На круги своя

Послышался какая-то возня, голоса стали еле слышны. Маша прислушивалась к звукам, но скоро её снова утянуло во тьму.

***

Утром Маша выяснила, что белый свет ей не мил. Точнее, вообще любой свет. Солнце проникало сквозь лёгкий тюль и светило ей прямо в глаза, отчего они начали слезиться. Простонав что-то невразумительное, Маша закрыла лицо руками.

– Проснулась, любимая? – над ней склонился Даниил, – Что такое? Свет?

Услышав, что шторы закрылись, Маша осторожно отняла руки от лица. Муж присел на кровать и погладил её ногу.

– Как ты себя чувствуешь?

– Как человек, который хочет в туалет, – призналась она, осторожно садясь. Одеяло соскользнуло вниз, и она поняла, что была в одном белье.

– Я взял на себя смелость тебя раздеть, – Даниил вежливо отвёл глаза в сторону, – сейчас принесу тебе халат.

Маша натянула одеяло обратно на грудь и оглядела комнату. Это была небольшая, абсолютно обычная спальня. В центре, как водится, стояла кровать с двумя тумбочками. Напротив – комод. Маша устало всматривалась в обстановку, сквозь головную боль понимая, что не узнаёт ровным счётом ничего. Вернулся Даниил с тоненьким шёлковым халатиком в руках. Она накинула его на плечи и осторожно, опираясь на его руку, встала. Голова всё так же кружилась, мутило. Даниил проводил её до ванной и хотел зайти с ней внутрь, но она отказалась. Одной рукой вцепившись в край раковины, Маша кое-как умылась. В зеркале отражалась бледная, растерянная молодая женщина. Под глазами – тени, длинные светлые волосы всклочены. Она осторожно ощупала затылок, морщась от боли. По ощущениям там, под спутанными волосами, была огромная гематома, но не было ни крови, ни перелома. Кое-как приведя себя в порядок, она вышла из ванной.

– Почему меня не оставили в больнице? – спросила она, когда Даниил подхватил её под локоток.

– Думаю, не было необходимости.

– Что сказал врач? Я вообще не помню, как мы там были… – Маша с облегчением вернулась в кровать, уложила голову на подушку.

– Такое бывает, – Даниил снова присел рядом, – у тебя сотрясение мозга. И, как следствие, небольшая амнезия.

– Небольшая, – прошептала Маша, рассматривая звёзды, скачущие перед глазами, – я даже тебя не помню. Я даже не знаю, сколько мне лет…

– Да, врачу ты тоже не смогла ответить на эти вопросы, – Даниил потёр шею, – но я могу. Тебе двадцать восемь. Мы с тобой женаты почти пять лет.

– Прекрасно, – прошептала Маша, чувствуя, что снова проваливается в сон, – пять лет…

– Отдыхай, любимая, набирайся сил, – Даниил склонился и оставил нежный поцелуй на её щеке, – моя жена должна быть здоровой.

***

В дурацком, полусонном состоянии, Маша провела несколько дней – сколько точно, она сказать не могла, потому что для неё всё слилось в единое тошнотворно-мутное пятно. Она только знала из рассказов мужа, что был март 2018 года, и одно только это знание довело её до слёз – воспоминания обрывались где-то в 2007, когда она была в выпускном классе. Вот она стоит с подругой Алёнкой в арке недалеко от школы и осуждающе смотрит, как та затягивается вонючей сигаретой, вот думает, где отмечать Новый год, а дальше – пустота. Не то чтобы она чувствовала себя школьницей – да и отражение в зеркале не давало впасть в сладостный делирий – просто она очень смутно представляла, чем занималась последние одиннадцать лет.

Вдобавок, ей постоянно снился один и тот же сон: будто бы она была в небольшой уютной комнате, сидела на коленях у светловолосого красавца, и знала, как во сне бывает, что на улице мороз и вьюга. Внутри же этой комнаты, на руках у этого человека, ей было тепло и уютно. Она тщетно пыталась вспомнить лицо мужчины из сна – оно расплывалось, ускользало от неё, оставляя в памяти только образ: светлый, нежный, откровенный. И она точно могла сказать, что это был не Даниил.

