерки, и был банально, но сильно побит шлангом. Благо свидетелей не было, а пенсионерка перманентно имела вид безмятежного одуванчика в безветренный день.

Год назад Макс и к ним залез – за огурцами. И ведь додумался же – дождался, когда отец начнёт менять заднюю часть забора, вот и полез за приключениями на ягодичные мышцы.

Приключения он получил в полной мере, тут уж даже мать его возмущаться не посмела – подранные в клочья штаны за кражу были небольшой расплатой, как ни крути.

А потом Макс вдруг узрел, что она как-то изменилась и из Верки-девчонки стала выглядеть как-то иначе. Узрел и воспылал…

– Как он надоел-то! – шипела она, и летал уже Макс и в крапиву, и в шиповник, и в заросли колючей жадной ежевики. Всё зависело от того, где именно его голову посещала светлая идея осчастливить Верку своим драгоценным вниманием.

Сегодняшнее происшествие на озере перевело Макса из категории «пить не умеет, а туда же» в совсем иную – «опасная и гнусная пакость».

Вера вспомнила тонущую собаку и физиономию этого самого Макса, когда он замахивался палкой на несчастную Офелию, и стиснула зубы.

– Ну-ну, полетаешь ты у меня ещё. Хахаль нашелся! – а потом невольно обратила внимание на стоящего неподалёку «курьера». Кажется, только тогда и рассмотрела.

Никакого неприятия он не вызывал, странным образом не нервничал, и… что очень прибавило плюсов – на Верину внешность неправильно не среагировал!

Никак у Веры не получалось спокойно реагировать на повышенное мужское внимание. Нет, понятное дело, приятно, когда ты из замухрышки вдруг превращаешься в привлекательную и симпатичную, но вот дальше этой приятности у Веры дело не шло. Не нужны ей пока были ни ухаживания, ни предложение руки-сердца и прочего ливера, ни цветы и маленькие бархатные коробочки со всякими «кусочками сыра» ювелирного происхождения.

Вера, как единственная, очень любимая и здраво воспитанная дочь полковника Потапова и его жены, имела чёткое представление о собственной жизни – учёба, устройство на работу, а потом уже всё остальное. Просто потому, что не всем же так везёт, как её маме с отцом, а вот, если что… заработать на кусок хлеба и себе, и детям надо уметь непременно!

Поэтому навязчивое внимание, а тем более упорные преследования некоторых сильно вдохновившихся её внешностью представителей мужского пола Веру только раздражали. Она всегда умела и любила дружить с мальчишками, и то, что многие из друзей стали её воспринимать не как друга, а как объект для ухаживаний, было приличным разочарованием. Друзей сильно поубавилось, прямо скажем – дефицит образовался, и на почве этого на человека, который спокойно воспринял и падение, и здоровенных собак, и кота-диверсанта, плюс не струсил перед очень нетрезвым Максимом, кстати говоря, вымахавшим в приличный шкаф, Вера смотрела вполне приветливо.

Потапов проводил тяжелым взглядом Максимову спину, покачивающуюся в отдалении, и поднял на руки кота.

– Ну, ты, конечно, молодец, когда по команде работаешь! – похвалил он. А потом обернулся на Валеру.

– Давайте-ка мы с дочкой вас отвезём. Я за руль вашей машины сяду, а за нами дочка поедет на моей машине. Вы же тут неподалёку живёте?

– Да ну, что Вы! Я сам! – Валера небрежно махнул рукой и тут же пожалел об этом – голова снова откликнулась на резкое движение.

– Вот и напрасно, не надо рисковать за рулём без нужды, – полковник убеждать умел, так что Валерий, в принципе признававший его правоту, решил не ломаться и назвал адрес.

– Ой, да Вы же как раз почти напротив Ниночки живёте! – обрадовалась Вера. – Она потрясающе классный мастер-кожевник! Я её знаю. Сначала мы собаками подружились, у неё замечательный пёс – Гирь, а потом уже я у неё сумки заказывала и пояса.

– Собаками подружились? А! Да, мама говорила, что её собака дружит с соседскими. Там вроде что-то огромное лохматое, а ещё бультерьеры. Правда, не знаю, как можно дружить с бультерьерами!

– Да, ну, что Вы! Бульки потрясающие! Крок и Дил! Они когда на озеро приезжают, я всегда очень радуюсь – наши слоники с ними играют вовсю. Я там всех знаю, и Тима, и ещё и Эрдель появился. А уж Фунтик – это вообще что-то… Погодите, а у Вашей мамы какая собака?

Специфические способы опознания людей через собак Валере были в новинку. Ну, не общался он ещё с этим сообществом собачников. Слегка удивился, но ответил:

– Маленькое беленькое, такое пушистое-пушистое.

