Сказка об изгнанном царевиче

В некотором царстве, в некотором государстве жил-был царь. Было у него три сына: Фёдор-царевич, Василий-царевич и Иван-царевич. Состарился царь, чует, не за горами и смерть. Стал он думу думать: которому из сыновей престол отдать? Все трое в один день на свет народились, ни старшего средь них, ни младшего. В конце концов, надумал, позвал царевичей да и говорит им речь такую:

– Сыновья мои милые, стар я стал, видать, помру скоро. Пришло время кому-то из вас корону отдать. Да только желаю я, чтобы царём самый достойный сделался, чтобы смел был да умён. Задумал я войной на соседа идти, чтобы земель наших поприбавилось. Да только, видать, уже не успею. Который из вас скажет, как станет рать собирать да стольный град вражеский занимать, тому и быть царём.

– Что же тут долго думать, государь-батюшка? – ответствовал Фёдор-царевич. – Собрать войско, сказать: мол, во славу земли нашей на соседа пойдём, победим его да воротимся с добычей богатою, да прибудет земель в нашем царстве-государстве, да прославится земля наша! А коли вражина в граде стольном за стенами крепостными укроется, воины-то наши их тараном-то и протаранят, камня на камне не оставят. Благо, силушкой богатырской Бог не обидел!

– Силушка богатырская – это хорошо, – ответствовал Василий-царевич. – Только в таких делах умом-то надобно. Будь я царём, повелел бы глашатаю весточку разнести, будто враг-супостат войной на нашу землю идти желает, дабы молодцев наших погубить, баб да деток в рабство обратить. Услыхав такое, воины-богатыри наши с охотою на врага пойдут. А град стольный я бы измором взял. Будет люду вражескому кушать нечего – так и сдадут его без боя.

– Ах, Фёдор, Бог тебя и впрямь силой да доблестью не обидел! А ты, Василий, умом да разумом силён. А ты, Иван, что сделал бы, кабы царём был?

– Кабы я был царём, государь-батюшка, – молвил Иван-царевич, – не стал бы на соседа войной идти. Кабы сосед на землю нашу пошёл с ратью своей, бился бы, не щадя живота своего. А ради славы чужие земли разграблять, добрых молодцев губить да баб с детками вдовами да сиротами оставлять – дурное это дело!

Услыхал царь речи такие, разгневался:

– Стало быть, нет тебе никакого дела до земли родной! Не желаешь ты, чтобы славилась отчизна наша, а враг перед нашей мощью трепетал!

А Фёдор-царевич да Василий-царевич батюшке поддакивают:

– А ещё труслив ты, словно заяц! Небось, бежал бы от врага, ажно пятки бы сверкали!

– И умом тебя Бог обделил – знать не знаешь, как стольный град соседа занять. Вот и прикрываешься вдовами да сиротами, дабы глупость свою от люда честного запрятать.

– А вам, братцы, лишь бы воевать да драться! – ответствовал Иван-царевич. – Нет бы что полезное сделать, чтобы людям на радость!

– Довольно! – вскричал царь. – Не желаю и далее слушать речей твоих дерзких! Ступай прочь с глаз моих и не возвращайся! Не сын ты мне более!

Бледнее полотна сделался Иван-царевич. Ни слова не промолвив в ответ и даже не взглянув ни на кого, вышел прочь.

Собрал он узелок да зашёл к старой нянюшке попрощаться. Увидала нянюшка, что Иван-царевич сам не свой, да руками так и всплеснула:

– Ох, Ванюшка, что с тобою стряслось? Аль беда лихая так спешно прочь гонит?

– И вправду, беда, – молвил Иван. – Осерчал на меня государь-батюшка, прочь гонит, говорит, не родной я ему нынче. А всё оттого, что перечить ему осмелился.

Поведал он старой нянюшке, как царь-батюшка войну с соседом затеял, да не защиты ради, а славы для.

