Труп в летнюю ночь

Она не договорила. У стойки регистрации раздался грохот, как будто что-то упало. Миша стоял, опустив свои кувалдоподобные руки вдоль тела. Рядом покачивались чемоданы, которые, по всей видимости, и грохнулись, когда Миша разжал свои кулаки.

– Ну, все, – пробормотала Вера, – Началось…

– Не боись, прорвемся! – я взяла Веру за руку и направилась к нашим мужчинам.

– Я, этсамое, – Миша посмотрел на Веру исподлобья. – Я никуда не лечу.

– Миш, послушай, – Пашка сочувственно посмотрел на Веру. – Это была моя идея, про бизнес-класс. Я уговорил Веру. В самый последний момент. Так что, во всем виноват только я.

Миша недоверчиво посмотрел на Павла, который, как всегда, проявляя свое благородство, кинулся принимать удар на себя.

– Ну, просто я привык летать бизнес-классом, – продолжал Пашка. – Вот, понимаешь, пунктик у меня такой. Не могу в экономе…

– Вот и летели бы с Яной бизнесом, а мы бы прекрасно в экономе, этсамое, – упрямо пробурчал Михаил.

– Не, Миш, что ты за эгоист такой! – влезла я, понимая, что нужно спасать ситуацию. – Вот почему ты не думаешь про Веру? Почему вы, мужики, всегда только о себе беспокоитесь?

– Мы? – удивился Павел, посмотрев на меня с некоторой обидой, а Михаил удивленно перевел взгляд с Веры на меня и залился краской возмущения.

– Я, этсамое, эгоист?

– А кто ты? – несло меня. – Самый натуральный эгоист, Миша! Ты себя в зеркало видел? А в самолетах ты вообще летал когда-нибудь?

Миша совершенно потерялся от моего напора.

– Я, этсамое, летал… давно, в детстве мы в Сочи с родителями…

– А ты не заметил, что с тех пор ты несколько подрос? Вот сам подумай – ты представляешь себе размеры кресел в экономе? Ну ладно, тебе наплевать, и ты готов втиснуться на сидение, которое в два раза тебя уже. Но ты о Вере подумал?

– О Вере? – зачарованно пробормотал Миша.

– Да, о Вере! Это ей сидеть рядом с тобой. На соседнем кресле. Точнее, на том, что от него останется после того, как ты займешь весь положенный тебе объем. Я вот один раз летела в Прагу рядом с толстой теткой. И скажу тебе, это были худшие три часа в моей жизни. А та тетка прилично уступала размерами тебе, можешь мне поверить. Это так ты заботишься о своей любимой женщине? Ты готов ее обречь на такое из-за своих дешевых понтов?

– Яна! – испуганно пролепетала Вера.

– Понтов? – Миша покраснел еще больше и взмахнул своими огромными руками, слегка задев стоящего рядом Павла. Тот поморщился, но выдержал удар стоически.

– Именно, Миша! Понтов! – я понимала, что несколько перебарщиваю, но другого пути решить проблему я не видела. Миша вполне был способен отказаться от полета, и тогда я даже боюсь представить, как бы мы выходили их этой ситуации. – Понтов, Миша! Ты не готов поступиться своей дурацкой гордостью ради того, чтобы твоя любимая чувствовала себя комфортно. Ты готов создать всем нам кучу проблем, только потому что тебе, видите ли, твои дремучие шовинистские понятия не позволяют это сделать. Ты, Миша – сексист, домостроевец и мужлан!

Пашка хмыкнул при слове «сексист», а я застыла в пафосной позе, возмущенно глядя на Михаила. Тот сопел, краснел, но я явно поколебала его решимость. Видимо, с этой стороны он сложившуюся ситуацию не рассматривал.

– Миш, – вступила Вера. – Я тебя очень прошу, давай мы сейчас поедем бизнес-классом, а обратно, я тебе обещаю, мы будем добираться так, как ты захочешь. Можно, к примеру, поездом… Нас же твой друг будет встречать, этим именно рейсом. И Янка с Павлом, они-то чем заслужили? А мы потом поговорим… Я, конечно, не должна была так делать… ну, за твоей спиной. Ну, прости меня, пожалуйста…

Миша обиженно потоптался на месте, пробурчал себе что-то под нос, но все-таки нагнулся, поднял чемоданы и поднес их к стойке, где девушка в синей форме с интересом наблюдала за разыгрываемой перед ней сценой. Похоже, гроза миновала.