– А! Арька – Ариадна? – моментально припомнила Вера. – А маму вашу Асей зовут? Ну, надо же как тесен мир!

Валера только головой кивнул и снова живенько осознал, что вот не нужно было этого делать.

– Нет уж, раз мы с Вами знакомы, ну, пусть пока только через собак, но всё равно знакомы, мы Вас точно отвезём! Заодно и с мамой Вашей хочу поздороваться, я её уже с ранней весны не видела! – решила Вера, не заметив, как родители обменялись мимолётными улыбками.

– Погоди! Если это та самая Ася, я ей сейчас кое-что передам! – заторопилась Надежда Потапова. Вернулась быстро, неся пакет, из которого виднелись ветви, покрытые листьями. – Это ежевика. Неколючая ежевика. У Вашей мамы её нет, а она очень хотела завести. Я с ней встречалась только на озере, адрес не знала.

Ася изумилась, когда вместо сына с покупками к её порогу прибыла целая делегация, выслушала рассказ о произошедшем, встревожилась из-за падения, отмахнулась от извинений.

– Ну, знаете, коты могут кого угодно уронить! Я в прошлом месяце была стреножена соседским Эдиком. Он приходит пробовать Арькин корм, нравится ему похрустеть, а тут я… Хорошо успела за перила крылечка схватиться… Валер, ты как?

– Да нормально, не переживай! – он покосился на Веру, вокруг которой азартно наворачивала круги Арька, и ему захотелось, чтобы эта странная девица, так легко болтающая о собаках, осталась на подольше.

– Нет-нет… решил же никаких красоток! – одёрнул он себя. – Одни от них проблемы! Вон и тот пьяный псих, да и вообще!

Что «вообще» он не додумал, потому что Вера начала рассказывать о собаке, которую она сегодня выловила и спасла от этого самого психа, и Валера сильно пожалел, что не был на озере в этот момент.

– Ой, Верочка, ужас-то какой! – заахала Ася, – А что же теперь с собакой будет?

– Хозяев попробуем найти. Мы в прошлом году тоже охотника подобрали – бежал вдоль шоссе, бедняга, все лапы себе стесал. Веймаранер – это такое серое, здоровенное и жутко трогательное.

– И нашелся хозяин? – неожиданно для себя спросил Валерий.

– Нашелся! – Вера так радостно улыбалась, что он и сам почувствовал, как у него улучшается настроение, даже голова поутихла. – Сбежал дурачина за зайцем, и сколько хозяева не бегали и не кричали, найти так и не сумели. Обклеили всё объявлениями, только пёс далеко убежал. Но, к счастью, на нём ошейник остался, а там разумный адресник. Так что с ним было легко – я позвонила, они приехали буквально через пару часов. Счастья было…

– Верочка, а разумный адресник – это какой? – удивилась Ася.

– Пластинка с номером телефона, – пояснила Вера, – крепится на ошейник.

– А у Арьки есть специальная капсулка с бумажкой внутри.

– Да, есть такие, вот они-то ненадёжные – нижняя часть капсулки часто откручивается сама по себе, бумажка с контактами хозяев выпадает. Так обидно, когда собаку нашел, на ней адресник есть, а контактов-то и нет! Вроде хозяева позаботились, а вот производитель этой фигни подвёл и их, и собаку!

– Ой, как же славно, что ты мне об этом сказала! Завтра же закажу пластинку, я видела такие.

Валерий изумлённо покосился на мелкую Арьку, которая, оказывается, была не просто собакой, а целым пропуском в мир людей, которые знают друг друга не по фамилиям, должностям или адресам, а по собачьим приметам «аааа, это у неё такая курчавенькая коричневая такса» или «знаю-знаю – красивый лабрадор и с ним мужчина».

После отъезда Потаповых Валерий устроился в тенёчке на скамейке и вдруг понял, что встретился с парадоксальным обществом в обществе.

– Жалуются, что соседи друг друга теперь не знают, ага, как же! Аж в другом посёлке по собакам знакомы! Пароль – собака, отклик – пёс!

Глава 6. Самое главное условие

Когда у живого существа заканчивается надежда, жить становиться совсем трудно. Так трудно, что даже у здорового и сытого исчезают силы, что уж говорить о той, которая уже почти месяц бегала по бесконечным, бесчисленным дорогам, стараясь найти ту единственную, по которой она убежала от своего хозяина. Она не помнила, когда последний раз ей удалось сытно поесть, не помнила, сколько раз пришлось спасаться от чужих собак, от людей, которые почему-то замахивались на неё всем, что попадало под руки, от ужаса, когда над головой с громким треском распадались небеса, и сверкал немыслимо страшный и грозный свет.

Дома, когда был гром и молния, она бежала к хозяину, и он успокаивал её, рассказывал, что ей нечего бояться, что всё хорошо!