– Вот и не ведаю я, что делать. Пробраться бы к ним, к соседям нашим да про задумку батюшкину поведать. Да как батюшку-то родного предать? И молодцев-то наших жаль – ни за грош ведь пропадут. Братья тоже неведомо, уцелеют али нет. А коли промолчу – их люду падёт не меряно. Тоже ведь жаль – не виноватые они! Увидать бы мне, как оно всё обернётся-то, да только грядущее от нас, простых смертных, сокрыто, не узнать, покуда не сбудется.

– Отчего же не узнать, – отвечала нянюшка. – Есть у меня сестрица родная, сама Баба Яга, колдовать мастерица. Живёт в лесу тёмном, дремучем, в избушке на курьих ножках. Есть у неё блюдечко волшебное. Чего ни попросишь – всё расскажет да покажет, коли яблочко покатать по нему да слова промолвить волшебные. Коли сходишь к ней, авось пособит в беде.

– Дело говоришь, нянюшка, – промолвил Иван-царевич. – Наведаюсь-ка я к Бабе Яге, авось и вправду что дельное подскажет.

Недолго думая, вскочил Иван-царевич на коня доброго да в лес поскакал. Долго скакал он, прежде чем показалась избушка на курьих ножках. Слез он с коня, хотел было уже в дверь постучаться, да увидал вдруг, как пасётся неподалёку конь брата его – Василия-царевича.

«Что же делает здесь братец мой? – удивился Иван-царевич. – Никак, соврал он батюшке, будто войны желает. Сызмальства ведь ловким был, знал, кому что говорить надобно».

А вскоре услыхал он из-за дверей дубовых голос самого Василия-царевича:

– Мне бы, бабушка, отравы хорошей! Батюшка-то наш вскоре помрёт да одному из нас царство-государство оставит. На Ивана он осерчал, прочь из царства гонит. А Фёдора за смелого почитает, того гляди, царём заместо меня сделает. Фёдор-то он, хоть и смелый, да умом Бог обделил! Кабы он прежде батюшки помер! Уж пособи мне, бабушка, злата-серебра для тебя не пожалею.

Ушам своим не поверил Иван-царевич.

«Эх, Василий! – подумал невесело. – Сызмальства был хитроумным, да не думал я, чтобы родного брата готов был со свету сжить».

А Баба Яга тем временем отвечала:

– Благодарствую, Василий-царевич, что проведал меня, старую. Да только чтобы зелье ядовитое сварить, надобно мне трав собрать с наговорами. Приезжай ко мне опосля, тогда и получишь что просишь.

Услыхал Иван-царевич речи такие, едва не задохнулся от гнева. Хотел было ворваться в избушку на курьих ножках да задать взбучку братцу коварному да и Бабе Яге в придачу, как вдруг подошла к нему лисица, рыжая, словно огонь, с хвостом пышным, будто платок пуховый, да и заговорила с ним голосом человеческим.

– Не спеши, Иван-царевич, лучше спрячься за дубом широким, пущай не знает братец твой о том, что ты всё видал да всё слыхал.

– Ну, а коли он Фёдора-то отравою со свету сживёт?

– Не сживёт, – отвечала лисица. – Я, чай, Бабу Ягу сызмальства знаю, не варит она зелий ядовитых, людей не травит.

Послушался Иван-царевич, только успел спрятаться за дубом широким, как вышел из избушки Василий-царевич, вскочил на коня да и был таков.

Лишь только скрылся он из виду, как прискакал другой братец – Фёдор-царевич. Слез с коня, зашёл в избушку да и молвил:

– Ох ты, гой еси, бабушка, ведунья лесная, коли ты послушаешь меня, добра молодца, да что прошу, исполнишь, награжу тебя я щедро по-царски.

– Что же, Фёдор-царевич, – отвечала ему Баба Яга. – Ежели благое дело задумал, так и быть, пособлю с охотою.

– Дело-то благое, да боязно, что братец мой Василий-царевич станет мешаться. Государь наш батюшка стар стал, того гляди, скоро помрёт. Коли он Василию царство-то оставит, ох, и худо нам всем придётся! Хитёр он больно да коварен – Бог ведает, что у него на уме. Предал бы я его злой смерти, да батюшка, поди, осердится да взашей прогонит, как Ивана, братца моего, да ещё и проклятие отцовское вослед пошлёт. Вот бы ты, бабушка, порчу на Василия-то навела – чтобы сам прежде батюшки-то и помер.