– Спасибо, Ян, – благодарно шепнула мне Вера. – Даже не представляешь, как с ним иногда тяжело.

– Ну, надеюсь, оно того стоит, – так же тихо шепнула я.

– Стоит, – ответила Вера и счастливо улыбнулась.

3.

В бизнес-классе я уже летала, так что никаких особых восторгов он у меня не вызвал. Как-то, пару месяцев назад, мы с Пашкой должны были срочно попасть в Москву по моим делам, а билеты оставались только в бизнесе, и Пашка, не моргнув глазом, выложил кругленькую сумму, честно говоря, приведшую меня в некоторое замешательство. Я все никак не могла привыкнуть к тому, что уровень дохода моего возлюбленного в разы отличается от моего. Впрочем, если быть честной, такие вещи меня не сильно волновали. Приятно, конечно, что не надо думать о том, как дотянуть до следующего гонорара, как со мной периодически бывало в старой жизни, еще до Пашки. Но и какой-то бешеной радости от материального достатка я не испытывала. В магазинах я, скорее по привычке, чем из экономии, выискивала скидки и упорно не желала выкидывать бешеные суммы за бренды, предпочитая демократичные торговые марки средней ценовой категории. Пашку, кстати, это тоже мало волновало. Для него деньги были средством, а не целью. Если надо ехать срочно, а срочно получается только дорого, то значит поедем дорого, и никаких сожалений от неразумных трат. И мне такой подход очень нравился.

Мы разместились на удобных, вместительных креслах. Даже Миша вполне комфортно втиснулся в одно. Вера села рядом с ним, и они тут же принялись ворковать. Мелодичный голос моей подруги журчал приятным фоном, изредка прерываемый басом Михаила.

Мы с Пашкой устроились впереди. Он тут же достал свой ноутбук и извиняющимся тоном пробормотал:

– Ян, ты извини, но я должен тут кое-что закончить, – и тут же уткнулся в какую-то огромную таблицу с цифрами.

– Я так и знала, что ты постоянно будешь пялиться в свои документы, – недовольно проворчала я. – Нельзя так, Паш. Мы же в отпуске. Надо уже учиться отдыхать.

– Угу, я только закончу с этим грузом, там опять Богдан накосячил, – Пашка уже целиком погрузился в экселевский файл, исправляя ошибки начальника своего логистического отдела.

Я откинулась на спинку кресла и, отодвинув шторку, сделала вид, что увлечена тем, что происходит за иллюминатором. На самом деле я даже порадовалась тому, что Пашка ушел в работу и не обращает на меня внимания. Мне действительно надо было подумать.

Стюардесса предложила шампанского. Я машинально ухватила бокал и теперь задумчиво крутила его в руках, размышляя о том, что теперь придется перестраивать всю свою жизнь. Я даже пригубила немного, подумав, что вряд ли от одного бокала что-то изменится, но ощущение совершаемого мною преступления было настолько сильным, что я отставила шампанское и, когда стюардесса проходила мимо, незаметно от Пашки попросила унести бокал.

– Ян, ты извини, тебе, наверно, скучно, – пробормотал Пашка, не глядя на меня. – Но мне действительно надо это доделать. Ты же, кажется, брала с собой книгу. Достать тебе?

– Нет, Паш, спасибо, я подремлю лучше, – я отвернулась от него и закрыла глаза.

