Подменыши. Украденные жизни

И вдруг —

Не тело предо мной, мякина,

Солома, и в соломе кровь,

Да, в каждом стебле кровь и тина.

И вот я на пруду. Трясина.

И в доме я опять. И вновь

Белеет месяц серповидно.

И я у моего окна.

В углу подменыша мне видно.

Там за окном погост. Погост. И я одна.

В этом стихотворении собраны все основные мотивы из сказок и быличек о подменышах. Показательно, что от Скандинавии до восточно-славянских земель сюжеты подобных историй не сильно отличаются. Английский фольклорист Эдвин Сидни Хартленд заявил в 1890 году: «Имея дело с этими историями, мы всегда должны помнить, что нас интересуют не просто саги о чём-то давно ушедшем, но и ещё живое суеверие» [Hartland 1891: 118]. В 1911 году фольклорист и теософ Уолтер Эванс-Венц, сам искренне веривший в реальность волшебства, опубликовал исследование «Вера в фей в кельтских странах», в которое включил многочисленные рассказы о подменышах. Эта книга с новым вступлением, на полном серьёзе восхваляющим автора за его мужественное принятие «большей реальности за пределами повседневного мира», была переиздана в 1966 году.

Согласно полевым записям фольклористов, в сельских районах Германии в начале XX века многие люди принимали традиционные меры предосторожности против подмены младенцев демоническими силами.

О том же пишет и египетский фольклорист Хасан М. Эль-Шами в 1980 году: «Вера в то, что джинны могут украсть человеческого младенца и поставить на его место своего собственного младенца, широко распространена во многих частях Египта» [Hasan El-Shamy 1980: 179].

Вера, существующая в течение тысячи лет, не умерла даже в век расцвета науки, поскольку традиционное разделение на «свой-чужой»прочно заложено в человеческом сознании. «Подменыш» – не просто чужой ребёнок, он даже не человек. А разделение на «свой-чужой» во все времена означало разделение на «хороший-плохой», «чистый-нечистый», «человеческий-нечеловеческий». Узы крови считались священными, поэтому ребёнок, живущий в семье, но не связанный с домочадцами кровным родством, считался нежеланным. Это правило действовало даже в отношении падчериц и пасынков, что уж говорить о ребёнке, признанном «иным», отродьем нечистой силы, нежитью. Появление в доме подменыша не было исключительно внутренним дело семьи, но затрагивало всех ближайших соседей. В славянской традиции семья, в которой появился подменыш, считалась проклятой, наказанной Богом. Такие семьи не допускались на многие праздники и гуляния, соседи и знакомые старались не общаться с ними, а родственники открещивались от родства (см. [Архипова, Закирова 2014: 167-171]). Неудивительно, что родители, заподозрившие, что их ребёнка подменили, стремились как можно скорее избавиться от подменыша. Но что именно вызывало такие подозрения?

Уродливый обжора

Первым делом рассмотрим внешние особенности подменышей, обстоятельства, создающие условия для подмены, и те меры, которые предпринимались для защиты детей от нечистой силы.

Во всех сказках и быличках подменыши сильно отличаются от нормальных человеческих младенцев. Подменыши непременно уродливые, с непропорционально большой головой, тонкими руками и ногами, оттопыренными ушами, вздутым животом. Эти слабые существа много едят, но при этом не растут, и постоянно плачут. В Швеции даже бытовала поговорка: skrika som en bortbyting – «кричит, как подменыш» [Алёшин 2015: 338]. Дожив до трех-пяти лет, подменыши не говорят по-человечески, хотя могут издавать различные звериные звуки, и не встают на ноги. Иногда это хилые дети фэйри или иной нечистой силы, но чаще – заколдованные чурбачки или поленья. В европейском фольклоре довольно популярен сюжет, когда подменыш оказывается сморщенным старичком, дряхлым фэйри, которого его родичи оставили в человеческом доме, дабы обеспечить пищей и уходом до конца жизни.

Чаще всего подменыш быстро умирает, но если вырастает, то приносят много горя окружающим людям своим злобным нравом: «Эти обменыши бывают очень тощи телом и крайне уродливы: ноги у них всегда тоненькие, руки висят плетью, брюхо огромное, а голова непременно большая и свисшая на сторону. Сверх того, они отличаются природной тупостью и злостью и охотно покидают своих приёмных родителей, уходя в лес. Впрочем, живут они недолго и часто пропадают без вести, или превращаются в головёшку» [Максимов 1994: 21].

