Все мои дороги ведут к тебе

В передней первой ее встретила встревоженная Амина, экономка и нянька, вырастившая одного за другим детей Кадашевых. Толстая и вкусно пахнувшая домом татка, хорошо говорила на русском, всю жизнь проработав в этом доме. В цветастом длинном платье и шальварах, с повязанным на голове платком, она умоляюще сложила руки на груди и шепотом заговорила:

– Ханум вы моя золотая, лебедушка вы моя, Сашенька, ну, где, где вы пропадали? Отец просто в бешенстве. Мне уже три раза пригрозил, что прогонит меня из дома. А ежели прогонит? Куда же я пойду на старости лет, а? – Амина причитала и причитала, от чего Саша нахмурилась, взглянув на огромные часы в прихожей.

Шесть часов ее не было! Надо полагать, отец в бешенстве.

– Прости, Аминушка, прости, – Саша прижалась к ее пышной груди, обняла ее мягкое тело. – Я не заметила, я в порядке, я уже дома, видишь? Никто тебя не прогонит. Ведь это и твой дом. Ну, же не сердись на меня, – она вскинула к няньке глаза. – Где все?

Амина взглядом показала на большую полуаркой дубовую дверь гостиной.

– А Павел Иванович у себя, рвет и мечет, попадет вам, ненаглядная моя, – она обняла ее крепче и вдруг заговорщическим голосом сказала: – Что сегодня было, ханум, вы не представляете. Пойдемте, я вас переодену, а то в таком виде вам точно попадет от отца.

Она схватила Сашу за руку и потащила ее мимо кабинета отца, наверх по лестнице, стараясь ступать на ступеньки только пальцами ног в расшитых татарских тапочках, чтобы лестница не скрипела. Благополучно миновав длинный коридор второго этажа, они, наконец, оказались в Сашиной комнате, уставленной изящной светлой мебелью, исполненной на заказ в стиле модерн. Сразу у окна перед высоким в пол массивным зеркалом в белом ободе растительного орнамента стояло уже готовое платье для торжества, привезенное от портнихи на днях. Белая пышная юбка платья с длинным шлейфом, расшитая вручную крошечными жемчужинами, занимала добрую половину комнаты. В углу лежала целая куча цветных коробок разного размера и формы – обновки по случаю окончания института, которые она до сих пор не успела разобрать. В центре располагалась большая кровать, довольно высокая, из светлого дерева, с красивым небесно-голубым балдахином. А рядом с ней – изящная тумбочка с раковиной и кувшином.

– Давайте-ка сюда свое платье, – Амина по-свойски командовала в Сашиной комнате, помогая ей переодеться, вымыть ноги от песка и грязи, не забывая причитать и ворчать: – И где это видано, чтоб такими ножками грязь месили, ханум? Вылитый трубочист, где и ползала, бесы только знают.

– Погоди, погоди, Амина, что тут у вас произошло? Говори, – Саша стоически терпела все манипуляции старой няньки, на ходу поправляя волосы и заправляя чулки.

– А то произошло, что полный дом гостей. И Оленька, голубка моя, приехала со своим старым ослом, и Машенька, рыбонька моя, приехала с детками. Славные такие мальчишки, щечки розовые, кудряшки – ну, ангелы, вылитые ангелы.

– Ты что не выспалась, что ли? – Саша шутливо потрепала ее по щеке. – Они же еще при мне приехали. Что тут такого?

– А то, – обиженно сказала нянька, – что Мурат приехал уже без вас, моя дорогая. А приехал он с каким-то другом. Так вот отец как его увидал, весь помрачнел, брата вашего отругал, мол, зачем притащил, девица, то есть вы, на выданье, а он джигита молодого в дом притащил, – она очень многозначительно посмотрела на Сашу, которая только улыбалась, сидя на стуле, болтая ногами, пока Амина приводила в порядок ее волосы.

– И что? Дальше-то что, Амина?

– А то, глупышка вы моя, что раз он так рассердился, значит, он уже что-то точно придумал про вас. Но только я вам ничего не говорила, вот так, – она склонила над Сашей свое толстое вспотевшее лицо и жестом показала, что отныне у нее рот на замке.

– Что придумал про меня? – Саша схватила ее за руку. – А, ну, отвечай, что ты имеешь в виду?

Амина выпрямилась и принялась истово собирать Сашины волосы заколками и шпильками, продолжая молчать.

– Амина, ну, не молчи, ты думаешь, отец уже кого-то имеет на примете? – Саша вскочила со стула и вцепилась в няньку.– Говори!

