– Он ведь в армию уходит… – протянул мальчишка. – Там стреляют.
И мне впервые пришло в голову, что, кажется, этому пацанёнку никто не потрудился объяснить, что, собственно, происходит. Да что там, с ним вообще кроме меня никто не общался.
– Слушай, Ванька, – серьёзно сказала я. – Ты ведь у меня умный парень, да? Ты сам подумай, войны ведь нет, правда?
– Правда, – неуверенно пробормотал он.
– Ну вот, значит, ничто Виталику не угрожает. Никто в него стрелять не будет, никто его не убьёт.
– А зачем тогда ему в армию? – спросил малыш.
– Затем, что… Вдруг на нас нападет враг. А никто из мужчин воевать не умеет. Вот Виталика там и научат, как отбиваться от врага.
– А на нас нападут? – снова испуганно спросил Ванька.
Ох, я и сама-то не слишком хорошо умела разговаривать с детьми.
– Нет, нет, конечно, – заверила я. – Его… его просто на всякий случай научат. Чтобы он стал настоящим защитником, – тут я, признаться, едва не фыркнула, представив себе Виталика доблестным защитником Родины. – А потом он вернётся и станет спокойно жить и работать. А войны не будет, не бойся!
В соседней комнате нестройно заголосили:
– По Дону гуляет казак молодой…
Ванька посопел, сдвинув светлые брови, потом серьёзно кивнул и прошептал:
– Ну ладно.
– А теперь спи, – сказала я. – Спи, маленький. Всё будет хорошо!
Как бы мне хотелось, чтобы и мне кто-нибудь сказал то же самое.
Я попыталась прикорнуть рядом с Ванькой, но в квартире сегодня и правда шумели чересчур сильно. Я крутилась на постели и думала, как же мне спасти Ветра. И ничего не могла придумать.
В коридоре поминутно хлопала дверь, кто-то уходил, приходил, раздавались новые голоса, звенели бутылки. У меня разболелась голова, и до того вдруг стало тоскливо, что я бесшумно выбралась из кровати. Легла я не раздеваясь, а потому, дождавшись относительного затишья, прошмыгнула в коридор, накинула куртку, сунула ноги в сапоги и вышла на улицу.
Стояло уже начало ноября. Днём было тепло, но по ночам подмораживало. И лужи у подъезда стянуло лёгким ледком. В воздухе пахло осенней ночью – тревожным холодком и остывшим дымом – днём во дворе жгли опавшие листья. Я не знала, куда мне отправиться, – на пустырь к собакам ночью не рискнула бы пойти даже я. Опустившись на стоявшую у подъезда скамейку, я обхватила себя руками за плечи. От ночной прохлады меня слегка знобило, и всё же здесь было как-то уютнее, чем в квартире.
Я задумалась и не сразу услышала, что откуда-то из-за угла дома доносятся голоса.
– Ну, Виталич, бывай, – пьяно прощался кто-то. – Я уж, прости, в военкомат не поеду утром, мне на завод к восьми… Так что давай, братан, как говорится, не поминай лихом!
– Ещё свидимся, Белый, ещё забухаем вместе, – слезливо отозвался голос Виталика.
И я поняла, что он прощается с кем-то из своих друзей. Я только успела задуматься о том, что оставаться наедине с безобразно пьяным, к тому же расчувствовавшимся от завтрашнего отъезда Виталиком может быть опасно, и что мне, наверное, лучше куда-нибудь спрятаться, как он уже появился рядом, увидел меня и широко ухмыльнулся.
– Сестричка, – протянул он. – А ты чего тут одна сидишь? По мне тоскуешь, мм?
– Я… я уже спать иду, – я поспешно поднялась со скамейки.
– Да брось, посиди со мной, – пьяно скривился он, схватил меня за руку и силой заставил усесться обратно. Сам же рухнул рядом со мной и тяжело навалился мне на плечо, дыша перегаром в лицо. – Я давно хотел тебя спросить, ты чего такая неласковая? Скучная, а?
– Виталик… – начала я, пытаясь высвободиться.
– Не любишь родственников, а? Может, думаешь, мы тут все быдло? А ты – такая принцесса?
Он понемногу начинал заводиться, и это испугало меня. До сих пор Виталик, в отличие от занозистого Славки, вёл себя всегда с каким-то ленивым добродушием, поддразнивал меня, как большой кот мышонка, теперь же я вдруг впервые ощутила исходившую от него агрессию.
– Виталик, пусти, – забилась я, но он лишь сильнее на меня навалился.
– А знаешь, что я тебе скажу? – продолжал с какой-то философской интонацией он. – Ты ничем не лучше. Ты такая же, как мы. Только нос отчего-то задираешь. А ты его не задирай, так-то лучше будет…
Наверное, я еще могла закричать, позвать на помощь… Кто-нибудь мог выскочить из подъезда, вызвать полицию, в конце концов. Но я отчего-то не могла издать ни звука.