«Что же за братцы у меня такие? – опечалился Иван-царевич. – Ещё не помер батюшка, а они уже на престол зарятся, друг друга извести желают».

А Баба Яга тем временем Фёдору-царевичу ответствовала:

– Благодарствую, Фёдор-царевич, что меня, старую, проведал. Но порчу навести – дело нескорое. Приезжай ко мне опосля, тогда и получишь, что просишь.

«Уж больно мудрёная Баба Яга – подумал Иван-царевич. – Небось, недоброе-таки удумала. Ещё как награду щедрую получит да обоих со свету порчею сживёт».

– Не кручинься, Иван-царевич, – отвечала ему лисица, будто мысли прочитала. – Не сделает она худого братьям твоим. Хоть и хитра Баба Яга, да порчами не помышляет. А обманывает она их нарочно, дабы они друг друга престола ради не погубили.

– Что ж, коли так, успокоила ты меня, рыжая!

С этими словами поднялся Иван на крылечко да в избушку зашёл. Увидел, сидит у очага старуха древняя. Поклонился он ей?

– Здравствуй, бабушка!

– Здравствуй, добрый молодец, Иван-царевич! С чем пришёл? Уж не вздумал ли ты братьев своих извести, дабы у государя-батюшки единственным наследником остаться?

– Никак нет, бабушка! Как можно? Хоть и не святые они люди, да всё ж братья-то мои родные!

– Зато у тебя, вижу, сердце доброе да душа широкая. Так расскажи, какая печаль у тебя на сердце. В благих делах пособлю с охотою.

Поведал Иван-царевич Бабе Яге, как вздумал государь-батюшка войной на соседнее царство идти.

– Скажи, бабушка, чем дело закончится? Что делать мне, дабы не свершилось кровопролития бесславного да беспощадного?

– Поведала б я тебе, – вздохнула Баба Яга. – Да только Кощей Бессмертный, лиходей эдакий, украл моё блюдечко да яблочко златое. Коли воротишь его мне, так и быть, расскажу, что сбудется с царством твоим. Живёт Кощей за тридевять земель в тридевятом царстве, в тридесятом государстве.

Поклонился Иван-царевич Бабе Яге, вскочил на коня доброго да в тридесятое царство отправился.

Немало времени прошло, покуда добрался Иван-царевич до замка кощеева. Спешился он, постучался в ворота дубовые. Открыла ему девица невиданной красы.

– Здравствуй, красна девица! – молвил Иван-царевич. – Здесь ли живёт-поживает Кощей Бессмертный? Дело у меня есть до него.

– Ох ты, гой еси, добрый молодец! – ответствовала ему девица. – Уже тысячу лет в этом замке живёт. Чёрен он душой да сердцем жесток. Немало лиха людям сделал. Беги отсюда подобру-поздорову, покуда не съел он тебя живьём!

– Покуда не воротит мне Кощей блюдечко да яблочко златое, что у Бабы Яги украл, с места не сдвинусь! – вскричал Иван-царевич. – Не для того я такой долгий путь проделал да не одну пару сапог износил, чтобы уйти ни с чем! А ты-то, девица-красавица, что делаешь в замке кощеевом, ежели он такой лиходей?

– Ох, не по своей воле я здесь! Похитил меня Кощей Бессмертный, хочет, чтобы женой ему стала. Да не люб он мне и противен! А блюдечко с яблочком златым я у него видала, знаю, где он его прячет. Коли за этим пришёл, отдам я его тебе с охотою.

– Спасибо тебе, девица красная! Как тебя звать-величать по имени?

– Звать меня Василисою, дочь я царская. Подожди меня здесь чуток, сбегаю за блюдечком да яблочком заветным.

