Недетские рассказы

Надя помнит, как ее поставили на стол, раздели догола, постригли практически налысо и одели во что-то неуютное. Так она попала в детский дом. Послевоенный детский дом. Помнит каждый день до своего шестнадцатилетия, когда уехала в педучилище.

Помнит, как ели какую-то сладкую траву у забора детдома.

Как нашла металлические шарики, 16 штук (!), от подшипника. Прятала эту драгоценность во рту, чтобы не отобрали, и 8 из них проглотила за день.

Помнит, что по нескольку раз в год лежала в больницах, чем только не болела. Выжила.

Помнит, как одна санитарка в больнице посадила на колени и сказала: «Заберу я тебя, Надюшка, у меня три сыночка, вот и дочка будет».

5 лет она ее ждала, весь детдом смеялся. Но больше никогда не видела.

Помнит, как приехала в училище… общежитие, девчонок, первую настоящую дружбу.

После училища уехала по распределению, от брата совсем далеко. Много переписывались, единственные родные души.

Вышла замуж, но семья мужа детдомовскую не приняла. 13 лет воевали с ней, внуков видеть не хотели. Так и распались отношения. Подняла детей одна.

Завтра ей 74. Она перебирает вещи: фотографию мамы, письма брата, тетради еще с училища, газетку про родное село, младенческие вещички сыновей, их первые поделки…

Завтра у нее день рождения… Все соберутся за большим столом – дети, внуки, правнуки, друзья. И муж, с которым уже 20 лет вместе (вот уж не надеялась на любовь перед пенсией!).

Надя закрыла чемодан, убрала его обратно под кровать, вытерла слезы.

Она живет хорошую жизнь, ей не надо другой. Только бы помнить поменьше.

Жданка

Так звали мою любимую корову. Пожалуй, из всех домашних животных коров я полюбила больше остальных.

Жданка была красивая – темно-коричневая, крепкая, выразительная.

Я ее боялась, но все равно любила. Она была старше остальных, с характером.

Но характер ее был понятен – не злить, считаться с терпением. Терпения у Жданки было много – вымя тугое, тяжелое, 10 – 12 литров молока. А мне лет 10, я ее доила гораздо дольше дедушки. Жданка терпела. Только изредка утомлялась и уходила. Просто переступала через меня с ведром и выходила из стайки (помещение на хоздворе, где коровы отдыхают и зимуют).

Пару раз мне от Жданки приходилось прыгать на забор. Не то чтобы она бодалась, но могла показать рога. Один раз она разлила полное ведро молока. И даже не посмотрела в мою сторону. Как ей самой было не жалко?! Целый час стоять смирно и вылить все на дощатый пол…

Но было в ней и ласки немало. Она давала обнимать себя, делать массаж, почесать за ухом.

Породистая была корова. Воспитанная.

Идет из леса впереди не спеша и все за ней, кое-кому из телок помоложе хочется припустить, но Жданка не торопится… и они делают вид, что можно не спешить. Открываешь им ворота, забываются – бегут к воде, к ведрам с кормом. А Жданка не бежит, идёт, как шла. Но никто ее ведро не тронет. От бачка с водой разойдутся. И она будет стоять, пить аккуратно и тихо.

По правилам и по силам, Жданку всегда стоило доить первой. Но она меня жалела, и я к ней шла в последнюю очередь. А до нее доила всех нетерпеливых. Корова, когда устает или руки твои ей не понравятся, может уйти, лечь, лягаться. Жданка же вздыхала, но стояла. Только смотрела на меня раза три за дойку обескураженным взглядом. Мол, кто догадался под меня эту малявку посадить.

Когда мне было лет 15, я приехала в деревню и не смогла Жданку подоить, она не дала мне молока. Пришлось идти деду. А мне так хотелось его пожалеть, помочь хоть немного. Но Жданка уже не шла мне навстречу. Говорю же, опытная была корова – берегла мое детство. А потом уже как со всеми взрослыми обходилась – никаких компромиссов.

Семья

Деда Вася плохо слышит. Если очень громко говорить ему в ухо, то частично он поймет вас. А в целом он уже привык к тишине.

И вот подросшие внучки решили, что деду Васе давно пора купить слуховой аппарат. Внуки – это народ современный, продвинутый. Нашли специалиста, посоветовались, выбрали достойную модель. Купили и подарили. Не забыли прокомментировать четырем дочерям деда (собственным матерям), что об аппарате те давно сами должны были догадаться.

