Книга с верхней полки

– Значит, Вы – библиотекарь?

– Да. А что же происходит? Может, объясните всё-таки?

– Фрол Садовый убит … – следователь посмотрел на меня, наблюдая за реакцией на сказанное. – Вы же были знакомы?

– Да, были… Сочувствую ему, конечно… Я давно его не встречал и не знал, что у него какие-то сложности… но я причём?

– Пистолет, из которого потерпевший был убит, лежал в книге со штампом Вашей библиотеки. Книга найдена у него дома.

Я нервно засмеялся:

– Как пистолет мог уместиться в книге?

– Не притворяйтесь, будто не знаете, как это делается! В страницах был вырезан тайник.

– Что за книга?

– «Мастер иллюзионной живописи»

– Припоминаю… И всё-таки – почему меня обвиняют в убийстве?

– Его застрелили из пистолета, который был в книге Вашей библиотеки.

– Это не моя библиотека, а государственная!

– Пистолет могли подложить Вы!

– У меня нет пистолета!

– Это Вы должны доказать!

– Не мне нужно доказать свою невиновность, а вам мою причастность.

– Не волнуйтесь – докажем! Уверен, к концу дня мы получим от Вас признание.

Обэшник собирался ещё что-то добавить, но селектор на столе оглушительно затрещал и скрипучим голосом доложил, что Брукова ждёт начальство. Следователь был явно раздосадован перспективой прервать допрос, пристегнул меня к стулу толстой витой цепью, напоследок посмотрел так злобно, будто это я его оторвал от «дела», и убрался.

Я просидел час, другой… Чтоб отвлечься от боли в затёкших мышцах я предался воспоминаниям.

Неожиданно я увидел себя ребёнком, тщетно оттирающим залитый въевшейся краской пол в классе. Светило вечернее солнце, ворвавшееся вместе с тёплым весенним ветром в распахнутые окна, пели птицы. С площадки у школы доносились голоса моих приятелей, которые гоняли мяч, а я торчал в классе, пытаясь отскрести проклятую краску.

Не дождавшись меня из школы, отец пришёл за мной и застал за этим неприятным занятием.

Не говоря ни слова, он ушёл и вскоре появился с бутылкой растворителя и ворохом тряпок. Он опустился на пол рядом со мной и принялся за краску.

– Подумай, Рома, почему ты здесь, – произнёс отец.

Я вздрогнул от неожиданно прерванного молчания.

– Ты понял, почему ты здесь?

Я ничего не ответил, но я понимал, что он хотел сказать – я здесь неслучайно! Все ребята резвились во дворе, а я, как проклятый, весь вечер отмывал класс потому, что у меня слабый характер. Меня ничего не стоит подбить на шалость, а потом оставить в дураках. Краску ту не я один разливал, но мучался с ней только я из всей компании.

Вдвоём мы с отцом управились довольно быстро, но домой не спешили.

– Давай, Рома, проветрим класс – запах растворителя ещё очень сильный.

Мы стояли с отцом у окна и наблюдали, как медленно сгущается тёплый вечер.

Уже совсем стемнело, когда мы заперли кабинет и попрощались со сторожем школы. А потом шагали домой по тёмным улицам и ели чуть подтаявшее эскимо, которое отец купил в вечернем магазинчике. Он уговорил сердитую продавщицу обслужить нас, хотя она «уже закрылась, потому что нет света». Папа умел ладить с людьми…

Почему я вспомнил тот несмотря ни на что замечательный вечер из детства? Потому что слова отца были сейчас как нельзя кстати – «Подумай, почему ты здесь».

Часа через три моего ожидания в духоте я почувствовал, что больше не выдержу и свалюсь со стула.

Вдруг дверь осторожно открылась, в комнату вошёл молодой человек в форме обэшника. Он прижимал к животу тощий портфель, и, явно стесняясь меня, проскользнул вдоль стены к столу. Он откашлялся и, едва взглянув на мою измученную физиономию, тут же отвёл глаза. Его лицо пошло красными пятнами, а лоб вспотел.

– Я Ваш новый следователь – Сколтов, – представился парень. Он сел за стол, пощёлкал «мышкой», пристально вглядываясь в монитор, удручённо вздохнул и, не глядя в мою сторону, добавил: «Начнём допрос».

*****

Трудно сказать, кто больше устал от происходящего – Сколтов или я. Молодой следователь, наверное, стажёр, всё время что-то печатал. Готов поклясться, что он фиксировал даже моё ёрзание на стуле. Наверное, так его в институте учили. У него был заготовленный список вопросов, которые он добросовестно зачитывал мне по одному. Я терпеливо отвечал: «Нет», «Не был», «Книги давал всем зарегистрированным», «Никаких подозрительных лиц на территории библиотеки не встречал», «Погибшего знал – вместе работали в редакции».

Вечером пришёл Бруков. Внимательно прочёл протокол допроса и пренебрежительно хмыкнул:

– Так ещё чего доброго его и отпускать придётся.

– Но, может быть он действительно невиновен. Я стараюсь выяснить.

– Стараться будешь над дипломом, а сейчас нужно дело закрывать. У тебя что – толпа подозреваемых?

– Не-ет. Только Гроднов.

– Вот и я об этом – только он. А дел у нашего ведомства – за год не управиться. А ты сопли распустил – «может, невиновен». Скорей всего виновен. Только это нужно быстро выяснить, а так ты с ним до пенсии беседовать будешь.

– Я веду допрос как положено!

– «Положено» – снова передразнил Бруков. – Не знаю, как вас там, в академии, учили, но у нас положено по-другому разговаривать с подследственными.

Обэшник позвонил кому-то и произнёс в трубку: «Холодного в 312-ю». Наверное, Холодный, это была фамилия того здоровяка в комуфляже, который через минуту нарисовался в дверях. От одного взгляда на него у меня похолодело в затылке, и я перестал чувствовать ноги.

– Владимир Викторович, может быть, я сам продолжу допрос? – следователь попытался защитить меня.

– Ну, конечно – потом продолжишь! Забирай! – приказал подполковник детине. Тот заломил мне руки и надел наручники, хотя я и не думал сопротивляться.

Меня долго вели полутёмными коридорами, спустили по лестнице на два марша вниз. Мы снова куда-то топали, пока, наконец, я не оказался перед массивной бетонной дверью.

На потолке замигала лампочка, и дверь со стоном отворилась. От удара в спину я влетел в комнату и упал на холодный влажный пол.