Пашка, заботливый и внимательный. Надежный, как металлический сейф. Человек, превративший мою жизнь в волшебную сказку. После череды неудачных и бессмысленных романов Пашка был как подарок судьбы, как воплощение моей мечты. И ведь я была счастлива все это время, живя с ним в его квартире, напичканной антиквариатом и смахивающей на филиал Эрмитажа. Утром я вскакивала вместе с ним и провожала его в офис, как образцовая жена. Даже научилась готовить. Пусть не так виртуозно, как Томка или Вера, но вполне сносно. Пашка уверял меня, что ему все нравится. В прошлой жизни у меня было такое ощущение, что я все время куда-то бежала и никуда не успевала. Вечные дедлайны. Бесконечные звонки и сообщения от заказчиков: «Яна Владимировна, исправьте здесь, пожалуйста, отложите этот документ, сейчас мы вам пришлем другой» и постоянная выматывающая нехватка денег. С появлением в моей жизни Пашки все это исчезло. Проводив его на работу и пошуршав для приличия по хозяйству, я садилась в комнате за стол, который стоял у большого окна, выходящего во двор-колодец, открывала ноут и писала свои детективчики или даже занималась переводами по старой памяти, но уже без прежней нервотрепки, соглашаясь только на хорошие заказы, без вот этого вечного «это нужно было сделать еще вчера, поторопитесь, Яна Владимировна». Никакой нужды в деньгах у меня не было, но свой пусть маленький, но все же доход давал мне иллюзию нужности. Весна закончилась, и началось почти сносное питерское лето. Погода наладилась, и я иногда выходила гулять – до Невского было рукой подать, а там можно было свернуть к атмосферным каналам со старинными мостами и мрачноватыми домами, словно сошедшими со страниц романов Достоевского. Иногда я заскакивала в магазины, покупала что-то по мелочи, большие покупки мы делали с Пашкой в выходные в огромном супермаркете. И шла готовить ужин. И ждать Пашку. В этом было что-то очень уютное и правильное – ждать вечером домой своего мужчину. Кормить, с удовольствием наблюдая за тем, как он ест. Никогда не думала, что это такое удовольствие – смотреть, как любимый человек поглощает приготовленную мной еду. Выслушивать его рассказы о работе, просто болтать о пустяках. Заваливаться на диван, чтобы посмотреть какой-нибудь сериальчик или фильм. Я так остро наслаждалась своей новой жизнью, что иногда ловила себя на том, что очень боюсь ее потерять. Что все это – и Пашка, и питерская квартира в центре, и все мое счастливое и беспечное существование вдруг закончится, исчезнет. Потому что ничем таким я это счастье не заслужила.

Мама мне всегда говорила, что человеку ничего не дается просто так. Что за все надо платить, и прежде, чем на тебя начнут сыпаться подарки судьбы, ты должна изрядно упахаться и пострадать. Но страдать мне почему-то не хотелось. Разве это обязательное условие для счастья? Бывает же, что все случается просто так. Повезло – и я встретила своего Пашку. Но в глубине души я все равно считала, что все это дано мне не как безвозмездный подарок, а в качестве аванса. И судьба вот-вот предъявит мне счет. Вот она и предъявила.

Вся моя жизнь оказалась под угрозой. Как бы не повел себя Павел, я вдруг сейчас осознала, что как прежде уже не будет никогда. Что ребенок изменит все. Я больше не смогу неспешно писать свои детективчики, прихлебывая кофе и покуривая в форточку – Пашка не любил, когда я курю в комнате, курить нам можно было исключительно на кухне. Да и с курением придется завязывать. Сначала я стану толстой, как обожравшийся пингвин, буду ходить, переваливаясь из стороны в сторону, и сексуальности во мне будет не больше, чем в пивной бочке. А перед Пашкой на работе будут вертеться безупречные красавицы со стройными ногами и тонкими талиями, одна Инга, начальник его юридической службы, чего стоит. И хоть Пашка и уверял меня, что они всего лишь хорошие друзья и бывшие однокурсники, я никак не могла перестать его ревновать.

А потом появится ребенок. Моя мама любила рассказывать, как я своим появлением испортила всю жизнь их добропорядочному семейству. Перепутала день с ночью, не давала никому спать, постоянно орала, плевалась сосками. Диатез, зубы, желудочные колики – я не обошла ни одной из родительских страшилок, которыми пугают молодых матерей. По рассказам моей мамы выходило, что первый год жизни младенца – это какой-то кромешный ад. И если бы не мои бабушка с дедушкой, которые были призваны, чтобы помочь молодым родителям, мама непременно сошла бы с ума от такого счастья. Она была очень молода, моя мама, когда я родилась – училась на втором курсе и умудрилась провернуть фокус с моим рождением, не уходя в декретный отпуск. Да и папа был не многим ее старше, учился в том же университете, в аспирантуре. И ему тоже, наверно, было не до меня. Хотя почему-то из детских воспоминаний, у меня остался именно он, отец. Ну и, конечно же, бабушка с дедушкой. Они всегда были рядом. Но, почему-то, когда меня одолевали детские воспоминания, первым, кто всплывал в памяти, был отец, папа, мой папочка.

Я помню, он часто читал мне перед сном, а в выходные водил гулять в Воронцовский парк. Мы тогда жили на Ленинском проспекте, и парк подступал прямо к нашему дому. Он начинался с яблоневого сада, тонких изящных деревьев, особенно красивых весной, утопающих в мелких белых цветах, как в душистой пене. А, если углубиться дальше, можно было попасть в дубовую рощу. После ажура яблоневого цвета дубы казались чем-то монументальным и вечным – невероятно огромные исполины, уходящие вершинами прямо в небо. Между деревьями и по их толстым стволам бегали юркие наглые белки, которые почему-то никого не боялись, и мы иногда даже кормили их.