Для традиционного мышления характерно представление о совпадении внешних и внутренних качеств. Положительные герои в сказках всегда красивы или приобретают красоту, доказав свой добрый нрав, храбрость, талант. И напротив – отрицательные герои или персонажи, связанные с иным миром, обычно уродливы. Уродство и в русских сказках, и в ирландских сагах – это признак принадлежности к иному миру, чаще всего, человеку не дружественному.

Немота, неспособность говорить по-человечески, в традиционном обществе воспринималась как признак либо «сглаза», колдовской болезни, либо как прямое указание на то, что это не настоящий ребёнок, что он не принадлежит к роду человеческому. Нарушение роста и развития, ненормальное обжорство, крикливость, постоянный плач считались докозательством иномирного, дьявольского происхождения.

Ненормально маленький рост тоже вызывал подозрения. Кашубы (этническая группа поляков, населяющая часть польского Поморья – Кашубию) верили, что если в семье имеется карлик, то это не человек, а подменыш, подкинутый коснятами – маленькими волшебными существами, живущими в подполье или в сарае.

В сказке «Ворон и коршун» негидальцев (малочисленный народ Приамурья), когда нужно было решить, родился у женщины человеческий ребёнок или отродье нечистой силы, мудрые люди посоветовали отцу роженицы построить для неё отдельный дом: «пусть с этим ребёнком вдвоём живут: если это чёрт – не вырастет, а если человек – вырастет» [Легенды и мифы Севера 1985: 267].

В русских быличках и сказках подменыш всегда имеет неприятные черты: «такой робёнок, что больша голова, а тулова нет почти» (см. [Трушкина 2002: 33]. Главной чертой подменыша является его неукротимый аппетит. В русской сказке «Портной и чёрт» подменыша «не могут ничем не накормить, не напоить; по семи караваев хлеба съедал, от семи коров молоко прихлёбывал».

Само по себе обжорство не является отрицательным свойством сказочного персонажа. Таким же неумеренным аппетитом отличаются сказочные богатыри, великие герои или великаны. Главное, что при этом подменыш не растёт, еда не идёт ему впрок. Именно эта особенность определяет его, как отродье нечистой силы: «Подвернул ему обменка чёрт. Етот обменок топерече, не могут ничем ни накормить, ни напоить» (см. [Власова 1995: 260]). Или: «А был слух по всему, что ребёнок растёт не растёт, а лежит и плачет, и всё, и кормят, а не растёт, и умирать не умирает» (см. [Трушкина 2002: 29]).

В Белоруссии верили, что нечистая сила может ночью подложить женщине чурбачок, во всём подобный младенцу. Такого подменыша называли «присыпуш» (от слова «приспать»). Он выглядел, как живой ребёнок, но только до первых петухов, после чего становился холодным трупом, а потом и вовсе обращался в дерево.

Если обменёнок не умирал сразу, он, обычно, не говорил до семи лет или не обнаруживал признаков разума до одиннадцати лет; беспрерывно требовал есть, кричал, «имел одну голову без тулова, ел по крынке молока и по житнику в час» или в день по караваю. Значительно более редки упоминания, что подменыш отличается устрашающей силой: «был силен как конь» (см. [Власова 1995: 260-261]).

Александр Николаевич Афанасьев приводит в своей книге «Поэтические воззрения славян на природу» малорусский рассказ о подменыше, которого мать воспитывала, не подозревая, что это не её сын. Однажды она пошла в поле жать коноплю, оставив у печки кашу и прочую снедь дозревать, а когда вернулась, все горшки оказались пустые. Думала, думала женщина, в чём дело, да так ничего и не придумала. Дверь была заперта, а в хате находился только маленький ребёнок в кроватке. Бросилась женщина к знахарке. Та заподозрила, в чём дело, и в следующий раз, когда женщина ушла в поле, спряталась в хате и увидела, как ребёнок, который и ходить-то ещё не должен, резво вылез из кроватки. При этом он изменился, стал уже не дитя, а дед – низенький, с длинной бородой. Достал он из печи все горшки, съел всё, что приготовлено было, и снова сделался ребёнком. Тогда знахарка схватила подменыша и принялась стегать его веником-дергачом. Ребёнок заходился криком, но она не переставала его пороть. Тогда он убедился, что попал в умелые руки, снова оборотился дедом и сказал: «Я, бабка, перекидывался не раз и не два. Был я сперва рыбой, потом стал птицей, мурашкою, зверем, а сейчас попробовал стать человеком. Так нема лучше, чем жить с мурашками, а с людьми – нема горше!»