Муж не отходил от неё ни на минуту. Это радовало – ей было плохо, ей было тревожно, она постоянно путалась в днях, переспрашивала одно и то же. Он рассказал, что на неё, по всей видимости, напали грабители и стукнули по голове чем-то тяжёлым, что у неё украли сумку с паспортом, деньгами, ключами… Хорошо, что Даниил в тот вечер шёл ей навстречу.

Он предвосхищал все её желания, ухаживал за ней. Муж помогал ей добираться до ванной комнаты, приносил еду прямо в кровать, рассказывал об их жизни, но совсем немного. «Не хочу, чтобы у тебя появились ложные воспоминания», – грустно говорил он. А Маша хотела, чтобы уже появились хоть какие-то. Когда он принёс ей их свадебную фотографию в рамке, она выронила её из рук и снова горько заплакала, не узнав ни платья, ни места, где их сфотографировали.

Даниил старался отвлечь её от грустных мыслей.

– Хочешь, я тебе почитаю? – предложил он одним томительным вечером, держа в руках небольшой томик – самой ей, по предписанию врача, нельзя было ни читать, ни смотреть телевизор, – мой любимый поэт.

Маша натянуто улыбнулась, изобразив заинтересованность – она не помнила, чтобы была особой любительницей стихов. Но, судя по всему, полагаться на память ей и не стоило.

Даниил устроился на стуле около комода, где стояла лампа с её прикроватной тумбы – Маша всё ещё плохо переносила свет. Он откашлялся.

О тех мгновеньях позабудешь ты?

В тени Любви мы их похоронили,

Чтоб милых тел, не отданных могиле,

Касались только листья и цветы.

В цветах – отрада, что давно мертва,

В листве – надежда, что угаснет вскоре.

Забыть мгновенья, что погребены?

Но смутный ум раскаяньем томится,

Но память сердцу тягостней гробницы,

Но суд вершат непрошеные сны,

Шепча зловещие слова:

«Минувшая отрада – горе!»[1 - П.Б. Шелли «Минувшее», пер. Б. Дубинина]

С его последним словом в комнате повисла тишина. Не уютная, полная раздумий, а плотная, давящая, пропитанная насквозь невысказанным упрёком и болью. Было в этой тишине ещё кое-что. Тоска. Отчаяние женщины, не узнающей голос собственного мужа.

Удивительное чувство – ты знаешь, кем является этот человек, ты видишь, как шевелятся его губы, как кончик изящного носа поднимается вверх и вниз, в такт словам, как с каждой строчкой разглаживается морщинка между его бровей, но тембр, интонации – ничто не вызывает в душе отклика. Ни трепета, ни узнавания.

– Ты побледнела, – Даниил заложил пальцем страницу и прикрыл томик, – тебе нехорошо?

Маша тяжело сглотнула, не в силах отвести от него распахнутых глаз. Горькое, гадкое чувство вины царапало горло. Он столько для неё делал – откликался на малейший зов, кормил, прикладывал компрессы ко лбу, развлекал. А она не могла его вспомнить. Для неё он оставался, фактически, незнакомцем.

Даниил положил томик стихов на тумбочку, присел на край кровати.

– Что такое? – он заботливо поправил ей одеяло, – Ты хочешь чего-то?

Маша покачала головой.

– Расскажи мне что-нибудь о нас, – попросила она, – как мы познакомились, например.

Даниил слегка задумался, лёгкая улыбка тронула его красиво очерченный рот.

– Могу рассказать, как я понял, что влюбился в тебя.

– Прямо влюбился?

– Именно! Мы пересекались с тобой и до этого, но однажды мне показалось, что я увидел тебя настоящую… Я тогда шёл по каким-то скучным делам. Был март, как и сейчас, ветреный и непостоянный. Ты шла мне навстречу – распахнутая куртка, волосы заплетены в косу – вся погружённая в собственные мысли. Ты морщила нос и совсем не смотрела под ноги. Наступив из-за этого в лужу, ты не рассердилась, не была раздосадована, только посмотрела на промокшие ботинки и развела руками, мол: «вот, какая я неуклюжая». Я тогда решил, что ты – не такая, как остальные. Ты чище, лучше, светлее…