Амина жалобно посмотрела на нее и всплеснула руками.

– Конечно, имеет. Такая лебедь луноокая выросла, красавица, умница. Разве он даст вам выйти замуж за какого-то офицера? Его же кроме денег ничто не интересует, вашего-то отца.

– За какого офицера? – Саша испуганно посмотрела на Амину, подумав, что ей каким-то образом стало известно об Андрее.

– Да хоть за какого. Я же толкую вам, что Мурат приехал с другом, тоже офицером…

Она замолчала, увидев, что Саша облегченно вздохнула и села.

– Ну-ка, пташечка моя, погляди-ка на меня, – подозрительно сказала Амина, повернув к себе ее лицо толстыми мягкими ладонями. – А ты про какого офицера подумала? Признавайся, вижу ведь, щеки загорелись, глаза блестят.

Саша вскочила и замахала на нее руками, понимая, что может выдать себя.

– Все, довольно, ни о ком я не думала! Помоги скорее, надо уже спускаться, а не с тобой тут болтать, – Саша повелительно на нее посмотрела, показывая, что не желает больше продолжать разговор.

Амина помялась еще пару секунд, недоверчиво поглядывая на свою пташку, а потом, не сводя с нее глаз, принялась застегивать длинный ряд пуговиц на ее спине. Когда уже все было готово, она вдруг резко повернула Сашу к себе за плечи и прямо-таки уставилась в ее глаза.

Саша, не дрогнув, смотрела на няньку.

– Что-то вы хитрите, ханум, ой, хитрите. Я, старая нянька, вынянчившая вас вот на этих самых руках, кожей чувствую, что вы что-то задумали.

– Ничего я не задумала, – по слогам сказала Саша, – но это только пока. Я не позволю распоряжаться своей жизнью никому, даже отцу.

С этими словами она поцеловала няньку в мясистый лоб и выбежала из комнаты.

+++

Большая гостиная в нежно-бирюзовых тонах была любимым местом в доме. Возле двух высоких окон стояло белое фортепиано, за которым играла мать. Катерина Муратовна еще сохранила удивительную красоту, с годами несколько увянувшую, но читавшуюся в мягких чертах ее луноподобного лица. Сидя с прямой спиной, она перебирала клавиши, с любовью оглядывая собравшихся детей. От того, что все были здесь, под ее крылом, а дом снова наполнился звуками и радостным смехом, глаза ее светились от счастья.

Саша вошла, тихонько прикрыв за собой дверь, смутившись, когда все взгляды обратились к ней. Она еле заметно присела, эта привычка осталась еще с института, и торопливо подошла к матери. Села на банкетку и уткнулась лицом в ее колени.

– Вот и Сашенька, – счастливо сказала Катерина Муратовна, перестав играть. – Наша дикая голубка, целыми днями где-то пропадает, вдали от людей и дома…Все хорошо, милая? – она приподняла Сашино лицо и заглянула в ее глаза.

Как можно было не любить маму? Ее огромные, всегда с такой нежностью глядевшие глаза столько снились Саше в институте. Запах ее духов Персидская сирень был неизменен год от года. Этот запах навсегда слился с образом матери. Саша положила свои руки поверх ее ладоней и улыбнулась.

– Сегодня чудесный день, мама. Все просто замечательно.

С этими словами она выпрямилась, и они принялись играть в четыре руки.

На большом диване белой с розовыми цветами обивке сидела Ольга. С любопытством Саша наблюдала за старшей сестрой, ее наряды всегда восхищали. Вот и сейчас Ольга была в модном лиловом платье античного кроя с расшитым подолом. Она полулежала на куче маленьких подушек, обмахивалась ажурным веером и с кокетливой улыбкой смотрела на кружок мужчин в углу гостиной, которые играли в покер. За игральным столом сидели Мурат, Егор Денисович Пурталес, отец, который пару раз строго посмотрел на Сашу, а также поручик, который Саше показался совсем неприятным. Он то и дело бросал взгляды на Ольгу, громко разговаривал и без конца подкручивал свой рыжий ус. Здесь же сидел Алексей – младший из сыновей Кадашевых. Когда он приехал, Саша не знала, видно во время ее отсутствия, но была рада его видеть. Алексею было двадцать два. Длинные волосы, худощавость и бледность выдавали в нем студента столичного университета. Он играл пылко, быстро вспыхивая, если проигрывал, и также быстро вспыхивал, когда удача улыбалась ему. Он был мил, как все юноши, а его искренние эмоции от игры заставляли Мурата трепать его за волосы.