В этой быличке подменыш – не кукла, не ребёнок нечистой силы, а древний природный дух, способный принять разные обличья (рыбы, птицы, муравья, зверя, человека). Но выдаёт его всё та же отличительная черта – неумеренное обжорство. Этот признак характерен для подменышей повсюду. Фольклорист А.Б. Эллис, записавший легенды африканского народа йоруба, приводит историю о женщине, у которой был маленький сын, непонятно почему ставший слишком тяжёлым, чтобы носить его на спине. Отправившись на базар, мать была вынуждена оставить младенца дома, а когда вернулась, он спокойно спал, но в хижине исчезла вся еда. Вскоре к женщине пришла соседка и попросила вернуть долг – снизку раковин-каури, которые у них были в ходу в качестве денег. Удивлённая мать ответила, что ничего в долг не брала. Тогда соседка рассказала, что за каури приходил сын этой женщины. Якобы, деньги были нужны, чтобы купить больше еды. Женщина показала соседке своего сына, чтобы та убедилась – малыш никак не мог выйти из дома. Теперь удивилась соседка, но продолжала настаивать, что к ней приходит именно этот мальчик, только выглядел он гораздо старше.

Женщина заподозрила неладное и всё рассказала мужу. Вместе они придумали, как проверить, не подменыш ли их ребёнок. В следующий раз, когда женщина отправилась на базар, муж спрятался в доме и начал следить за младенцем. Как только ребёнок решил, что мать ушла далеко, он вскочил и начал расти, пока не стал на вид как десятилетний. А потом он съел все съестные запасы в доме. Отец не выдержал и окликнул ребёнка по имени. Услышав его, мальчик немедленно превратился в младенца. Так родители убедились, что их малыша захватил злой дух. Они взяли младенца и принялись хлестать его камышовыми розгами. Это средство помогло, злой дух был изгнан, а родители вновь обрели своё дитя.

Хотя здесь речь идёт не о подмене как таковой, а, скорее, об одержимости злым духом, однако в целом сказка очень близка европейским быличкам о подменышах, вплоть до мотива проверки и способа избавления от нечисти. В другой африканской сказке, под названием «Родители, у которых родился сын-колдун», в семье простых людей родился могучий дух-колдун, способный превращаться из младенца во взрослого человека и обратно. Выдало его всё то же неумеренное обжорство. Испуганные родители бросили своего ребёнка и бежали куда глаза глядят. При этом сказка заканчивается благополучно – мальчик становится великим вождём, использует свою колдовскую силу на благо племени, а потом прощает своих родителей [Сын ветра 1986: 326-328].

При сходстве двух сказок, поразительно отличаются их концовки. Вторая сказка близка к тем редким европейским быличкам, в которых подменыши, вырастая, приносят в дом удачу и благоденствие.

Итак, главные признаки подменыша – это уродство («ребёнок худ и некрасив, руки и ноги – по нитке, а голова толстая и светлая») и неспособность к развитию (физическому и умственному). Именно эти признаки повсеместно в народной традиции считались доказательством, что данное существо лишено жизненной основы – души. Это и неудивительно, если учесть, что подменышем является либо немощный фэйри (волшебные существа в христианском представлении лишены души), либо заколдованное осиновое полено, «чурка в образе человеческом», либо отродье нечистой силы.

Рис. 4. Теодор Киттельсен «Подменыш» (1887 г.)

Само слово «обмен» («обменёнок», «обменыш») в русском деревенском быту считалось ругательным. Крестьяне могли обругать обменятами слишком шумных, непослушных детей и даже взрослых, но неуклюжих и ленивых парней: «Обмен, будет тебе валяться на полатях!» Иногда этим словом называли здорового человека, не по делу применяющего свою силу: «Обмен, отстань! Что пристаёшь к девкам!» Разумеется, это не означало реального обвинения в иномирности, но любое асоциальное поведение воспринималось как отклонение от нормы. Лентяям и хулиганам как бы намекали, что если они не исправятся, то их не будут воспринимать как своих, нормальных челнов общества.