– Смотри, Янка, – тихо говорил папа, опускался на корточки и протягивал руку со специально припасенным для белки лакомством. Шустрая нахалка, поблескивая глазками-бусинками, торопливо подбегала к папиной руке, воровато выхватывала угощение и, махнув пушистым хвостом, исчезала в кроне деревьев, затерявшись среди узорчатых дубовых листьев. А мы с папой смеялись. Я до сих пор помню его заразительный смех.

А потом мы шли парковой дорожкой: высокий, чуть сутулый мужчина и маленькая девочка с вечно растрепанными волосами.

Я уткнулась носом в иллюминатор и почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.

Папа всегда казался мне надежным и незыблемым. Как вековые дубы Воронцовского парка. И самым красивым, конечно. И самым умным. Папа был филолог, занимался проблемами западноевропейской литературы. В совершенстве знал немецкий, немного хуже французский и испанский. А еще он читал массу книг и любил мне пересказывать их, адаптируя шедевры мировой литературы к моему возрасту.

Да, я была совершенно, стопроцентно, папиной дочкой. Именно его прихода я с нетерпением ждала каждый вечер. Именно с ним я любила гулять по Воронцовскому парку. Я рано научилась говорить и читать. Уже в четыре года лихо складывала буквы в слова, поражая гостей и родственников, которые только охали, глядя, как я без запинки читала названия журналов и заголовки газет. Наверно, отцу со мной было интересно. Намного интереснее, чем с моим младшим братишкой, который никаких таких рекордов не ставил, развивался медленно, а читать и вовсе научился только в первом классе, да и то из-под палки. Зато братика очень любила мама. Позже, когда отец уйдет, мама всегда будет мне говорить, что я пошла в отца, а вот Сереженька, он в их породу.

Я часто заморгала глазами, старясь все же не расплакаться, но получалось так себе. Глупо в тридцать пять лет горевать по себе девятилетней.

Именно столько мне было, когда отец ушел. Я даже не помню особо, ругались они с мамой или нет. Мне кажется, что нет, но детская память она такая ненадежная. Зато я хорошо помню, что было потом. Любой мой косяк – игры с подружкой в чужом дворе, нечаянная двойка за забытое и невыученное стихотворение, первая выкуренная сигарета – все это было потому, что я в отца. А в кого еще?

И это выводило меня из себя. Потому что я чувствовала, что мое сходство с отцом – это какая-то ущербность. Как будто бы я была изначально бракованной. Ну а как еще я должна была это воспринимать после того, как отец нас предал? Радоваться, что я похожа на предателя? Понимать, что где-то внутри меня тоже сидит этот неправильный ген, который из самого прекрасного и надежного мужчины в моей жизни, из моего отца, сделал настоящего подлеца и труса, сбежавшего из семьи и бросившего двух детей. А ведь мой отец был для меня всем – почти что богом. Большим, надежным, крепким. Как Пашка.

Это сравнение пришло ко мне неожиданно, и меня словно ударили кнутом. Я вздрогнула, почти как от боли, торопливо отерла слезу и посмотрела на сидящего рядом Пашку. Как будто почувствовав это, Пашка оторвался от своего ноутбука.

– Ян, все в порядке? – с тревогой спросил он, видимо, заметив что-то странное в моем взгляде.

– Ага, все хорошо, – пробормотала я, пряча глаза.

– Да что сегодня с тобой? Ты прямо с утра сама не своя. Даже шампанское пить не стала.

Господи, как он это-то умудрился заметить? Как он вообще умудряется все замечать? Мне казалось, что он был поглощен своей работой и мой трюк с шампанским остался незамеченным. Но Пашка всегда замечал все, что касалось меня. Иногда меня это даже бесило. Но чаще просто нравилось. Я чувствовала себя защищенной, укутанной в его заботу, как в теплый пушистый плед. Совсем как в далеком детстве, когда важно вышагивала рядом с отцом, крепко ухватившись за большой палец его руки, слушала папины рассказы и смешно кивала растрепанной головой.

И вдруг меня словно кольнуло. Прошлое надвинулось на настоящее, наложилось на него и слилось. Папа тоже был внимательным и заботливым. Как Пашка сейчас. Надежным, как этот чертов сейф – дурацкое сравнение, которое никак не желало отпускать меня. Главным мужчиной, который просто в один прекрасный день собрал свои вещи и исчез из моей жизни, даже не объяснив, почему он так поступил. Неужели и Пашка сможет вот так? Просто исчезнуть?

