Горький ветер свободы

– Теперь ты узнаешь, где твое место. И навсегда запомнишь урок. Не будешь больше строить из себя недотрогу.

Он задрал мне юбку и принялся раздвигать сведенные ноги. Несмотря на весь охвативший меня ужас, я догадалась сделать один неожиданный ход. Вместо того чтобы бороться с Юркмезом или просто сопротивляться без конкретной цели, сосредоточилась на Берке. Мне удалось с силой укусить его за палец. Он отдернул руку, а я, воспользовавшись этим, громко закричала. Спустя секунду он исправил свою ошибку, но было поздно. Стенки шатра зашевелились.

Даже не знаю, зачем я стала кричать. На что рассчитывала? После всего, что произошло этой ночью, вполне логично было ожидать, что господа лишь с усмешкой понаблюдают за развлечением рабов. Или, на худой конец, разгонят последних и примутся за дело сами. Надо же и вправду показать рабыне, где ее место! Должно быть, я кричала просто от безысходности. А может быть, и нет.

В конце концов, кто-то ведь все-таки укрыл меня тогда одеялом и подложил под голову импровизированную подушку.

Первыми из шатра выскочили галлиндийцы. Берк не успел сориентироваться, и Ренцо ударил его, кажется, по лицу, и так сильно, что раб не удержался на ногах. Я глубоко вдохнула: руки раба, помимо того, что зажимали мне рот, периодически прикрывали и ноздри, отчего становилось трудно дышать.

Юркмез оказался более проворным и быстро отскочил от меня на порядочное расстояние. Но это ему не помогло: Данте с легкостью повалил его на землю, после чего наступил рабу на шею. Тот отчаянно захрипел, потянувшись руками к горлу. Но Данте даже не подумал сдвинуть ногу, обутую в крепкий дорожный башмак. Я ненадолго зажмурилась: казалось, что во все стороны вот- вот брызнет кровь.

Меж тем свободные арканзийцы тоже выбежали из шатра. Данте повернулся к Илкеру и холодно произнес:

– Высокочтимый Илкер-бей, твой раб посягнул на мою собственность. Собственность, которой даже я сам еще не успел воспользоваться. Я не убил его только из уважения к тебе. Но если подобное повторится, я буду считать себя вправе убить его, не спрашивая на то твоего позволения.

Договорив, Данте все-таки убрал ногу, и Юркмез со сдавленным хрипом отполз в сторону.

– Ты совершенно прав, дон Эльванди, – хмуро произнес Илкер, успевший быстро оценить ситуацию. – Поверь, такое больше не повторится, а мой раб будет сурово наказан.

– Очень на это надеюсь. – Данте отвернулся, демонстрируя, что считает инцидент исчерпанным, после чего приказал надсмотрщику снять с меня веревки.

А затем знаком велел мне следовать за ним в шатер. После всего, что успело произойти за эту ночь, я чувствовала себя настолько потерявшей ориентиры, что просто послушно пошла следом, даже не задумываясь о том, для чего это нужно.

Пожалуй, и хорошо, что не задумывалась, поскольку ничего особенного не произошло. Мне просто велели ложиться спать. Устланное циновками пространство шатра было условно поделено на галлиндийскую и арканзийскую части. Меня определили в угол первой. При этом Данте поручил надсмотрщику и телохранителю присматривать за мной – видимо, остаток ночи им в любом случае предстояло поочередно дежурить.

Сколь ни удивительно, я быстро уснула. Поскольку ночь выдалась короткой, путешественники позволили себе поспать утром чуть дольше и встали не затемно, а уже после рассвета. Солнечные лучи с легкостью проникали сквозь крышу шатра. Внутри было тепло и душно. Куда только делся ночной порывистый ветер?

Я протерла глаза спросонья и только теперь поняла, что меня разбудило. Доносившиеся снаружи крики. Крики, следовавшие за свистом рассекаемого плетью воздуха. Илкер исполнил данное Данте обещание наказать виновных.

Глава 3

Бертан оказался небольшим городком, лежавшим на нашем пути. Он расположился там, где суровая природа пустыни отступала благодаря слиянию двух узких речушек. Здесь они солидно величались реками, хотя после тех рек, что доводилось видеть мне (когда и другой берег-то при плохой погоде непросто разглядеть), напрашивалось скорее слово «ручей». Помимо этих источников здесь был один бьющий из-под земли родник и два колодца, так что воды оказалось достаточно, чтобы в долине между речками возникло небольшое поселение.