Вскоре принесла ему Василиса блюдечко с голубой каёмочкой, а на блюдечке яблочко из злата чистейшего. Поблагодарил Иван-царевич Василису да и говорит ей:

– Коли не по своей воле ты в замке кощеевом, садись на моего коня доброго – увезу тебя отсюда к батюшке да матушке твоей.

– А коли Кощей нас догонит? – испугалась Василиса. – Не сносить тебе тогда головы.

С трудом уговорил её Иван-царевич бежать прочь от супостата. Сели они на коня доброго да помчались быстрее ветра буйного. Целый день скакали, а к вечеру нагнал их Кощей Бессмертный, схватил Василису да и говорит Ивану-царевичу:

– Ох, добрый молодец, твоё счастье, что я не голоден, а то съел бы тебя живьём! Смотри, коли ещё раз попытаешься украсть мою Василису, не быть тебе живу!

Сказал так да и исчез, будто в воздухе растворился. Пригорюнился Иван-царевич. Хоть и не заметил Кощей, что блюдечко вместе с яблочком златым пропало, да крепко полюбилась ему Василиса. Без неё-то и жизнь не мила!

Дождался он утра да в замок кощеев воротился.

– Коли Кощей быстрый, словно ветер, – сказал он Василисе, – сразиться мне с ним надобно.

– Ежели ты с ним сразишься, – ответила Василиса, – только пропадёшь зазря. Кощей-то бессмертный, его ни мечом, ни стрелой не возьмёшь.

– Так расспроси его, выведай, где он смерть свою прячет?

Пообещала Василиса, что выведает да расспросит. Под вечер вернулся Кощей Бессмертный домой, а Василиса встречает его у порога, в пояс кланяется.

– Пошла бы я за тебя замуж, да овдоветь боязно. Немолод ведь ты уже.

– Хоть я и немолод, – ответил Кощей, – да вдовою стать тебе не придётся, бессмертен я.

– Так уж и бессмертен?

– Смерть-то моя далёко запрятана. Есть на острове Буяне дуб могучий. В дупле дуба сундук кованый. В сундуке том яйцо лежит, а в яйце игла. В той игле и смерть моя. Да только сторожат этот дуб змеи лютые да вороны злые. Всякого, кто к нему приблизиться посмеет, зажалят за заклюют до смерти.

Наутро Кощей снова ушёл по делам своим грешным. Иван-царевич дождался, пока его след простыл, и к Василисе явился.

– Выведала я, где Кощей смерть свою прячет, – рассказала Василиса Ивану-царевичу всё, что тот ей поведал.

Оседлал Иван-царевич коня да к острову Буяну. Переплыл воду кипучую да увидал дуб в три обхвата толщиной. Только успел сойти на берег, как навстречу ему вороны – крыльями машут, каркают злобно, того гляди, заклюют. А под ногами змеи лютые шипят, жала ядовитые высовывают. Да не испугался Иван-царевич, змей да ворон мечом своим булатным порубил да к дубу направился. В дупле увидал он сундук кованый, тяжёлый, с трудом его наружу вытащил. Открыл сундук – а там яйцо с виду обычное, а в яйце том – игла. Схватил он иглу да к замку кощееву. А Кощей-то уже и домой воротился, ворота открывает, Василису кличет.

– Ты, Кощей, лучше пленницу свою отпусти подобру-поздорову, – молвил Иван. – А не то сломаю иглу – и тебе верная смерть.

Увидал Кощей иглу заветную в руках Ивана, испугался, взмолился:

– Не губи меня, добрый молодец, отпущу Василису добром, всё, что скажешь, сделаю!

– То-то же! А иглу я, пожалуй, заберу с собой, чтоб ты впредь не делал лиха люду честному. Узнаю, что ты ещё кого обидел зазря – не обессудь, сломаю иголку-то!

