– Всему ты виной, Фёдор! – говорил Василий. – Всё хвалился, какой ты смелый да храбрый, а сам, лишь только сеча начнётся, ты али с поля боя убегал, али мёртвым прикидывался! Кабы не трусость твоя заячья, ужо разбили бы мы вражину!
– Как бы не так! – возражал ему Фёдор. – Кабы мы не слушали твоих глупых советов, с победою бы воротились! Коли в ратном деле ничего не смыслишь, так молчал бы лучше да не распускал язык зазря! Да и сам-то ты в бой не шибко-то и рвался, всё больше за спины чужие прятался!
Так, ругая друг друга, в царство своё воротились, а там новая напасть. Покуда мужики в чужой сторонке бились не на жизнь, а на смерть, повадился Змей Горыныч трёхглавый поля да города жечь-разорять да баб с детишками живьём поедать. Поначалу надеялись горемычные: вот воротятся богатыри да и прогонят супостата прочь! Да не тут-то было! Витязей храбрых в битвах жестоких перебили, а которые воротились – калеками осталися, где уж им со Змеем лютым сражаться? Тогда цари Фёдор да Василий клич кликнули: ежели найдётся храбрец, который Змея Горыныча одолеет, мешок золотых получит. Да только не верят люди словам их медовым: небось, обманут, как всегда, уж этим-то не впервой!
– Что ж, коли защитить горемычных некому, – молвил Иван-царевич, – ворочусь-ка я в своё царство да и сражусь со Змеем Горынычем. Благодарствую, бабушка, за помощь да за гостеприимство!
– Постой-ка, Иван-царевич! – окликнула его Баба Яга. – Ужель не хочешь узнать, не обманут ли тебя братья твои?
– А пускай и обманут! – ответствовал Иван-царевич. – Не надобно мне их золота! Царство-то батюшки моего, и люди-то мне, чай, не чужие! А там уж либо одолею я супостата, либо быть мне убиту!
– Ну что ж, коли так, счастливо тебе!
Вскочил Иван-царевич на коня да и в царство своё направился. Смотрит по сторонам – кругом нищета да разруха. Довела война проклятая да и Змей Горыныч в придачу! Добрался он до града стольного, дворец братьев-царей показался ему – роскошнее прежнего. По всему видно, себя Фёдор с Василием не обделяют. Слез Иван-царевич с коня да постучал в ворота. Стража грозная узнала царевича изгнанного, хотела было взашей прогнать, да молвил он им:
– Доложите братьям-царям, что, дескать, пришёл Иван со Змеем Горынычем насмерть биться.
Услыхали Фёдор с Василием, что их братец явился, приветили его как гостя дорогого.
– Ох, Ваня, – молвил Фёдор. – Худо у нас дело! Богатырей-то нынче мало, некому Змея одолеть! Я бы и сам пошёл да с Горынычем-то сразился, да только коли меня, царя, змей убьёт, царство-государство наше и вовсе развалится. Ежели ты, братец, одолеешь Горыныча, уж не пожалеем для тебя награды, и дворец наш царский можешь своим считать.
А Василий-то поддакивает братцу: мол, избави нас от напасти; советы мудрые даёт, как Змея одолеть.
– Ежели ты такой умный, – говорит ему Фёдор. – Отчего же сам с Горынычем не сразишься?
– Так ежели чего, – отвечает брату Василий. – Как же царство наше без моего ума-разума проживёт? Не могу я, царь-государь, головою своей мудрой рисковать.
– А вы, братцы, всё такие же хвастуны! – заметил Иван-царевич. – Оттого народ-то вас и не жалует! Кабы не затеяли вы войну проклятую да не положили бы зазря витязей доблестных, давно бы уже и без меня нашёлся храбрец да защитил бы люд ваш честной.
Хоть и серчают Фёдор и Василием за дерзость Иванову, да сказать слово поперёк не смеют – лишь друг на друга кивают: мол, не я в том повинен, а братец мой!
Не стал Иван-царевич их далее слушать – пошёл к нянюшке старой. Та, завидев его, обрадовалась, кинулась обнимать, целовать. Вдруг заметил Иван-царевич, что у неё из-под юбки хвост лисий выглядывает.
– Что с тобой сделалось, нянюшка! Али околдовал тебя кто?
– Нет, Ванюша, – ответила няня, и хвост её тут же начал исчезать на глазах. – Я всякий раз, как сестрицу иду проведать, лисицей оборачиваюсь. Так по лесу гулять сподручнее. Да к старости, видать, рассеянной стала. Совсем позабыла про хвост, глупая голова!
Смекнул тогда Иван-царевич, что за лисицу встретил он тогда подле избушки Бабы Яги.
– А у меня, нянюшка, для тебя гостинчик! Помнится, ты всегда была охочей до диковинок всяких. Вот привёз я тебе из тридевятого царства, тридесятого государства шапку-невидимку. Коли захочешь сестрицу свою тайком проведать, а в лисицу превращаться будет неохота, надень её – и ни одна живая душа тебя не увидит.
– Благодарствую, Ванюша! Диковинки-то я люблю! А уж коли подарочек от тебя, так вдвойне радость мне, старухе! Только Ванюша, остерегался бы ты братьев своих – недобрые они люди. Как бы они тебе лиха не сделали!