Впрочем, размеры размерами, а к строительству здесь подошли основательно, так что Бертан действительно выглядел как город, пускай и не был обнесен стеной. Добротные каменные дома, хорошо сохраняющие ночную прохладу; многие из них двух- и трехэтажные – известный способ поселить на относительно маленьком пространстве побольше людей. Небольшая, но аккуратная городская площадь с помостом и башней, на которой даже размещались внушительные часы. Лавки с такими товарами, как глиняная посуда, ковры и полупрозрачные ткани, модные среди обитательниц здешних богатых домов. Здесь было значительно чище, чем в Остане. Чище и не так шумно.

Как я поняла, места на постоялом дворе были заказаны для нас заранее; не иначе Илкер или даже его хозяин (как его там? кажется, Селим-паша?) успел отправить сюда гонца. Однако сам двор еще следовало найти. Мы остановились, чтобы спросить дорогу у торговца, сидевшего возле дверей своей лавки. Напротив был расположен храм – светлое одноэтажное здание с куполообразной крышей, и возле него – высокая башня, на верхушке которой располагалась открытая всем ветрам площадка. Такие башни возводились при храмах для того, чтобы любой человек мог, поднявшись, приблизиться к богу. Вот только все окна здания были почему-то занавешены черной тканью. Прямоугольный кусок черной материи был также прикреплен к каменной стене башни, и его периодически принимался трепать ветер. Странный контраст. Вроде бы в Остане я не видела ничего подобного. Хотя могла, конечно, просто не заметить. Да и вообще, много ли я успела там увидеть?

– Что это? – спросил у торговца Ренцо, указывая как раз на ту самую черную ткань. Ага, стало быть, нормой это здесь не является, и я не единственная, кто обратил внимание на данную деталь. – В городе траур?

– Скорее, в самом храме, – с грустью ответствовал торговец. – Вчера одна девушка спрыгнула с самого верха. – Он устремил взгляд на башню. – Ей не было еще и семнадцати лет.

– Известно, почему она так поступила? – хмурясь, спросил Ренцо.

Торговец кивнул.

– Она была рабыней. Хозяин обратил внимание на ее красоту, ну и… – Он замолчал, дескать, сами все понимаете. – Нет, он, конечно, был в своем праве, – понизив голос, продолжил торговец, обращаясь исключительно к галлиндийцам, – но я, признаться, не одобряю такого поведения. Жестокость по отношению к рабам к добру не приведет, не зря в некоторых городах за нее стали наказывать по закону. – Он опасливо покосился на наших арканзийских спутников, после чего более нейтральным тоном закончил: – Вот потому и траур.

От услышанной истории мне стало основательно не по себе. На глаза даже навернулись слезы – так живо я представила эмоции, испытанные совершенно незнакомой девушкой в последние минуты ее жизни. Никогда прежде я не замечала за собой такой сентиментальности. Но, видимо, слишком легко оказалось сейчас отождествить себя с той неизвестной рабыней. Я медленно подняла взгляд и завороженно посмотрела на открытую со всех сторон площадку.

Вот оно, идеальное решение. И как только это сразу не пришло мне в голову? Главное – получить возможность подняться на такую башню, но, раз туда пускают рабов, это должно удаться и мне.

Меж тем торговец объяснил нам, как проехать на постоялый двор. Оказалось, что именно на его территории находился привлекший наше внимание храм. Постоялый двор предназначался, в частности, для знатных господ и, кроме всего прочего, обеспечивал их возможностью вознести свои молитвы, не выходя для этой цели на улицу. Судьба определенно была ко мне благосклонна.

Рабов, разумеется, селили отдельно от их хозяев. Господа с комфортом отдыхали в комнатах второго и третьего этажей, все их распоряжения выполняли местные слуги. Рабов же устраивали на первом этаже, где для них были отведены две комнаты – одна для мужчин, другая для женщин.