Деда Вася плохо слышал уже лет пятнадцать. Во всем районе этот факт был известен и приспособлен. В магазинах обслуживали, не переспрашивая, на почте писали на бумажке или показывали жестами, в детских садах, откуда дед забирал трех внучек, воспитатели только улыбались.

Дома на нем держалась вся семья, потому что недостаток по слуху добавил наблюдательности. Поэтому за его спиной мало кто на что решался. Даже жена его Валентина.

Квартира у них была большая – 5 комнат, в каждой жил кто-то из членов семьи. Дети, внуки и правнуки – все крутились здесь. На праздники собирались всегда у дедов в зале, стол накрывали от двери до окна. Умещалось не меньше 20 человек.

Деда Вася мужскую поддержку в семье имел только в лице шестимесячного правнука Егора и трех разновозрастных зятьев. Остальные члены большой семьи были женщины – 18 человек. И это был не предел.

Конечно, большая семья делала дедов счастливыми. И, самое главное, очень нужными. Под их крылом росли дочери, внучки и вот теперь правнуки.

Хотя, конечно, всякое случалось. Многое пережила эта громкоголосая семья, но силы своей не растратила.

Дед был крепок здоровьем, мог и в лес на заготовки до поздней ночи уйти, и рюмку-другую на застолье поднять, и грядки вскопать на даче, помощи не прося.

Слуховой аппарат деду как-то не приглянулся, но внучки уговорили. Сводили к доктору, все опробовали и приготовились вместе с дедом радоваться.

Через неделю использования подарка у деда поднялось давление. Впервые, считай, за 78 лет. Через месяц он уже ежедневно пил таблетки, как все старики в его подъезде. А потом и вовсе на ЭКГ сказали, что был инфаркт и надо бы себя поберечь.

Бабушка собрала внучек и сообщила, что аппарат она сломала и ремонту он не подлежит. «Я не дура, – сказала она, – и дед не дурак, не слушал он 15 лет всех семейных передряг и правильно делал. Мне все равно, что дед глухой у меня, главное, что старость вместе проходит».

Дед аппарат починить не просил.

Лучшее время

Баба Нина мне встречается часто, бывает, и по несколько раз в день. Ходит она быстро, пружинисто, хоть уже разменяла восьмой десяток. Мимо моего дома она идет к бывшему мужу. Он не то старше ее на год, не то младше. Красивый старик, статный. Хохмач! Она же сухонькая, юркая, тихая.

Зачем ходит по три раза на дню, не знаю, то ли по хозяйству помогает, то ли кормит его. Отношения эти странные, но уютные.

Как-то оказались мы с бабой Ниной вместе в лесочке. Собирали землянику.

Земляника ягода такая, что если много ее, то можно вокруг себя ползать и всю не оберешь. Вот мы и ползали.

То ли настроение совпало, то ли приглянулась я бабушке, но узнала я ее историю… Горькая история вроде как, а баба Нина говорит, что счастливая.

– Мы, – рассказывает она, – приехали сюда из Узбекистана в начале 90-х. Жизнь так повернула, что за одну ночь с Мишей пришлось нам собраться и выехать. Здесь оказались случайно, не вспомню уже, то ли позвал кто, то ли с поезда тут сошли. А что нам – два чемодана да вера в лучшее за душой. И все. Ну и любовь. Любила я его крепко.

Миша через 8 лет ушел от меня, женщина та с детьми была. А я так и не выносила ни одного. Я думала, умру с горя, все ждала, что умру, а видишь, дожила до старости. И Миша дожил, я его теперь не то что люблю. Жалею больше. Одинокий он, как дом заброшенный.

А я, как ушел он, металась так, что стены дома ходуном ходили. В пустом доме знаешь как гулко…

А через год мальчишку взяла на воспитание. Хороший парень вырос, сын мне, считай. А Мишу те дети так и не приняли. Вот она его и выпроводила.

Я тебе по сердцу скажу, мать всегда за детей, даже я за Колю своего стеной встану. Пусть и против Миши. Вот так вот.

Но Миша к Коле хорошо. Сказал вот на днях: я дурной, не сберег детей наших и сыну отцом не стал. Это он верно сказал, жизнь свою как ножницами перерезал. Недолюбленным Миша не был у меня.