– Яна! Да что происходит? – Пашка занервничал.

– Ничего. Просто задремала, фигня какая-то приснилась, – я говорила не очень убедительно, и Пашка, кажется, не поверил ни одному моему слову, но, к счастью, загорелось табло с требованием пристегнуть ремни, и доброжелательный женский голос объявил, что самолет заходит на посадку.

4.

Ваня Стрельцов уже ждал нас во Внуково. При виде нашей компании он сначала широко заулыбался, а потом вдруг как-то напрягся и даже слегка нахмурился.

– Привет! – я помахала ему рукой.

Пашка, который шел первым, приблизился, поставил чемоданы и пожал Ване руку. Следом этот маневр повторил Миша. После чего, немного смущаясь, представил свою спутницу в своей неповторимой манере:

– Это вот Вера… моя, этсамое…

– Да, Вань, это та самая Вера! – сочла своим долгом пояснить я. – А Томка где? Она не с тобой?

– Очень приятно, – проговорил Стрельцов. – Нет, Тома уже на турбазе, с семьей… А вы, конечно… черт, как это я не подумал…

Произнеся эту странную сумбурную фразу, Ваня перевел взгляд на наши чемоданы и замолчал.

– О чем ты не подумал? – уточнила я, вслед за ним разглядывая наши чемоданы.

– Да вот об этом… Ладно, пойдем, разберемся, – и он, подхватив один из чемоданов, торопливо пошел к выходу.

Мы двинулись за ним.

Причину Ваниного замешательства я поняла, когда мы подошли к припаркованной машине, и Ваня, вздохнув и бормоча под нос что-то невнятное, открыл багажник.

Багажник был почти полностью забит какими-то пакетами, свертками, тюками и даже коробками.

– Я хотел, чтобы два раза не ездить, – стал оправдываться Стрельцов, увидев наши удивленные лица. – Ну, там Томка купить кое-что велела, в Москве. Забрать один заказ… И это вот я не успел вытащить еще. Думал, что как-то…

– Вань, ты чего? Та же знал, что нас четверо! – не выдержала я.

– Ну я про чемоданы не подумал…

– Как это? Ты что ж, решил, что мы тут на две недели налегке приедем, что ли? С маленькими рюкзачками с зубными щетками?

– Ян, ну что ты на Ваню накинулась, – вступился за Стрельцова Пашка. – Ничего, как-нибудь поместимся. Можно кое-что по салону распихать…

– По салону? – я посмотрела на Пашку, как на идиота. – У нас в салоне Миша! Я сомневаюсь, что мы там все как-то распихаемся. А ты намерен туда еще и четыре чемодана засунуть! К Мише? Ты смеешься?

Миша виновато вздохнул, а Вера пришла на помощь Паше.

– Я уверена, что если все правильно разложить, то место найдется. У меня, кстати, неплохо получается укладывать вещи компактно. Давайте-ка, ребята, помогите. Вон ту коробку можно вытащить и поставить под ноги в салон…

– Да в салоне там тоже не то, чтобы есть место… Эх, в общем, – Стрельцов вздохнул и, обойдя машину сбоку, открыл заднюю дверь.

Мы уставились внутрь.

– Ох ты ж… мать, этсамое, – протянул Михаил, завороженно разглядывая салон.

Пашка слегка закашлялся, а Вера недоуменно посмотрела на меня, а потом в ужасе перевела взгляд сначала на Мишу, а потом на четыре наших не самых маленьких чемодана.

– Вань, скажи, а мы чем тебе так не угодили? – я наконец нарушила повисшую тишину. – Ну вот зачем ты решил заморить нас таким оригинальным и затейливым способом? Что мы плохого-то тебе сделали?

Стрельцов только вздохнул и полез в карман за сигаретами.

– А что это вообще такое? – вежливо осведомилась Вера.

И мы все с любопытством посмотрели на Ваню. Потому что, не знаю как у остальных, а у меня не было никаких версий, насчет того, зачем Стрельцову с Томой понадобились куча каких-то длинных металлических штырей, пересекающих салон в самых разных направлениях.

– Это беседка, – пояснил Стрельцов грустно, щелкнул зажигалкой, затянулся и зачем-то добавил. – Свадебная…

– В смысле? – не поняла я. – Какая, к черту, беседка?

– Ну, фигня такая, вроде шатра. Томка заказала еще пару недель назад… Сказала, что будет красиво. Ну там цветы, ленты, блестяшки всякие… Купидон!