В то время как господ и их свободных слуг сопроводил наверх хозяин двора, нас препоручили здешнему надсмотрщику. Тот сразу же повел нас в предназначенные для рабов помещения. Сначала завел Берка и Юркмеза в спальню, отведенную для мужчин. Я успела мельком заглянуть туда через распахнутую дверь. Просторное помещение, главным образом заполненное лежащими на полу матрасами. Они были разложены в несколько рядов; некоторые пустовали, на других сидели или лежали рабы, а рядом валялись мешки с их скудными пожитками. Дверь за новичками закрылась и была заперта, после чего мы направились к точно такой же комнате, только женской.

В течение всего этого непродолжительного пути я приглядывалась к здешнему надсмотрщику. Вел он себя вполне корректно, даже вежливо, а у него на шее висел небольшой камень с вырезанным на нем изображением дерева – религиозный символ. Стало быть, человек он набожный. И я решилась.

– Скажите, господин, – робко произнесла я, держа глаза долу. Язык с трудом слушался, голос звучал хрипло, так я отвыкла разговаривать. – Дозволено ли рабам возносить молитвы в храме?

Надсмотрщик посмотрел на меня с интересом и, кажется, благосклонно.

– Конечно, – заверил он. – Перед Господом все люди равны, и каждый из них имеет право помолиться Ему под куполом или под небом.

Это было традиционное выражение. «Под куполом» означало в основном здании храма. «Под небом» – в башне, на приближенной к небесам площадке.

– Это непреложный закон веры, – наставительно добавил надсмотрщик.

– В таком случае могу ли я вознести свои молитвы под небом прямо сейчас, прежде чем отдыхать после путешествия?

Я добавила взгляду робкой надежды.

– Конечно, дитя мое, – умилился надсмотрщик. – Можешь оставить свои вещи на спальном месте и пройти со мной.

Так я и поступила. Не выходя на улицу, мы прошли в башню по внутреннему коридору и остановились возле винтовой лестницы. Здесь караулили двое – смотритель и смотрительница.

– Рабыня хочет подняться и вознести свои молитвы, – известил их надсмотрщик.

У тех не возникло ни малейших вопросов: сообщение было воспринято как должное. Смотрительница коротко меня обыскала, дабы убедиться, что я не пронесу наверх оружие. Стандартная процедура в храмах, и, надо сказать, особенно унизительной сейчас, когда я проходила ее в статусе рабыни, она мне не показалась. Затем меня пропустили к лестнице.

– Когда ты спустишься, – произнес напоследок надсмотрщик, – один из служащих укажет тебе дорогу в комнату.

«Служащих, как же! – подумала я. – Скорее уж стражников». Впрочем, это уже было неважно. Возвращаться я не собиралась.

Ступенек оказалось много. Я не считала, но думаю, что все сто, а может, и больше. Добравшись до верха, я подошла к каменному ограждению и остановилась, чтобы отдышаться. Перила заканчивались на уровне моей талии. Случайно упасть – очень маловероятно, а вот сброситься намеренно – вполне реально.

Все еще пытаясь восстановить дыхание, я посмотрела вниз. Голова сразу же начала кружиться. Высоко. Я инстинктивно отпрянула от ограждения, но сразу заставила себя вернуться. И снова посмотрела вниз. Купол храма, двор, переплетение городских улиц. Движущиеся по ним люди кажутся маленькими. Вон кто-то поехал на джамале… Я зажмурилась. Прыгать резко расхотелось. Эх, нечего было останавливаться, чтобы отдышаться! Право слово, какой в этом смысл, если все равно собираешься покончить с собой? А теперь, когда я успела постоять, оглядеться и задуматься, стало жутко.

Соберись, Сандра! Возьми себя в руки! Ты не можешь отступить! Может быть, это твой последний шанс сохранить человеческое достоинство! Или ты хочешь дождаться, пока тебя приволокут в армон, и там Данте станет «укрощать» тебя при помощи «имеющихся у него средств»? Докажи, что ты – не вещь, а живой человек и тебя невозможно лишить права выбора, хотя бы такого.

– Страшно?

Я вздрогнула при звуках этого голоса и обернулась. Данте стоял возле лестничного проема. Я прижалась спиной к ограждению, вцепившись обеими руками в перила.

– Ты ведь знаешь наш язык, – произнес между тем Данте, и это не было вопросом. – Не притворяйся, что не понимаешь.

Его слова немного сбили меня с толку, но я быстро рассудила, что лгать больше не имеет смысла. Я все равно сброшусь вниз, так какая разница, признаюсь ли сейчас в обмане? И я заговорила.