Поклялся Кощей, что никому более худого не сделает. Иван-царевич взял Василису да и помчались они прочь. Да только не смирился Кощей Бессмертный, что какой-то жалкий человечишко иглу его заветную с собой увёз. Надел он шапку-невидимку да за Иваном-царевичем последовал. Как застала путников тёмная ночка, слезли они с коня да устроились на ночлег под деревом раскидистым. А Кощей только того и ждал. Лишь только заснул Иван-царевич, подошёл он к нему да из сумы его дорожной иголку и вытащил. Не успел он, однако, её спрятать, как пробудился Иван-царевич, почуяв неладное, вскочил на ноги да и сорвал с Кощея шапку-невидимку. Набросился Кощей на Ивана-царевича, словно коршун, да тот оказался не промах – схватил меч да прямо по иголке и ударил. Как ни бился, ни метался Кощей, пришлось ему помереть.

Поднял Иван-царевич шапку-невидимку – авось пригодится. А с утра чуть свет – устремился вместе с Василисой сызнова в путь-дорогу. Долго ли коротко, встретилось им по пути царство, откуда Василиса родом была. Царь с царицею, как увидали дочь, едва разума не лишились от счастия. Стали они благодарить Ивана-царевича, в пояс кланяться да упрашивать у них остаться:

– Василиса-то единственная кровиночка наша, более не дал Бог деток! Обвенчайся с нею, станешь царём над нашим царством-государством!

– С Василисою-то я обвенчаюсь с превеликим счастием, – отвечал Иван-царевич. – Только обещал я Бабе Яге блюдце со златым яблочком вернуть да проведать, что с царством батюшки моего станется. Чует моё сердце, недобрые дела уже там творятся.

Василиса, как услыхала, что Иван-царевич уехать намеревается, слезами горькими залилась:

– Как же мне без тебя, свет мой ясный, прожить, коли один день в разлуке для меня что целый век?

– Полно, душа моя, не плачь! – стал утешать её Иван-царевич. – Ворочусь я к тебе, обвенчаемся да и заживём вместе и в радости, и в горести.

А у самого сердце не на месте – легко ли хоть на денёк с зазнобою своей расстаться?

Однако же поскакал Иван-царевич на коне добром до избушки на курьих ножках. Баба Яга словно почуяла чего – сама его на крылечке и встретила.

– Ну, здравствуй, Иван-царевич! Принёс ли ты мне блюдечко да яблочко златое?

– Принёс, бабушка, – отвечал ей Иван-царевич. – Поведай же мне, ничего ли не стряслось худого, пока я по белу свету странствовал?

Велела Баба Яга Ивану-царевичу в избу зайти, поставила на стол блюдечко да произнесла слов заветные:

– Яблочко златое, по блюдечку катись, что сталось с Ивановым царством, покажись!

Как увидал Иван-царевич, что в его царстве-государстве творится, мрачнее тучи сделался. Государь-батюшка вскорости помер, так и не надумав, которому из сыновей царство отдать. Один смел, другой умён – как тут выбрать-то? Делать нечего – стали царями Фёдор да Василий. Лишь только схоронили батюшку, пошли на соседа войной. Да войну-то проиграли, только люду немеряно зазря положили. Воротились домой злые, аки черти, да всё друг друга корят.

– Всему ты виной, Фёдор! – говорил Василий. – Всё хвалился, какой ты смелый да храбрый, а сам, лишь только сеча начнётся, ты али с поля боя убегал, али мёртвым прикидывался! Кабы не трусость твоя заячья, ужо разбили бы мы вражину!

– Как бы не так! – возражал ему Фёдор. – Кабы мы не слушали твоих глупых советов, с победою бы воротились! Коли в ратном деле ничего не смыслишь, так молчал бы лучше да не распускал язык зазря! Да и сам-то ты в бой не шибко-то и рвался, всё больше за спины чужие прятался!

Так, ругая друг друга, в царство своё воротились, а там новая напасть. Покуда мужики в чужой сторонке бились не на жизнь, а на смерть, повадился Змей Горыныч трёхглавый поля да города жечь-разорять да баб с детишками живьём поедать. Поначалу надеялись горемычные: вот воротятся богатыри да и прогонят супостата прочь! Да не тут-то было! Витязей храбрых в битвах жестоких перебили, а которые воротились – калеками осталися, где уж им со Змеем лютым сражаться? Тогда цари Фёдор да Василий клич кликнули: ежели найдётся храбрец, который Змея Горыныча одолеет, мешок золотых получит. Да только не верят люди словам их медовым: небось, обманут, как всегда, уж этим-то не впервой!