В тех случаях, когда нечистая сила подменяла человеческих детей не своими отпрысками, а заколдованными подобиями младенцев, обычно это было полено (горелое полено), чурка (чурбачок, осиновый чурбан), головёшка или веник-голик. Эти предметы выглядели, как ребёнок, но «умирали»за день или за три дня. В сказке, записанной на Смоленщине, приспанный младенец похищен колдуньей, а на его место положен чурбан, который «не дохнёт и слова не скажет». Мать сочла, что ребёнок мёртв, однако наблюдавший похищение прохожий вернул ей настоящего, живого младенца.

Интересно, что только в славянском фольклоре подменыша называют «головёшкой», то есть, нечистики делают его из головни – чёрного, обугленного куска дерева. Едва ли это означало, что черти напрямую связаны с адским пеклом. Как говорит русская пословица: «Чёрт огня боится, а в воде селится». Огонь всегда был оберегом от нечистой силы, особенно огонь домашнего очага. И только потухшую головню нечисть может использовать для своих целей.

Быличка Курской губернии, рассказывающая о похищении малыша, начинается с повествования о родах чертовки в бане и о той помощи, которую оказала ей деревенская бабка-повитуха:

«Выглянула бабка, не сотворивши молитвы; лукавый и кажа: «Пойдем, бабушка, со мною; там на селе родила женщина, нужно, стало быть, ребёнка повить». Пошли… Нужно ж в чём искупать ребёнка и роженицу. Окаянная и каже черту: «Иди в такой-та двор, там есть четверговый квас, принеси ты етого квасу».

Чертовка не зря упоминает именно четверговый квас. Многие крестьяне верили, что черти купают своих детей в квасу, приготовленном в четверг или понедельник. Именно поэтому старались в эти дни не делать квас.

«Окаянный принёс квасу; искупали бисенка и самое проклятую, а квас лукавый опять отнёс назад… Вот нужно было оттянуть у окаянной молоко. Она посылая нечистого принесть чужого ребёнка. Нечистый повернулся на однэй ножки и в теми ж украл из-под сонной матери ребёнка, а наместо его положил куравешку. Нечистая стала давать ему свою грудь, ребёнок поганой груди не взялся. Вот нечистый взял и бросил его к мужику в ясли. Проснулась мать, хвать за ребёнка, а он лежить мертвинький. Стало быть, враг-та куравешку оборотил в ребёнка, а мать в тэй думки, что она его приспала».

«Куравешка»– это головня. Именно поэтому крестьянки, имеющие грудных детей, не выбрасывали головни из печки на двор, а старались их сжечь. «Приспала» – так называли в народе трагические случаи, когда матери брали младенцев к себе в постель и во сне случайно придавливали их до смерти. Отсюда и белорусский «присыпуш» в значении подменыша, чурбачка, подложенного вместо настоящего ребёнка. «Приспать», «заспать» младенца считалось страшным грехом.

В крестьянской среде бытовал популярный сюжет о том, как чёрт пытается похитить младенца, родители которого ленятся говорить «Будь здоров, ангел-хранитель!» после того, как малыш чихнёт. В одной из версий сказки чёрт намеревается подменить ребёнка в богатом доме, но встречает по дороге бедняка, который от отчаянья собрался в том же доме украсть лошадь:

«Сговорились они действовать вместе. «Как зачихает ребёнок, – наказал чёрт мужику, – они ему ничего не скажут. В это время я его ухвачу. В трубу – и всё тут. А ты коня уведёшь». Как они пришли к дому, чёрт влез в трубу, а мужик с хозяином разговаривает. Ребёнок зачихнул. Мужик говорит: «Будь здоров!» Разозлился чёрт и закричал из трубы: «А-а-а! Вор, вор, вор!» А хозяин и говорит: «Ой, да кто же это такой?» А мужик отвечает: «А вот, хозяин, я шёл к тебе коня красть. У меня шесть человек детей с голоду умирают. Думал – продам цыгану и хлеба куплю. А он шёл к тебе ребёнка красть. Ну вот, ребёнок зачихнул, я сказал: «Будь здоров, ангельская душенька!»Чёрт уже не может от ангела-хранителя отнять его». Ну, вот хозяин говорит: «На тебе, бери любую лошадь».

А ребёнка спас… А чёрт унес – полено положил бы» [Власова 1995: 347-348].