Ну, почему? Почему никто-никто больше не может ей сказать, что всё хорошо, что ей не нужно бояться?

Вперёд её гнала только надежда найти хозяина, почувствовать его руки на своей голове, услышать голос, запах… Наверное, это надежда утонула вместо неё. Там, в той воде, должна была погибнуть и она, Рина, но на дно пошла только её надежда. Тот человек замахивался на неё палкой, отталкивал от берега, больно ударил по лапам. Наверное, больше нет и никогда не будет в её жизни хозяина, а без него Рине и жить-то незачем.

Рина только слабо удивилась, когда её подхватили чьи-то руки, когда кто-то закричал на того страшного человека, когда её потянули на глубину – ей уже было всё равно. Правда, завидев берег, она попыталась вырваться, но сил уже не было, и она пошла ко дну.

Когда поняла, что жива, что ей что-то говорят, пытаются подбодрить, стала послушно стараться, но… наверное любые старания сходят на нет, когда надежда потеряна в холодной озёрной глубине.

– Снова хуже стало. Нет, дело не в физиологии, – невесело пожал плечами ветеринар на вопрос Веры, приехавшей с отцом за собакой. – Я уже столько раз это видел – иной раз понимаешь, что это животное не выживет. Ну, невозможно выжить! А зверь зубами за жизнь держится, выкарабкивается через невозможное, через все наши прогнозы, наши знания, анализы, УЗИ, рентгены и КТ. Выживает, потому что знает, ради чего борется, потому что его держит нечто большее, чем наши возможности, лекарства, вся наша проклятая техника! – врач безнадёжно махнул рукой на какой-то зачехленный аппарат. – Да вы и сами знаете всё, кому я рассказываю! Так вот… ей, – он кивнул головой на угол, где лежала привезенная утром собака, – ей, видимо, незачем жить, она… она сдаётся.

Вера действительно знала, о чём говорит врач. Её первая любимая самая-самая собака выживала именно так – только чтобы не уходить раньше времени от неё, Веры. Вытаскивала себя и оставалась рядом. Только вот… она всегда знала, что Вера с ней, а если… если никого рядом нет? Если даже надежда потерялась, тогда что?

Полковник покосился на дочь, и, подхватив под локоть расстроенного врача, вывел его в коридор. И дверь прикрыл.

– Спасибо, пап! – Вера услышала, как закрылась дверь и шагнула к собаке, безнадежно уставившейся в стену. Времени было совсем немного – много ли его нужно, чтобы организм, обессиленный стрессом, голодом, бесконечными усилиями добежать, рвавшими сухожилия, не выдержал, добитый пустотой безнадёжья…

Вера опустилась на колени рядом с собакой, начала гладить её и говорить.

– Я знаю, что ты думаешь… Что ты никому не нужна, что всё плохо и никогда не станет хорошо, что ты пропала, потерялась и больше не найдёшься? Так вот, это неправда! Послушай меня, я не знаю, откуда ты и что случилось в твоей жизни, но не брошу тебя! Слышишь! Ты нужна мне, нужна нам! Если это будет возможно, мы отыщем твоих прежних хозяев, и ты вернёшься домой! А если не получится, то… то ты всё равно вернёшься! Потому что твой дом будет ждать тебя у нас! Дом настоящий! Ты не думай! Мы не предаём и не обманываем, слышишь? Я не для того сдержалась, чтобы не прибить этого гада-Макса. Да, того, кто тебя обижал, чтобы ты тонула в безнадёге! Мне знаешь, как трудно было? Даже знаю, что именно с ним за тебя сделала бы, но, если честно, плевать я на него хотела, потому что ты – важнее! Понимаешь? Ты вот что, думаешь, что ты одна потерялась? Нет, конечно! Вот слушай! В прошлом году…

Вера вытирала слёзы, но рассказывала собаке о том сером чудике, который вернулся к хозяевам, о том, сколько радости было! Рассказывала об овчарке, найденной отцом в лесу, которая пробежала немыслимое расстояние, полностью заплутав. – Её хозяйка искала собаку в своей области, а эта дурёшка аж в Подмосковье примчалась! И то нашлась! А ты тут что? Умирать решила? Вот ещё какие глупости! А ну-ка давай, приходи в себя, слышишь? Не смей сдаваться! В любом случае, у тебя уже есть я и моя семья, а она у нас большая и забавная!

Рина невольно прислушивалась… Ей вообще-то всё равно было, но девушка говорила так, что отгородиться от неё, уйти прочь было как-то сложновато. А потом… потом были же они – слова! Они оказались совсем не такими, к которым Рина привыкла за последнее время – «пошла вон», «счас как вдарю», «убирайся», «какая-то здоровенная бродячая собака, ещё укусит», «да она, небось, больная, не подходи к ней», «ну, куда нам такая». Эти слова били как камень или метко брошенная палка. А вот девушка говорила совсем не так:

– Ты живи, пожалуйста! Ну, почему мы не можем передавать вам силы?! Я бы так хотела!