– Что ж, коли защитить горемычных некому, – молвил Иван-царевич, – ворочусь-ка я в своё царство да и сражусь со Змеем Горынычем. Благодарствую, бабушка, за помощь да за гостеприимство!

– Постой-ка, Иван-царевич! – окликнула его Баба Яга. – Ужель не хочешь узнать, не обманут ли тебя братья твои?

– А пускай и обманут! – ответствовал Иван-царевич. – Не надобно мне их золота! Царство-то батюшки моего, и люди-то мне, чай, не чужие! А там уж либо одолею я супостата, либо быть мне убиту!

– Ну что ж, коли так, счастливо тебе!

Вскочил Иван-царевич на коня да и в царство своё направился. Смотрит по сторонам – кругом нищета да разруха. Довела война проклятая да и Змей Горыныч в придачу! Добрался он до града стольного, дворец братьев-царей показался ему – роскошнее прежнего. По всему видно, себя Фёдор с Василием не обделяют. Слез Иван-царевич с коня да постучал в ворота. Стража грозная узнала царевича изгнанного, хотела было взашей прогнать, да молвил он им:

– Доложите братьям-царям, что, дескать, пришёл Иван со Змеем Горынычем насмерть биться.

Услыхали Фёдор с Василием, что их братец явился, приветили его как гостя дорогого.

– Ох, Ваня, – молвил Фёдор. – Худо у нас дело! Богатырей-то нынче мало, некому Змея одолеть! Я бы и сам пошёл да с Горынычем-то сразился, да только коли меня, царя, змей убьёт, царство-государство наше и вовсе развалится. Ежели ты, братец, одолеешь Горыныча, уж не пожалеем для тебя награды, и дворец наш царский можешь своим считать.

А Василий-то поддакивает братцу: мол, избави нас от напасти; советы мудрые даёт, как Змея одолеть.

– Ежели ты такой умный, – говорит ему Фёдор. – Отчего же сам с Горынычем не сразишься?

– Так ежели чего, – отвечает брату Василий. – Как же царство наше без моего ума-разума проживёт? Не могу я, царь-государь, головою своей мудрой рисковать.

– А вы, братцы, всё такие же хвастуны! – заметил Иван-царевич. – Оттого народ-то вас и не жалует! Кабы не затеяли вы войну проклятую да не положили бы зазря витязей доблестных, давно бы уже и без меня нашёлся храбрец да защитил бы люд ваш честной.

Хоть и серчают Фёдор и Василием за дерзость Иванову, да сказать слово поперёк не смеют – лишь друг на друга кивают: мол, не я в том повинен, а братец мой!

Не стал Иван-царевич их далее слушать – пошёл к нянюшке старой. Та, завидев его, обрадовалась, кинулась обнимать, целовать. Вдруг заметил Иван-царевич, что у неё из-под юбки хвост лисий выглядывает.

– Что с тобой сделалось, нянюшка! Али околдовал тебя кто?

– Нет, Ванюша, – ответила няня, и хвост её тут же начал исчезать на глазах. – Я всякий раз, как сестрицу иду проведать, лисицей оборачиваюсь. Так по лесу гулять сподручнее. Да к старости, видать, рассеянной стала. Совсем позабыла про хвост, глупая голова!

Смекнул тогда Иван-царевич, что за лисицу встретил он тогда подле избушки Бабы Яги.

– А у меня, нянюшка, для тебя гостинчик! Помнится, ты всегда была охочей до диковинок всяких. Вот привёз я тебе из тридевятого царства, тридесятого государства шапку-невидимку. Коли захочешь сестрицу свою тайком проведать, а в лисицу превращаться будет неохота, надень её – и ни одна живая душа тебя не увидит.

