Тот, кого рядом нет

Вечером Игорь зашел к Ирине. Разговаривали о всяческой ерунде, так, лишь бы не молчать. А души вели свой диалог:

«Зачем ты пришел!» – «А ты что, не рада?» – «Ты знаешь, что я только о тебе и думаю» – «И я, только о тебе» – «Почему так все сложно?!» – «Я не знаю!» – «Почему так больно!» – «Любить всегда больно» – «Я не смогу без тебя» – «Сможешь. Ты будешь жить» – «А ты?» – «А меня – нет. Нет меня в этой жизни, я остался по ту сторону реки» – «Но почему?!»…

Письменный стол, заваленный тетрадями, разделял их. Что бы стоило протянуть руки – и их пальцы встретились бы. Но он скрестил руки на груди, Ирина зябко куталась в шерстяную кофту.

– Ну, я пойду.

– Иди.

Уроки прошли, как в тумане. Условились вечером сходить в кино, но за Ириной никто не зашел. Она, как Марина Денисовна недели две назад, не находила себе места. Прижимала ладошки к щекам – они пылали, а тело морозило. Посмотрела на себя в зеркало – и рада была, что он не видит ее, такую… Осунулась, нос заострился, тени под глазами. Губы обметало, в глазах блеск лихорадочный…

Галина Гавриловна сообщила на следующий день:

– Маринесса ходила в кино с Леонидычем. Только что-то особого счастья я на ее лице не заметила. Не клеится у них что-то. Нервная стала, психует по любому поводу. Сумку собирает, уедет послезавтра.

Ирина, услышав, где был вчера Игорь, только усмехнулась – спрятался от самого себя. Пусть…

Вечером она его не ждала. Поедет, наверное, вместе с Мариной, значит – послезавтра. Но около двенадцати ночи раздался знакомый стук. Ирина молча распахнула дверь.

Никто не знал о том, что Игорь приходит к Ирине. Квартирка рядом пустовала, там была разобрана печь, ремонт отложили до весны. С бабой Полей их разделяла капитальная стена, почти ничего не было слышно.

Беседовали.… Обрывали себя на полуслове, начинали о другом, снова сбивались. Измучили и сами себя и друг друга. Ирина боялась: сейчас встанет: «Ну, я пойду…», и в голове стучало: «Подожди, ну побудь немножечко еще».

Но силы иссякли. Устала от напряжения. Перебила его расплывчатое рассуждение:

– Когда уезжаешь?

– Завтра утром.

– Понятно. Письмо напишешь?

– Обязательно напишу, – быстро сказал, как выдохнул, а потом уже обычным тоном, – ну, я черкану…

«Ладно, доживу до письма, – сказала она себе, – тогда, может, будет что-то ясно». И – как благословила, отпустила его внутренне: можешь идти.

Утром проснулась, собиралась в школу и представляла: вот сейчас он тоже встал, одевается, чай пьет.… В школе поглядывала на часики: вот сейчас он подходит к остановке, откидывает прядь со лба, смотрит на пожухлые, в зеленых, багрово-желтых пятнах сопки, на низкое осеннее небо. На этот вот сине-молочный зигзаг облака, что, неповторимый, хорошо виден из окна класса.… Вот стоит, прислонившись к забору. Воздух пахнет дождиком.

Она мысленно прильнула к нему, и он прикрыл ее полой куртки. Так они и стояли, она слышала стук его сердца, вдыхала родной его запах. И пришел автобус, ей пришлось разжать руки, которые обхватывали его крепко-крепко, и стало холодно…

Автобус лязгнул дверьми, за стеклом промелькнуло его бледное растерянное лицо. И все…. Так прощаются – навсегда…

И все-таки этот день принес о нем еще две вести. У большой школы Ирина встретила Марину Денисовну.

– Игорь, вреднюка, уехал без меня. Он совсем испортился в последние дни. Отвечает не по теме, шуток совсем не понимает.

Не знаю, что его укусило. Вчера не пришел. Пил, наверное, с кем-нибудь… – обида звякнула в ее голосе.

В учительской Клавдия Ивановна, грузная пожилая учительница первоклашек, рассказывала Галине Гавриловне:

– Игорька Климова видела сегодня на остановке. Стоит, о забор облокотился. Говорю: «Что невесел, что головушку повесил?», а он: «Представляете, Клавдия Ивановна, в первый газ в город без гулянки уезжаю, трезвый совершенно»… Странный был, гру-устный.

Глава 8 Минувший год. Окончание

Письма не было. Ни на пятый день, ни через неделю, ни через месяц. Письмо это снилось Ирине бессчетное количество раз.

Ирина выходила из калитки, и шла к почтовым ящикам, что были на другой стороне улицы. Она возвращалась из школы – и заворачивала к ящикам. Ирина выучила все, что имело отношение к почте: когда, в какие дни приходит из райцентра машина с синей будкой, когда появляется на их улице почтальонка, какая у нее походка, как одевается. Она всматривалась в ее лицо при встрече, и все хотела спросить: не потеряла ли та заветный прямоугольник? А, может, он пишет, а эта злодейка собирает письма в стопочку и не собирается отдавать?..

Короче, откровенная чушь лезла в голову, самой становилось смешно. То, что с Игорем что-то могло произойти, исключалось. Его бабку Ульяну Ирина встречала то в магазине, то на улице почти каждый день. Говорливая бабушка не преминула бы рассказать всем и каждому, если бы с Игорем что-то случилось.

Попалось на глаза стихотворение, под стать настроению, Ирина перечитывала его множество раз:

Мотает ветер дым на ветви сосен,

То стихнет, то беснуется, гремит…

А что тебе рассказывает осень?

О чем она с тобою говорит?

…А к городу я так тебя ревную.

Ревную к площадям его, прохожим,

К деревьям, так на наши не похожим,

Зачем им это счастье – не пойму я,

Встречать тебя?

И звук твоих шагов – за что ступеням?

… Там дома немые,

Бездушные, унылые, слепые,

Там ветер – воет, пленник средь домов…

Мне страшно. Ты грустишь?

Да нет, едва ли:

Все призрачно, с начала до конца.

Чужие губы легкий след печали

Сотрут, коснувшись твоего лица…

Постепенно Иринина «письмомания» пошла на убыль. Острая болезнь перешла в хроническую. Шли месяцы, и уже не письма ждала она, а реальной встречи. Галина Гавриловна сообщила, что он должен приехать в марте.