Моя Заноза. Никому не отдам!

Одна нога крепко стоит на ведре, вторая – в воздухе, цепляюсь за пальцами за край окна… А! Нога соскальзывает, ведро летит вниз с каким-то ужасным грохотом, пыль, мусор, швабры, коробки – все разлетается по сторонам…

Дверь вылетает с петель, впуская в каморку свет из коридора.

– Стаська, мать твою, да что же ты делаешь? – В талию впиваются горячие, сильные руки, держат меня на весу. – Разве так можно, девочка?

Боже.

За то, как он меня держит и прижимает к груди… Можно бы умереть и воскреснуть…

Глава 6.2

Крупная дрожь колотит все тело.

Чья она? Моя или Сёмы?

Мы оба трясемся от напряжения, которое никак не хочет отпускать…

Зубы сжимаю, чтобы не стучали – так сильно меня трясет. Но он, все равно, слышит. Замечает…

– Ты замерзла? – Откидывает волосы со лба. Пытается что-то рассмотреть в лице…

В каморке темно, лишь рассеянный свет от ламп из коридора… Но даже он не в состоянии справиться с летающей в воздухе пылью.

Я плохо вижу Семена. Он хмурится, не в силах разглядеть меня…

Мотаю головой.

Если скажу «нет» – сразу выдам себя. Начну икать и трястись еще сильнее.

– Ты зачем веревку взяла? Совсем свихнулась?

Мои глаза становятся еще больше. Я больше не могу их таращить – векам больно.

И вообще, так хочется опустить веки, расслабиться, привыкнуть к его теплу… Чтобы потом вспоминать, как это здорово – ощущать объятия Семена… В одиночестве нужно чем-то греться!

– Стася? Алло? Ты как, вообще? Слышишь меня?

Он говорит строго, вроде как старается встряхнуть… А сам – убаюкивает, покачивает, заставляет нежиться и плыть на волнах этих легких движений – вправо, влево, вправо, влево… Так можно вечность провести! И вдыхать, как пахнет его толстовка – чем-то потрясающим, забивающим ноздри, сводящим с ума… Примесь табака, еле заметная… Видела, как он втихаря балуется, пока не видят взрослые…

Ненавижу сигареты! Они вонючие, гадкие!

Но на Семене даже этот запах – как манна небесная…

– Черт. Что с тобой, Стась?

Мягко улыбаюсь в ответ.

– Ты почему молчишь так долго? Ты же не умеешь молчать?!

А зачем сейчас говорить? И о чем?

И так ведь – все здорово?

К чему слова?

– Да она – обдолбанная! Не видишь сам, что ли?!

В наш уютный, полусумрачный, тихий мирок врывается скрипучий голос. Разрывает скрежетом все очарование. Разбивает чудо на тысячи мелких, острых осколков…

– Что?!

Я совсем забыла, что где-то рядом осталась лахудра. Почему-то верила, что она испарилась из дома. Оставила нас вдвоем – на весь дом одних – с Сёмой…

Эта тварь никуда не делась.

И видела все. От начала до конца.

Руки Семена становятся жесткими, взгляд – острым и холодным.

Он теперь не гладит меня, не ищет чего-то во взгляде. Сверлит. Царапает. Делает больно.

– Стася… – И голос его внезапно грубеет. Кадык дергается. Пальцы впиваются в плечи – наверняка, оставят на них синяки…

– Что?

Не верю в эту трансформацию. Боюсь верить.

Неужели все, что было только что… Неужели мне все это почудилось, приснилось?!

– Говори честно: что ты принимала? – Теперь он уже не просит, не сомневается, а открыто требует…

– Свихнулся, что ли?! – Теплые мужские ладони жгут. Превращаются в оковы, повисшие на плечах, стягивающие запястья…

За такие вопросы, между прочим, положено убивать!

– Это ты свихнулась! Откуда мысли про веревку и мыло?! – Он грубо встряхивает меня.

– Да пошел ты! Отпусти! Отпусти меня! Не трогай! Грабли свои убрал, козел! – Тщетно пытаюсь вырваться. Но это невозможно: Семен стискивает пальцы еще жестче, еще крепче!

– Зачем ты вешаться собиралась? Тебя за это в дурку теперь надо!

– Это тебя надо в дурдом. Вместе с лахудрой. С чего ты взял, что я вешаюсь?!

– Ты забралась наверх. – У него дергается левая щека. Почти незаметно. И только я знаю, что это – признак, верный признак, что Сёма нервничает!

– Да я сбежать от тебя пыталась! От тебя, придурка, слышишь?! Видеть тебя не хотела!

– Ну… Говорю же, Сэм, она обдолбанная! – Противный скрипучий голос вновь напоминает, что мы здесь не одни. Что кто-то еще наблюдает за мной и Сёмой.