– Благодарствую, Ванюша! Диковинки-то я люблю! А уж коли подарочек от тебя, так вдвойне радость мне, старухе! Только Ванюша, остерегался бы ты братьев своих – недобрые они люди. Как бы они тебе лиха не сделали!

– Ежели я одолею Змея Горыныча, и они меня прочь прогонят, – ответил Иван-царевич. – Значит, так тому и быть! Опосля того, что у Бабы Яги услышал, доброго я от них не жду. Лучше ты мне, нянюшка, победы пожелай – чтобы люд честной от напасти избавился! Да и золы мне из печки выгреби малость – пригодится.

Отправился Иван-царевич в опочивальню, а утром чуть свет, сел на коня да отправился на окраину, где, по слухам, в последнее время Змей Горыныч свирепствовал. Вдруг небо потемнело, и показался огромный страшный змей о трёх головах. Крестьяне-то, завидев его, кинулись врассыпную. Одна бабёнка брюхатая не успела. Змей Горыныч собрался было уже схватить несчастную да унести в высь поднебесную, как Иван-царевич преградил ему дорогу:

– Что ж ты, вражина, баб да детишек обижаешь? Сразись-ка ты прежде со мной!

Захохотал Змей Горыныч так, что земля затряслась, да и бросился на Ивана-царевича. Да тот оказался не промах – увернулся да отсёк ему мечом булатным голову. А сверху золой посыпал. Взревел Змей Горыныч, словно выпь болотная да снова на Ивана-царевича бросился. Закипела битва не на жизнь, а на смерть. Бабёнка брюхатая быстренько в избу да в подпол с испугу спряталась. А Иван-царевич знай себе мечом машет. Вскоре и вторая голова чудища полетела прочь. Иван и её золой посыпал. А как третья полетела, замешкался чуток, и тут же на её месте новая отросла. Рубашка-то Ивана-царевича красной от крови сделалась, а он, казалось, вовсе этого не замечает – знай себе рубит Горынычу главу последнюю. Срубил он её, наконец, да остатки золы на неё бросил. Взревело чудище в последний раз да пало замертво. А Иван-царевич от ран тяжёлых тут же сознания лишился.

Привезли его слуги беспамятного во дворец да в опочивальню положили. Услыхал лекарь придворный, засуетился было над раненым, да Фёдор и Василий-цари не велят ему к Ивану приближаться:

– Отойди прочь, а не то худо будет!

– Так ведь помрёт горемычный, ежели я не пособлю! – взмолился лекарь.

– Пущай помирает, тебе-то что?

– Но помилуйте, государи, я же лекарь, моя стезя – болезных исцелять!

– Ступай исцеляй кого другого, да смотри, подойдёшь к Ивану – пеняй на себя, не сносить тебе головы!

Испугался лекарь, прочь из покоев Ивановых вышел. А нянюшка старая за дверью стояла, всё слыхала. Лишь только скрылись из виду Фёдор да Василий, подошла она к лекарю, да и говорит:

– Ванюше-то помочь надобно.

– Я бы с охотой, – ответил лекарь. – Да ежели отрубят мне голову за ослушание, на кого я жиньку с детками малыми оставлю?

– Мне Ванюша давеча шапку-невидимку подарил. Надень её на голову да ступай к Ванюше. Так ни одна живая душа тебя не увидит.

Поблагодарил лекарь нянюшку, ибо в душе любил он Ивана-царевича. Надел он шапку-невидимку, зашёл к нему в покои да принялся раны перевязывать. А братья тем временем дают наказ объявить народу: дескать, совсем плох Иван-царевич, видать, и не жилец вовсе.

– Вот и всё! Осталось только подождать, покуда Ванька представится, а там уже схороним с почестями. Золото-то нам, поди, самим пригодится. Да и престол с Иваном делить неохота.

Нянюшка же лисицею обернулась да в лес к Бабе Яге побежала:

– Ох, сестрица, беда! – начала она ещё с порога, лишь только в избушку вошла. – Братцы вероломные Ванюшу извести хотят, лекаря к нему не пускают! Как бы лиха с ним беспамятным не сотворили!