– Как же не можете? – внезапно удивилась Рина. – Ещё как можете! Ты же мне их даёшь!

Слова человека могут так много… гораздо больше, чем мы думаем, так легко их выговаривая.

Рина видела их – слова этой девушки. Наверное, к её приходу она ослабела совсем, поэтому и слова стали не просто набором звуков, несущих какой-то смысл, а теплом, светом, и… надеждой. Той самой, которой так не хватало большой, тощей, измученной собаке.

Слова ложились на пятнистую шкуру, впитывались всем телом, проникали в сосуды, заставляя работать сердце, а оно, глупое, вдруг так обрадовалось чему-то, что поспешило, заколотилось, забилось как тогда, когда Рину звал её главный, самый-самый нужный человек.

– Да, его тут нет, но вот эта… она меня зовёт, она обещает, и я знаю, что это правда! Я могу ей верить и… надеяться! Может, моя дорога всё-таки вернёт меня к моему Владу! Он же расстроится, если совсем меня не найдёт! А если он уже так же расстроен как я, если ему так же плохо без меня? Мне нужно вставать! Вставать и идти. Пока с ней, а потом… потом я буду очень надеяться! Я так рада, что я снова могу надеяться! Что я нужна, а значит, жива!

Вера ощутила движение под рукой, посмотрела на собаку и выдохнула.

Не было больше тусклых уставившихся в одну точку глаз, нет, взгляд стал живым и осмысленным.

– Хорошая моя, солнышко моё! Ты… ты всё-таки меня услышала?

– Конечно, я тебя услышала. Мы всегда слышим и если только можем, если можем остаться, если только не ушли слишком далеко – всегда идём, – большущая худая лапа легла на руку Веры, а потом за ней последовала и морда. – Ты же меня звала, да?

– Да, да, моя хорошая! Я тебя звала! Ты моя умница!

Полковник не очень-то удивился, увидев заплаканную Веру, которая появилась на пороге, решительно обратившись к ветеринару, – Мы собираемся домой!

В распахнувшейся за ней двери была отчётливо видна собака, которая явно пыталась встать и идти за Верой.

– Ну, вот, о чём я говорил? Когда они хотят жить, ветеринария бессильна! – счастливо разулыбался врач. – Она захотела…

Михаил Иванович косился в зеркало заднего вида на дочку, которая на заднем сидении наглаживала собаку.

– Счастье, что она у нас именно такая! Не знаю, как бы мы жили, если бы получилась пустая финтифлюшка… Надо же, вытянула! Ну, ещё бы! Сколько она свою первую Чару жить уговаривала, и ведь дотянула до глубокой собачьей старости, а нам говорили: «Усыпите, не выживет!» Эээх, так ведь и за людей можно не бороться. Да ведь и не борются за многих, – он вспомнил о нескольких таких примерах из круга сослуживцев, да и просто знакомых, которые оказались не нужны и обессилены этим, почти добиты.

– И ведь надо не так уж и много – выслушай ты человека, ему уже легче. А то так ведь недалеко и коллективно до американской мечты докатиться – всё ол райт, улыбка на тридцать два пластмассовых зуба и подальше от чужих проблем, а то ещё заразишься сочувствием, не ровен час. А за него денег не дают… время-то потратится, а время – деньги, то есть сплошной убыток! Тьфу! – полковник сердито фыркнул в ответ на собственные мысли.

– Пап, я тебя люблю! – с заднего сидения протянулась рука дочки и погладила по плечу, словно смахнув все его невесёлые раздумья.

– И я тебя! – откликнулся Потапов уже совсем с другим настроением. – Ну, о чём вы там с ней договорились?

– Я рассмотрела клеймо… Вполне читабельное. Доедем, буду искать клуб и через него контакты, – решительно ответила Вера.

– Сначала её надо с нашими гавриками познакомить! – напомнил Потапов.

– Само собой! – весело откликнулась Вера. – Главное-то что? Главное, Шарика задобрить! Я маме позвонила, что мы едем, и она уже готовит питательную базу для этого.

Бук и Тополь были псами нормальными, правильными и воспитанными. Ни один такой пёс не обидит сyкy или щенка. А вот познакомиться – с удовольствием.

– Ой, какая… – завилял недлинным хвостом Бук.

– Ага… пятнистая такая… красивая! – у ротвейлера Топа хвоста, можно сказать, и вовсе не было, поэтому он вилял всей задней частью тела.

Рина была совсем слабенькой, поэтому Потапов вынес её из машины и поставил перед домом, давая Топу и Буку познакомиться, а потом унёс собаку в дом, где жена уже приготовила ей лежанку.