– Ну если Купидон, то, конечно, – согласилась я. – Куда нам без Купидона? Без Купидона нам, Ваня, вообще никуда. А как ты себе это все представлял? Ну ладно, про чемоданы ты не подумал. Конечно, странно для человека, который всю жизнь занимается тем, что расследует преступления, проявить такую недогадливость, ну бог с ним. Но вот это вот? Ты же знал, что нас четверо? И с нами Миша? А Миша некоторым образом тебе должен быть знаком, раз уж ты с ним дружишь. Или ты думал, что за те полгода, которые вы не виделись, Миша похудел и уменьшился раз в пять?

– Ян, ну что ты накинулась на Ваню? – попытался остановить меня Павел, как всегда пытающийся всюду проявлять свою вежливость и деликатность. – Он просто не рассчитал. Сейчас мы все решим…

– Да я не знал, что эта беседка такая… То есть, нам обещали, что она в сложенном виде будет компактна и удобна в транспортировке… То есть, Томку заверили, что мы легко увезем ее в джипе…

– А вы им сообщили, что в этом же джипе ты еще и четырех гостей собрался транспортировать? С четырьмя чемоданами? – не унималась я.

– Ян, ну не надо так, – еще одна вечная миротворица, Вера. – Мы сейчас попробуем что-нибудь придумать. Я, когда начинала свой бизнес, сначала логистиком была. Там иногда такие задачки решать приходилось, как раз по размещению груза. Иногда у нас тоже случается всякий нестандарт, правда, Паш? Вот смотрите, если эти пакеты вытащить из багажника и переместить в салон, то сюда можно втиснуть парочку чемоданов. Миш, давай, помоги мне…

И мои друзья увлеченно стали выкладывать что-то из багажника и стараться решить проблему, которая на мой взгляд была из разряда совершенно нерешаемых.

– Угу, давайте, поиграйте в тетрис. С удовольствием посмотрю, что у вас получится, – пробурчала я и отошла немного в сторону, к газону. По привычке достала сигарету и зажигалку и даже уже щелкнула, извлекая язычок оранжевого пламени, и тут меня торкнуло.

Я застыла, завороженно глядя на огонь, слегка извивающийся на легком летнем ветерке. Мне же больше нельзя курить. Как же я забыла?

Первая малодушная мысль, которая посетила меня, была тут же мной с негодованием отвергнута. Мысль это заключалась в том, что, насколько я знала, резко бросать курить нельзя, потому что это стресс для организма. А стресс – это тоже вредно, в том числе и для ребенка. Ребенка… Господи, у меня же там ребенок. Пусть совсем маленький, даже крошечный, вообще непохожий еще на человека, но все равно уже человек, а вовсе не набор клеток, как любят утешать себя те, кто решаются на аборт. Я крутила в руках сигарету, представляя себе крошечного, забавного малыша, похожего на Павла. Да, я прекрасно знала, как выглядит зародыш на примерно таком сроке, помнила из картинок учебника по анатомии. Он и на человека-то не похож, не то, что на какого-то конкретного родителя. Но воспринимала я его именно так. Как очень маленького Пашку.

А еще я представила, как я сейчас подожгу сигарету и затянусь крепким, вонючим и очень вредным дымом. И этот маленький Пашка начнет корчится, задыхаться… Нет уж, дудки! Я с отвращением сломала сигарету и отбросила ее в траву. И покосилась на остальных.

– Миш, давай толкай его! – командовал Стрельцов, руководя погрузкой нашего багажа. – Еще немного, и мы его утрамбуем!

– Да я его и так уже… того, этсамое, – пыхтел Михаил.

– Погодите, а если мы этот сверток подвинем? – принимала самое деятельное участие в этом маразме Вера.

И только Пашка, нагруженный какими-то пакетами, философски молчал, не мешая своим друзьям играть в игру «впихнуть невпихуемое». И задумчиво наблюдал за мной.

У меня в сумке завибрировал телефон.

– Ян! Привет! Вы там как? Долетели? – услышала я голос Томки.

– Долетели, – согласилась я. – Вот Ваня тут нас уже встретил…

– Ну и хорошо, – на заднем плане вдруг послышались какие-то истошные вопли, словно Томка находилась в каком-то африканском диком племени людоедов, у которых как раз намечался ритуал по запугиванию врагов и злых духов. – Черт, Ян, я плохо слышу… Вилка, да перестаньте уже, пожалуйста!