На Украине в Ушицком уезде рассказывали историю о том, как у одной бабы подменили ребёнка. Она этого не заметила и кормила подменыша, как собственного младенца, но он совсем не рос, несмотря на свою прожорливость. Через некоторое время у ребёнка начали на голове расти рога. Баба, всё ещё ничего не подозревавшая, начала усердно молиться, но это нисколько не помогало. И вот однажды, возвращаясь с богомолья, она проходила мимо зарослей камыша. В это время оттуда вдруг раздался голос: «Имберес, где ты был?» Чёртово дитя, бывшее на руках у бабы, отозвалось: «У бабы». Голос снова спросил: «А что ты там делал?» Ребёнок ответил: «Ел и пил». Тогда женщина, шедшая вместе с той бабой, тотчас поняла всё и объяснила матери, что это не её дитя, а одминок, то есть, чертёнок, и что его надо бросить в болото. Баба послушалась совета, бросила чертёныша, и тот со свистом и гиканьем помчался через камыш, словно вихрь (см. [Орлов 1992: 115]).

Гораздо реже в славянском фольклоре встречаются былички о подменыше, приносящем в дом приёмных родителей богатство. В таких случаях обменёнок мог расти почти неотличимым от обычных детей. В Вятской губернии считали, что подменыш лешего от рождения наделён колдовскими способностями. Он вырастает очень деятельным человеком, приносит родным достаток, но при этом мало бывает дома. Прожив жизнь, такой обменёнок стремится умереть быстро, чтобы избежать церковного напутствия. По смерти он не находит успокоения, пока не истлеют его кости.

Фольклористы, изучающие легенды и предания коми, записали быличку о нищем, про которого ходили слухи, будто он подменыш: «Он из Богородска, бывало, приходил сюда. С отцом ходили, милостыню собирали. Это было уже давно. Наша бабушка рассказывала. Тогда ещё и бабушки наши молоденькими были. Придут они, бывало, и, когда он на ночь на печку станет лезть, только брык – и уже на печи, лег плашмя. Быстро взбирался. Только крякнет – и уже там. А сам некрасивый. Голова длинная, остроконечная. Лицо некрасивое. А руки, когда ходит, вечно опущены. Руки длинные тоже. Про его жизнь я не знаю. Только то, как он к нам приходил, знаю. А когда к нам приходил, он был уже порядочно взрослым» [Коми легенды и предания 1984: 130-131].

Возможно, для профессиональных нищих уродливый ребёнок был не обузой, а подспорьем, помогая собрать побольше милостыни. Именно поэтому от него не избавились.

Защищаться от возможной подмены младенца следовало ещё до родов. В некоторых областях России беременные женщины не должны были уходить со двора, а ещё лучше вообще не покидать дом, ибо злые колдуны могли похитить дитя из материнского чрева, подменив ребёнком-уродцем, отродьем ведьмы. На севере Западной Сибири на рубеже XIX-XX веков были записаны рассказы русского населения о «вещице». Слово это напрямую связано с понятием «вещий» и с вещими птицами – воронами и сороками. Вещицей могла стать любая замужняя женщина при помощи нечистой силы. Вещица перевоплощалась в ворону или сороку, вылетала из своего дома через трубу и таким же путём могла проникнуть в чужой дом, поэтому её ещё называли труболёткой. Главное свойство вещицы заключалось в том, что она была способна вынимать телят из коров и младенцев из беременных женщин. Вместо вынутого ребёнка вещища подкидывала в утробу матери кусок хлеба или сырой свинины, и женщина не чувствовала боли и даже «начинала добреть». Если же вещица была зла на женщину, у которой вынула ребёнка, то на его место подкидывала кусок льда или голик (веник из прутьев), отчего женщина мучилась всю жизнь. И коровы, и женщины, у которых вынули плод, уже не могли снова забеременеть, а младенцев вещицы жарили и ели. Чтобы спастись от труболётки, беременные женщины должны были спать в одной постели с мужем или на ночь подпоясываться мужниным поясом. Кроме того, не следовало ложиться спать, не перекрестившись, или без креста, лежать на спине (см. [Голубкова 2008: 290]).

Вера в сорок-оборотней, ворующих детей, и в языческие, по своей сути, средства защиты от них, зафиксирована фольклористами на территориях Северной Сибири и Приобья со смешанным славянским и финно-угорским населением. В Сургутском крае верили, что вещицы попадают в дом, приподнимая передний угол. Появляясь в избе, ведьма может обернуться повивальной бабкой. По поверьям Томской губернии, ведьмы-вещицы проникают в дом через неблагословленные трубы. В Вятской губернии считали, что если на сеннике ночью стрекочет сорока, это ведьма, которая хочет похитить плод у беременной, и выходить к ней опасно. Владимир Даль в одной из своих книг приводит такое поверье, как общерусское.