– Ежели я одолею Змея Горыныча, и они меня прочь прогонят, – ответил Иван-царевич. – Значит, так тому и быть! Опосля того, что у Бабы Яги услышал, доброго я от них не жду. Лучше ты мне, нянюшка, победы пожелай – чтобы люд честной от напасти избавился! Да и золы мне из печки выгреби малость – пригодится.
Отправился Иван-царевич в опочивальню, а утром чуть свет, сел на коня да отправился на окраину, где, по слухам, в последнее время Змей Горыныч свирепствовал. Вдруг небо потемнело, и показался огромный страшный змей о трёх головах. Крестьяне-то, завидев его, кинулись врассыпную. Одна бабёнка брюхатая не успела. Змей Горыныч собрался было уже схватить несчастную да унести в высь поднебесную, как Иван-царевич преградил ему дорогу:
– Что ж ты, вражина, баб да детишек обижаешь? Сразись-ка ты прежде со мной!
Захохотал Змей Горыныч так, что земля затряслась, да и бросился на Ивана-царевича. Да тот оказался не промах – увернулся да отсёк ему мечом булатным голову. А сверху золой посыпал. Взревел Змей Горыныч, словно выпь болотная да снова на Ивана-царевича бросился. Закипела битва не на жизнь, а на смерть. Бабёнка брюхатая быстренько в избу да в подпол с испугу спряталась. А Иван-царевич знай себе мечом машет. Вскоре и вторая голова чудища полетела прочь. Иван и её золой посыпал. А как третья полетела, замешкался чуток, и тут же на её месте новая отросла. Рубашка-то Ивана-царевича красной от крови сделалась, а он, казалось, вовсе этого не замечает – знай себе рубит Горынычу главу последнюю. Срубил он её, наконец, да остатки золы на неё бросил. Взревело чудище в последний раз да пало замертво. А Иван-царевич от ран тяжёлых тут же сознания лишился.
Привезли его слуги беспамятного во дворец да в опочивальню положили. Услыхал лекарь придворный, засуетился было над раненым, да Фёдор и Василий-цари не велят ему к Ивану приближаться:
– Отойди прочь, а не то худо будет!
– Так ведь помрёт горемычный, ежели я не пособлю! – взмолился лекарь.
– Пущай помирает, тебе-то что?
– Но помилуйте, государи, я же лекарь, моя стезя – болезных исцелять!
– Ступай исцеляй кого другого, да смотри, подойдёшь к Ивану – пеняй на себя, не сносить тебе головы!
Испугался лекарь, прочь из покоев Ивановых вышел. А нянюшка старая за дверью стояла, всё слыхала. Лишь только скрылись из виду Фёдор да Василий, подошла она к лекарю, да и говорит:
– Ванюше-то помочь надобно.
– Я бы с охотой, – ответил лекарь. – Да ежели отрубят мне голову за ослушание, на кого я жиньку с детками малыми оставлю?
– Мне Ванюша давеча шапку-невидимку подарил. Надень её на голову да ступай к Ванюше. Так ни одна живая душа тебя не увидит.
Поблагодарил лекарь нянюшку, ибо в душе любил он Ивана-царевича. Надел он шапку-невидимку, зашёл к нему в покои да принялся раны перевязывать. А братья тем временем дают наказ объявить народу: дескать, совсем плох Иван-царевич, видать, и не жилец вовсе.
– Вот и всё! Осталось только подождать, покуда Ванька представится, а там уже схороним с почестями. Золото-то нам, поди, самим пригодится. Да и престол с Иваном делить неохота.
Нянюшка же лисицею обернулась да в лес к Бабе Яге побежала:
– Ох, сестрица, беда! – начала она ещё с порога, лишь только в избушку вошла. – Братцы вероломные Ванюшу извести хотят, лекаря к нему не пускают! Как бы лиха с ним беспамятным не сотворили!
Покатала Баба Яга яблочко по блюдечку, чтобы замыслы их проведать:
– Видимо, торопиться причинить Ивану лихо они не станут, коли думают, что сам помрёт. Но как только он опомнится да сможет встать, везите Ивана ко мне в избушку. А я состряпаю куклу из воска. Надобно будет положить её заместо Ивана да морока малость навести. А уж это, сестрица, и тебе по плечу.
Так прошла неделя. Иван-царевич всё так же лежал без памяти. Заходил к нему лекарь в шапке-невидимке да нянюшка навещала, сказки ему, как в детстве, сказывала. А неделю спустя вместе с лекарем тёмной ночкой к Бабе Яге отправилась куклу из воска забрать. Лишь спрятала она куклу в каморке, тут же к Ивану-царевичу зашла. А вскоре и Фёдор с Василием заявились, спрашивают:
– Ну что, нянюшка, как там наш братец?
– Ох, государи, всё так же, никак не опомнится.
– Стало быть, помрёт скоро. Туда ему и дорога!
А Иван-царевич как раз в память пришёл да и увидел, что нянюшка опять запамятовала хвост лисий убрать.
«Ещё как увидят братцы, за колдунью примут. Благо, рядышком стоит – можно достать».
Подумав так, Иван-царевич улучил момент, когда братья на него не смотрели, протянул руку да легонько до хвоста нянюшкиного дотронулся. Та он неожиданности аж подскочила, однако, хвост убрала.
– Ты чего это, старая, прыгаешь, как блоха на гребне? – прикрикнули на неё братья-цари.