– Не дрейфь, братишка, будет и на нашей улице праздник, – Мурат потрепал брата за длинную челку и насмешливо сказал: – Экий чуб ты, брат, отрастил. В казаки, что ли подался?

– Ни в кого я не подался, – Алеша обиженно одернул голову, – нравится так.

Косыгин усмехнулся и стрельнул взглядом в Ольгу. Та поймала его взгляд и энергично замахала веером, пряча кокетливую улыбку. Это не ускользнуло от внимания Саши. Она встревожено посмотрела на Пурталеса, но старик ничего не замечал.

Рядом с Ольгой сидела Мария, средняя сестра. Она была за мужем за местным владельцем типографии Асланом Аскеровичем Сафаровым, и, как не раз слышала от отца Саша, сама сделала свой выбор. Средняя дочь Павла Ивановича и Катерины Муратовны была высока, с правильными чертами, похожая на мать, имевшая невероятно выразительные умные глаза. Маша была в темно-синем платье с крошечной камеей на груди и аккуратно убранными назад волосами. Она подчеркнуто скромно одевалась, что особенно бросалось в глаза в сравнении со старшей сестрой, и весь вечер не сводила глаз со своих сыновей – трехлетних мальчиков Романа и Рустама, которые то дрались, то весело смеялись, то попеременно рыдали. Она, как орлица, бдела за ними, стараясь уследить за мальчуганами, но и не дать им слишком много вольности в материнском доме.

– Ты очень строга, – снова, уже который раз за вечер, сказала Ольга, когда Маша пригрозила ребятам отправить их наверх, если те не перестанут кричать. Ольгу, не имевшую детей, Машины ангелочки явно умиляли. Она периодически подманивала к себе то одного, то другого, и пылко их обнимала и целовала в пухлые щечки. Мальчишки же после слов матери ненадолго присмирели, расположившись на ковре, и стали перебирать деревянные игрушки.

– Зачем ты так с ними строга, сестра? – Ольга с улыбкой смотрела на притихших мальчишек, обмахиваясь веером. – Милые, очень милые создания.

– Если не держать их в строгости, эти два милых создания превратятся в сущее наказание, – сказала Маша по-доброму, но довольно строго. – Аслан их невозможно балует. А потом все проблемы с воспитанием приходится решать мне, – она грустно улыбнулась.

– Что муж? Приболел? – Оля метнула взгляд в сторону своего старика Пурталеса.

– Нет, слава богу, здоров. У него остались нерешенные дела в Баку, – Маша как-то грустно это сказала и, очевидно, пытаясь сменить тему, ласково взглянула на младшую сестру. – Сашенька, завтра твой вечер.

Саша отозвалась смущенной улыбкой, невольно снова и снова оглядывая всю семью: строгую Машу, кокетливую Ольгу, пылкого Алешу, бравого Мурата, довольного отца. И с волнением бросала взгляд на маму, которая ласково ей улыбнулась, отчего Саша вдруг не удержалась, бросила играть и кинулась матери на грудь.

– Что с тобой, милая? – мамины руки были удивительно теплы, и от нее так чудесно знакомо пахло домом и мамой, что невольно наворачивались слезы. И выглядывая сквозь оборки маминого платья на сидевших в гостиной людей, Саша с удивлением поняла, что и братьев, и сестер, каждого, она любила по-своему, по-особенному. Так, Ольга восхищала ее своей красотой и уверенностью. Мурата любила всем сердцем, потому что он напоминал ей об Андрее. Алеша вызывал самые нежные чувства, потому что помнились их детские проказы и игры еще до отъезда в Тифлис. А вот Маша…Средняя сестра вызывала у Саши невероятную гордость и восхищение, потому что смогла убедить отца благословить ее брак с Асланом Сафаровым, человеком не знатным и не богатым по местным меркам. Но Саша знала, что его здесь уважали. Многие считали его очень образованным и прогрессивным человеком, который, будучи мусульманином, женился на православной Маше, совершенно не требуя от нее перехода в свою веру. Мария помогала мужу в газете, там же печатала небольшие очерки, а также рассказы и стихи, в основном для детей. Их союз был образцом для Саши. Наблюдая за сестрой, Саша задавалась вопросом, что же такого должна была сказать отцу Маша, чтобы убедить его уступить.

– Господа, и опять удача на моей стороне! – громко и довольно вызывающе воскликнул Косыгин за игральным столом, потирая руки перед открытыми картами.