Федерико Руис оторвал Бартоломе от разбора книг.
– Я сделал все, как вы просили, – сказал он.
– Уже?
– Я старался, – альгвасил развернул список и огласил: «Перечень вещей, обнаруженных в сундуке колдуна де Гевары. Первое. Череп человеческий – три штуки. Второе. Череп собачий – одна штука. Далее. Челюсть, тоже человеческая – пять штук. Кости, непонятного происхождения – тридцать восемь. Свечи восковые – пятнадцать. Уже упоминавшаяся Рука висельника – одна штука».
– Все?
– Что вы! Далее. «Мыши сушеные – пятьдесят четыре штуки».
– Что?
– Я говорю, мыши. Сушеные трупики.
– Пятьдесят четыре?
– Да, пятьдесят четыре мышки. Думаю, со счета я не сбился.
– Ничего, – глухо произнес Бартоломе, – если ты и просчитался на пару штук – это несущественно.
– Далее. Лягушачьи лапки. Что-то около сотни. Я не успел сосчитать.
– Что-что?
– Лягушачьи лапки, – серьезно повторил Руис. – Около сотни. Далее…
– Хватит! – оборвал его Бартоломе, чувствуя, что к горлу подкатывает тошнота. – Перепиши список набело и отдай секретарю. Я потом посмотрю.
– Пересчитать?
– Что пересчитать?
– Лягушачьи лапки.
Иногда Бартоломе не мог надивиться проницательности и догадливости старого альгвасила, иногда же приходил в полное замешательство от его тупости. Федерико Руис знал все повадки и привычки ведьм и колдунов, умел отыскать любой тайник, на службе сохранял хладнокровие и присутствие духа, но при всем при этом отличался полным отсутствием чувства юмора и многолетним пристрастием к выпивке.
Бартоломе усмехнулся и кивнул.
– Пересчитай.
Пока инквизитор рылся в книжном шкафу, а стражники пытались угадать истинное назначение астролябии, старый альгвасил, стоя на коленях возле сундука, усердно пересчитывал лягушачьи лапки. Через полчаса Бартоломе получил абсолютно точную цифру: сто двадцать две.
* * *
Альгвасил инквизиции Федерико Руис был, по общему признанию, в своем роде человеком замечательным: никто никогда не видел его полностью трезвым, но никто никогда не видел его и совершенно пьяным. Проще говоря, он всегда был немного навеселе. Тем не менее, он всегда исправно выполнял свои обязанности, а по воскресеньям регулярно посещал церковь. Словом, он был хорошим служащим и добрым католиком. К тому же, несмотря на свое вечное полупьяное состояние, альгвасил отнюдь не был глуп. «Проверим, правду ли говорят, что in vino veritas[9 - В вине истина. Лат.]», – сказал себе Бартоломе, глядя в задумчивые, слегка затуманенные глаза Федерико Руиса. Инквизитор надеялся, что альгвасил хотя бы отчасти поможет ему прояснить эту самую veritas, потому что он был одним из первых, кто оказался на месте преступления: соседи, сбежавшиеся на крик жены ростовщика и обнаружившие рядом с трупом договор с нечистой силой, тотчас донесли об этом происшествии инквизиции.
– Как вы думаете, мог ли дьявол утащить душу еврея в ад? – слегка улыбнувшись, осведомился Бартоломе.
– Пожалуй, мог, – уклончиво ответил Руис, внимательно приглядываясь к собеседнику, словно оценивая, насколько инквизитору можно доверять.
– И утащил?
– Думаю, да. После смерти.
– То есть сначала дьявол убил Перальту?
– Святой отец, – произнес альгвасил, и Бартоломе показалось, что он даже усмехнулся, – вы когда-нибудь видели, чтобы черти кого-нибудь убили?
– Признаюсь, это первый случай.
– А я вообще никогда ничего подобного не встречал.
– Вы хотите сказать, что нечистая сила не имеет никакого отношения к смерти Яго Перальты?
– Имеет, наверное. Преступления ведь совершаются по наущению дьявола, не так ли?
– Но этим его участие и ограничивается?
– Послушайте, святой отец, я человек простой, неученый, и едва ли смогу вам как следует объяснить, в какой степени в преступлении повинен дьявол, а в какой – сам убийца.
– Итак, было совершено убийство? – напрямик спросил Бартоломе.
– Без сомнения.
– Почему вы так решили?
– Святой отец, я за свою жизнь всякого насмотрелся. Видел и утопленников, и удавленников, и зарезанных, и отравленных… Всякое бывало. Так вот, я со всей определенностью могу вам сказать: Яго Перальта был отравлен.
– По каким признакам?
– Труп почернел.
– Но каким же образом его отравили?
– Я полагаю, убийца нанес ему рану отравленным оружием: шпагой, ножом, например… У еврея на левой руке был надрез.
– Но мальчишка, слуга Перальты, уверяет, что видел черта собственными глазами. Думаете, он врет?
– Весьма вероятно. Слуги вообще народ нечестный, а этот прохиндей Пабло в особенности. Я выяснил: его отец попался на воровстве.
– Допустим, мальчишка соврал. Но ради чего?
– Чтобы не выдавать имя настоящего убийцы. Может быть, он его хорошо знает, может быть, запуган…
– Пожалуй, я согласился бы с вами, – задумчиво произнес Бартоломе, – если бы не два обстоятельства. Во-первых, наличие договора с дьяволом. Вы видели этот документ, не так ли?
– Ну да, ведь я должен был осмотреть труп… Бумага была испачкана кровью.